Оскар Уайльд - Письма
Оскар Уайльд
88. Лоренсу Барретту{98}
Тайт-стрит, 16
[Конец 1890 г.]
Уважаемый Лоренс Барретт, я с огромным удовольствием принимаю Ваше предложение и почту за счастье отдать свою пьесу в руки такого выдающегося артиста, как Вы.
Окажите мне одолжение, если это не причинит Вам неудобства, и уплатите мне 100 фунтов стерлингов сразу — в счет суммы, которая будет причитаться мне на день постановки пьесы или в качестве денежного залога на тот случай, если постановка не состоится. Мне важно получить немного денег как раз сейчас.
Что касается сокращения пьесы, то я буду весьма рад сжать текст в соответствии с Вашими пожеланиями или предоставить сделать это Вам самому.
Надеюсь, Вы теперь вполне поправились; я частенько вспоминаю нашу восхитительную поездку по горам над Рейном.
Признательный Вам за Вашу всегдашнюю высокую оценку моего таланта и за Ваши многочисленные любезные услуги, искренне Ваш.
Оскар Уайльд
Что до названия пьесы, то было бы неплохо изменить его так, чтобы надежно сохранить тайну авторства.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
ЛОНДОН 1891–1895
Описание
В 1891 году — это можно утверждать почти наверняка — в жизнь Уайльда вошел человек, который в каком-то отношении станет его вдохновителем, а во всех прочих отношениях — его злым гением. Лорд Альфред Брюс Дуглас, третий сын восьмого маркиза Куинсберри, родился в 1870, окончил Уинчестерский колледж и учился теперь на втором курсе колледжа Магдалины Оксфордского университета. Поэт и критик Лайонел Джонсон (1867–1902), учившийся в одно время с лордом Дугласом в Уинчестере и друживший с ним в Оксфорде, привел его на Тайт-стрит в гости к Уайльду. По словам Дугласа, эта памятная встреча состоялась в 1891 году, во время каникул, что представляется вполне вероятным. В письме Мору Эйди от 7 апреля 1897 года Уайльд писал:
«Дружба между нами завязалась в мае 1892 года, когда Дуглас в очень трогательном письме попросил меня помочь ему выпутаться из беды: он стал жертвой каких-то шантажистов. В то время мы едва знали друг друга. Я был знаком с ним полтора года, но виделись мы за все это время четыре раза».
Скорее всего они должны были познакомиться в ноябре 1890 года, но, если мы сделаем поправку на пару месяцев, получится, что их первое знакомство состоялось в январе 1891 года, во время рождественских каникул.
Существует экземпляр крупноформатного дешевого издания «Портрета Дориана Грея» (отпечатанный 1 июля 1891 года) с надписью: «Альфреду Дугласу от его друга, написавшего эту книгу. Июль 91 г. Оскар», а в неопубликованном письме Фрэнку Харрису от 20 марта 1925 года Дуглас писал: «Во второй раз он увидел меня, когда подарил мне экземпляр «Дориана Грея», который я взял с собой в Оксфорд».
Это не исключает возможности того, что первая их встреча состоялась в январе, и поэтому можно допустить, что дополнения к книжному изданию «Дориана Грея» были написаны после нее. С другой стороны, эти дополнения сводятся преимущественно к отделке и разработке, а главные характеры и сюжетные сцены романа безусловно были созданы до того, как в жизнь Уайльда вошел Дуглас.
89. Джорджу Александеру{99}
Тайт-стрит, 16
[2 февраля 1891 г.]
Мой дорогой Алек, я недоволен собой и своей работой. Никак пока не совладаю с пьесой: не могу сделать персонажей реальными и живыми. Беда в том, что я работал над ней, когда у меня не было настроения работать, и должен сначала забыть ее, а потом приняться на свежую голову. Мне очень жаль, но нельзя создать нечто художественное, если у тебя нет творческого настроения; у меня это явно не получается. Иногда я месяцами бьюсь над какой-нибудь вещью — и без всякого толка; в другой же раз я напишу ее за пару недель.
Вам будет интересно узнать, что в прошлую среду Лоренс Барретт поставил в Нью-Йорке «Герцогиню Падуанскую» под названием «Гвидо Ферранти». Мое имя как автора пьесы держалось в глубокой тайне и не раскрывалось вплоть до вчерашнего дня, когда по просьбе Барретта я телеграфом признал свое авторство. Барретт телеграфирует мне, что пьеса имела огромный успех и что он собирается давать ее в течение всего сезона. Похоже, он в большом восторге от нее.
Что касается чека на 50 фунтов стерлингов, который Вы дали мне, то вернуть ли мне деньги и считать себя свободным от договора или же оставить их у себя и сохранить за Вами права на постановку и право первого выбора после того, как пьеса будет написана? Как Вы скажете, так и будет.
Очень рад слышать, что Ваше первое представление в театре «Сент-Джеймс» прошло блистательно. Всегда Ваш
Оскар Уайльд
90. Редактору «Дейли телеграф»{100}
Лондон
2 февраля 1891 г.
Милостивый государь, в связи с интересной статьей о мужской одежде и модах следующего сезона в сегодняшнем номере Вашей газеты позвольте мне заметить, что костюм, в котором играет сейчас в комедии «Лондонская самоуверенность» мистер Уиндхэм, можно было бы взять за основу для нового отхода от традиционного — не в стиле, а в цвете современной вечерней одежды. Упомянутый костюм относится к 1840 или 1841 году и восхитителен тем, что выбор цвета фрака целиком зависит от вкуса и фантазии его владельца. Свобода в подобном выборе цвета является необходимым условием внесения разнообразия и индивидуальных отличий в мужской костюм, а одинаковые, как униформа, черные фраки, которые носят теперь, хотя и выполняют полезную функцию на званом обеде, обособляя и, так сказать, обрамляя туалеты женщин, все же однообразны, скучны и унылы сами по себе, и это придает сугубо мужскому обществу в клубе или на обеде для мужчин удручающе монотонный и неинтересный вид. Нотку индивидуального, которая и придает прелесть наряду, можно сегодня привнести, только варьируя цвет и форму цветка в петлице. Это достойно всяческого сожаления. Цвет фрака должен всецело зависеть от хорошего вкуса того, кто его носит. Решать должен он — это доставит массу удовольствия и внесет в современную жизнь очаровательное разнообразие цветовых эффектов.
Другая важная черта чрезвычайно изящного и элегантного костюма мистера Уиндхэма состоит в признании декоративного значения пуговиц. В настоящее время у каждого из нас нашито на фраке более дюжины бесполезных пуговиц, а так как мы неизменно отдаем предпочтение черным пуговицам, одинакового цвета со всем костюмом, это мешает нам сделать из них нечто красивое. А ведь бесполезная вещь обязательно должна быть красивой — иначе ее существование бессмысленно. Пуговицам следует быть либо позолоченными, как на костюме Уиндхэма, либо сделанными из материала, поддающегося художественной отделке: стразы, эмаль, инкрустированный металл и т. п. Ливреи слуг выглядят красиво почти исключительно благодаря ярким пуговицам.
Предлагаемые перемены отнюдь не будут ни бурными, ни резкими, ни революционными, ни рассчитанными на то, чтобы до смерти напугать робких духом, рассердить серых и скучных и разъярить почтенных филистеров. Ведь костюм 1840 года имеет по сути дела такой же рисунок и такую же форму, как наш. Конечно, рукава у него поуже, а манжеты завернуты, как и следует тому быть. Брюки тоже уже, чем носят сегодня, но общий покрой одежды остается таким же. Тогдашний мужской костюм, так же как и наш, состоит из фрака, открытого жилета и брюк.
Можно отметить еще две черты. Первая — сорочка с жабо, которое нарушает скучное однообразие ровной полированной поверхности туго накрахмаленного полотна, создавая весьма приятный для глаза эффект. Вечерние сорочки современных англичан слишком уж монотонны. Во Франции — или, вернее сказать, в Париже — носят гораздо более красивые сорочки, чем у нас. Вторая черта — красивые и практичные плащи, в которых появляются на сцене мистер Уиндхэм и мистер Артур Бурчье. Они темные, какими и должны быть плащи, предназначенные для постоянной носки. Просторные, с широкими складками, они живописны и удобны. Их яркие подкладки восхитительны, причудливы и нарядны. Их пелерины греют, придают человеку в плаще импозантный вид, а самим плащам — богатство и сложность очертаний. Плащ — восхитительная вещь. Из наших предметов туалета ближе всего к нему пристежная накидка; с ватными плечиками и черной атласной подкладкой она по-своему очаровательна. И все же у нее есть если не рукава, то рукавные отверстия. Плащ надевается, или накидывается, гораздо легче. Плащ, кроме того, теплее, и в него можно закутаться на холодном ветру. Нам следует носить плащи с красивыми подкладками. Иначе наш костюм будет совершенно незаконченным.
Так вот, фрак в будущем сезоне привнесет утонченную цветовую ноту и обретет к тому же важное психологическое значение. Он будет подчеркивать серьезную и глубокомысленную сторону мужского характера. По цвету фрака мужчины можно будет судить о его взглядах на жизнь. Цвет фрака должен быть символом. Это станет составной частью изумительного символистского движения в современном искусстве. Жилет не позволит дать волю воображению. По жилетам мы будем судить, способен ли мужчина восхищаться поэзией. Это принесет неоценимую пользу. Законодательницей мод на сорочки станет Прихоть. Скучных людей можно будет распознать с первого взгляда. Каким путем должна быть осуществлена эта перемена, догадаться нетрудно. В Париже цвет фраков изменил герцог де Морни. Но англичанам претит индивидуализм. Нам как минимум нужно, чтобы палата представителей торжественно приняла резолюцию по этому вопросу. Неужели среди наших законодателей не найдется людей, способных серьезно интересоваться серьезными вещами? Неужели они все до одного с головой ушли в обсуждение проблемы взыскания церковной десятины через суды графств? Я искренне надеюсь, что члены палаты внесут какое-нибудь предложение по этому вопросу, а первый лорд казначейства назначит день для обсуждения данной темы, имеющей поистине общенациональное значение. После того как резолюция будет принята, слуг, разумеется, попросят одеваться так, как одеваются сейчас их хозяева. В качестве слабой компенсации придется увеличить, а то и удвоить им жалованье.
