Кейтлин Моран - Быть женщиной. Откровения отъявленной феминистки
Поэтому я решила, что не стоит. Я не строила карьеру на основе флирта. Наоборот, моя растущая сексуальность мешала многим работодателями принять меня в штат – из-за беспокойства быть обвиненными в преследовании провинциальной Лолиты. Тем не менее я искренне верю, что радикальные феминистки могут использовать флирт на пути к вершине, не предавая своих феминистских принципов.
Дамы, на работе у нас самое невыгодное положение. Наши коллеги мужского пола постояннофлиртуют с мужчинами– начальниками. Это, по сути, составляет основу мужской дружбы. Они флиртуют друг с другом, играя в гольф, собираясь на футбол, болтая возле писсуаров – и, к сожалению, флиртуют друг с другом, посещая в нерабочее время стриптиз-клубы и пабы. Они связаны друг с другом по причине биологического сходства. Если единственный способ связи с ними – использование наших биологических различий, пойдите на это. Чувствуете давление, боитесь, что все закончится сексом? Тогда не флиртуйте. Или же флирт для вас – самый удобный способ продвижения? Тогда вперед – и не вините за подобное других женщин.
Или хотя бы не ругайте их во всеуслышание, ну а сплетничать в туалете никому не запрещается.
Итак, я изучаю флирт. Не для дела – просто для удовольствия. Господи, это не просто. Раньше я флиртовала только с мальчиками-подростками, которые часто даже не замечали этого. Господи, прости их. На самом деле не замечали совсем – ведь я все еще девственница. Они вообще не обращали на это внимания.
«Я просто слишком неприметная», – думаю я на вечеринке несколько недель спустя. Я по-прежнему ношу огромную шляпу – мне кажется, что так мое тело выглядит более хрупким.
Я никогда не снимаю ее плюс боевая раскраска и состояние «под мухой». Как-то раз именно в таком состоянии я изображаю в баре «сексуальный танец». В следующий момент ко мне подходит парень, в течение пяти минут мы говорим о музыке, потом я молча смотрю на него.
– С тобой все в порядке? – немного обеспокоенно спрашивает он, протягивая бармену пятерку за пиво.
– Мне просто интересно, что будет, если я тебя поцелую, – отвечаю, сверкая глазами из-под шляпы. Оглядываясь назад, я думаю, что выглядела как слегка косоглазый моллюск, высматривающий неосторожный планктон.
Десятью секундами позже мы целуемся. Он запихивает язык мне в горло, как будто собирается насильно кормить меня через трубку, и я держусь изо всех сил, чтобы не выкашлять этот язык обратно. Я в эйфории. Боже мой!
Кто бы знал, что это так просто! То, что вы можете просто попросить – и получите! Теперь я вижу, что моя предыдущая тактика – просто болтаться вокруг мальчишек, надеясь, что они могут наткнуться на меня и подцепить, – была безнадежно дилетантской. Достойный путь – этопросто предлагать!
Следующие несколько недель стали откровением. Я отложила все мысли о карьере и думала только о том, чтобы получить как можно больше поцелуев. Я обнаружила что, те, кто хорошо целуется, также лучшие собеседники: они как бы слушают то, что вы делаете, и отвечают. Один мужчина просто зацеловывает меня до смерти в одном из переулков Сохо, и я провожу следующие три дня в таком восторге от этого, что пишу стихотворение на шесть страниц, полное ужасных метафор о звездах, анемонах и зыбучих песках. В следующую ночь поцелуев с другим парнем мы оба умудрились всю дорогу курить сигареты, хотя мне пришлось возразить против его жевательной резинки – я выудила ее из его рта со словами: «Съешь меня вместо этого».
Но музыка и СМИ – это крошечный мир, по сути деревня, каждую ночь собирающаяся в одних и тех же пяти или шести барах. Я приобретаю определенную «репутацию» в Melody Maker. В офисе начинает происходить кое-что, от чего я чувствую себя неловко. Один журналист помещает в колонку недельной хроники едва прикрытое упоминание, что я кручу с другим журналистом. Парень из дизайнерского отдела распространяет неприличные слухи обо мне и нашем общем коллеге и его преждевременной эякуляции. Наконец, один из редакторов подзывает меня и говорит, что штука, которую я отпустила только что, достойна быть размещенной на обложке: «Так почему бы тебе не сесть ко мне на колени, пока мы говорим об этом?»
«Ничего себе», – думаю я. Просто сексизм какой-то! Даже в офисе, полном либеральных отщепенцев, еще остались люди, которые осуждают меня за желание быть сексуально активной женщиной. Это почти интересно – в конце концов, в последний раз, когда поднимался вопрос моей сексуальности, шпана забросала меня камнями в день рождения. Если я превратилась из совершенно нежеланной (в то время) в особу, которую третируют как шлюху (в настоящее время), то можно ли это рассматривать как некий прогресс? Думаю, да.
С другой стороны, я попала в тупик, совершенно не представляя, что с этим делать. Я читала романы о временах патриархата, осуждающего сексуально активных женщин, но эти книги не дали мне серьезного совета о том, что делать дальше. Героини этих романов, как правило, заканчивали смертью на болотах или приемом мышьяка, меня же такая перспектива не радовала. Тактика выживания взрослых женщин в XIX веке дала мне мало образцов для подражания, поэтому я просто обращаюсь к методам моего детства. Как старшая из восьми детей, которые регулярно дрались друг с другом, моя тактика в Melody Makerсводится к тому, чтобы представляться немного… придурочной. Я требую у нашего дизайнера, чтобы он купил мне двойную выпивку за «моральный ущерб», нанесенный его сплетнями. Журналисту, который опорочил меня в светских хрониках, я приказываю встать на стул перед целым офисом и извиниться передо мной. Я говорю ему: «В твоей колонке нет ни одной шутки. Я не могу представить себе оскорбления хуже». И когда редактор просит меня посидеть у него на коленях для обсуждения моего «карьерного продвижения», я тяжело грохаюсь на него, а потом закуриваю сигарету.
– Как с кровообращением? – спрашиваю я, в то время как он потеет и кашляет.
Я получаю свою первую обложку. Он проводит десять минут в конференц-зале, разминая бедра, пока в ногах не восстановится кровообращение. Вообще говоря, я могу понять, почему стала в офисе предметом острот. Я, давайте будем справедливыми, веду себя как сексуальная маньячка, брызгая слюной и впиваясь глазами в мужские лица. Это, безусловно, стоит хорошей сотни приколов. Черт возьми, я с трудом сдерживаюсь, чтобы не обрушиться с сарказмом на себя саму.
Но остроты коллег-мужчин совсем не смешные. В них есть странный подтекст; своего рода… тычки, щипки, в них есть злобность. И я заметила, что эти шутки не касаются тех мужчин, с которыми я целовалась. Мишень – только я. В шутках есть что-то уничижительное. Нехороший душок. Я постоянно чувствую его. Их шутки дурно пахнут.
Часто сексизм похож на Мерил Стрип: в каждом новом фильме с ее участием вы не сразу узнаете ее. Вы можете минут двадцать смотреть, наслаждаясь динозаврами, космическими кораблями, прежде чем вас осенит: «Боже мой, под этим париком Мерил!»
Очень часто женщина может уйти с вечеринки, приехать домой на автобусе, умыться, лечь в постель, почитать «Женщину-евнуха» и потушить свет, прежде чем снова включить его, сесть на кровати и воскликнуть: «Подождите, я только что имела дело с каким-то сексизмом. Это был сексизм! Когда этот человек назвал меня “сахарные титьки” – это был сексизм!»
Конечно, раньше такого никогда не было – до второй волны феминизма, политкорректности, сексизм был открытым и существовал везде. Вы узнавали его, когда сталкивались. Это было всегда: «Женщина, знай свое место», «Приготовь нам чай, милая».
Бенни Хилл, гоняющий блондинку вокруг стола и показывающий жестами «чпок-чпок», тогда не был «развлечением». Это был простой жизненный факт. Сексизм – как пепельницы – был повсюду, какими бы ни были обстоятельства. Недавно я пересматривала «Девушку Грегори» – прекрасный, легкий, добрый фильм Билла Форсайта о девушке, которая хорошо играет в футбол и хочет выступать за школьную команду, – и была поражена, отметив сцену, где парень лапает школьницу за задницу, а она просто неторопливо отодвигается, и создатели фильма воспринимают это как должное. В «Девушке Грегори»! Фильме, который в юности казался мне почти феминистским.
В то время никто даже не думалжаловаться: если вы весело лапали школьницу на публике, это было просто хорошим, здоровым английским поведением. Обращением с девчонками. Частью нашего наследия – типа утопления неполноценных младенцев в бочках с сидром.
И конечно же, сегодня вокруг еще много этого старомодного сексизма. Я спросила в «Твиттере», сталкивался ли кто-нибудь в последнее время с этим явлением, и ожидала несколько забавных стереотипных историй. Я совсем не рассчитывала на тот шквал сообщений, который обрушился на меня через 30 секунд после вопроса и который продолжался после этого в течение четырех дней. В конце концов у меня было около 2000 ответов, перешедших в яростные дебаты женщин, каждая из которых предполагала, что ее случай был самым уникальным.
