Игорь Танцоров - Деньги или любовь. Жертвы половой войны
Но и кроме общества есть ещё кое-что. И всё это остальное, что есть в жизни человека, регулируется любовью. Только в обществе человек может корчить из себя индивидуалиста и выживать в одиночку. Любовь — это минимум двое. Тут-то и нужна ответственность. Тут-то и появляется баланс. С одной стороны — общественный индивидуализм, а с другой — семейный коллективизм. Строго говоря, само общество есть хоть и внушительная, но всего лишь надстройка над личными отношениями. В основе-то всё равно семья, которая ни деньгами, ни правами не регулируется. Для общества семья — это нечто целое, неделимое. И отсюда вытекает парадоксальный вывод. Права есть не у человека, а у семьи. Не может быть личность «свободна» в одиночку. Не должна. Любая свобода невозможна без самоограничения. И значит, без семьи нет свободы.
Более того, только наличие семьи, как необходимого очага коллективизма, делает возможным индивидуализм. Потому что именно в этом очаге всегда выпекались самоограничение, ответственность и вытекающая из них мораль. И с его исчезновением вопрос о морали повисает в воздухе. Как долго протянет свобода без морали? Как долго протянет государство только на страхе наказания и силе законов? Не говоря уж о том, как долго протянет общество без семьи и детей.
Но, конечно, лишать человека прав ради того, чтобы он вспомнил о чём-то очень важном, ужасно негуманно. Всем нам очень хочется верить во всё хорошее, и в частности в то, что человек — венец творенья, и он сам обо всём помнит, печётся и тревожится. Сугубо добровольно. Но возможна ли в принципе добровольная семья в обществе индивидуалистов?
Плохой, как говорится, вопрос, потому что ответ мы уже знаем. Индивидуализм — психология социального эгоизма. Как со стороны мужчины, которому не хочется содержать и отвечать за кого-то, так и женщины, которой дорого желание жить как ей вздумается. И желания эти так же естественны, как и отсутствие семьи в обществе, где воспитываются только эгоисты. Эгоистам не нужна семья. А человек, воспитанный вне семьи, в свою очередь, не знает обязанностей, не знает взаимопонимания, не знает любви. Он знает или пренебрежение, диктат коллектива, или бесконечное потакание своим желаниям, в зависимости от того, куда он попадает — на улицу, в детский дом или к матери-одиночке. Только нормальная многодетная семья готовит ребёнка к обществу, прививает дух коллективизма, взаимовыручки, ответственности. Маленький, сплочённый коллектив — противовес большому, безликому обществу, в котором человек теряется и обретает одиночество. Без круга родных и близких не бывает полноценной психики, бывают только депрессии, наркотики и самоубийства — отличительные черты инди-общества. А кто благополучно выстоял, становится индивидуалистом и эгоистом. И его психология становится психологией всего эмансипированного общества.
В том числе и нашей с вами.
От психологии к идеологии и обратноПримечательно, что изначально индивидуализм вовсе не задумывался таким уж отвратительным, каким он стал с эмансипацией. В младенчестве он был невинным естественным эгоизмом, сокрытым в дальних уголках души каждого коллективистски ориентированного товарища. Потому и воцарение капитализма с демократией было не только прогрессивным, но и нелёгким делом. К счастью, роды прошли благополучно, и святая троица, задающая вектор формирования общества — «психология — экономика — политика», явилась народу в реинкарнации «капитализм — демократия — права человека», а сам естественный эгоизм воплотился в несгибаемую идеологию, которая прочно подпёрла фундамент современного общества.
Эгоизм легко оправдать, но в данном случае у истоков превращения стоял не один, а целая плеяда мыслителей, объяснивших даже самым бестолковым, что личность — высшая ценность, а свобода личности — высшая цель. В те низменные времена и свобода, и личность были мусором под ногами, которые топтали все кому не лень, а потому эти высокие идеалы указали прямую дорогу к счастью. И было бы не только глупо, но и безнравственно отрицать их путеводную роль.
Идеалы имеют свойство ослеплять. Потому нет ничего удивительного, что индивидуализм, как воплощение всех этих идеалов, так горячо отозвался в сердцах и тогдашних коллективистов, и нынешних эгоистов. Потому неудивительно, что до сих пор так страшно ставить под сомнение чистую и непорочную идею независимости, освобождения и прочей примазавшейся эмансипации. Потому так страстно хочется молиться на ещё одну святую троицу — свобода, равенство, братство — нимало не задумываясь о том, что у нас там теперь сёстры в братьях.
Спев свою лебединую песню и при этом намертво застряв в мозгах, подгнивающий индивидуализм попал в лапы некрофилов-эмансипаторов, бессовестно приложивших его туда, куда прогрессивная плеяда ни за что бы не догадалась — к святая святых, к семье и любви. Так гуманная идеология счастья и прогресса, вопреки всем законам биологии выродилась в гадкого утёнка — психологию бессердечного себялюбия, которую взяла на вооружение современная армия борцов за свои права, успешно разваливших с её помощью и семью, и общество.
Но огульно оправдывать индивидуализм тоже нет смысла. Раз уж никто не догадался вовремя выбросить его на помойку истории, что ж теперь сетовать, что заложенное в нём эгоистическое зерно проросло такими ядовитыми грибами? Что бездумное продолжение индивидуализма в сферу любви оказалось таким логичным и прагматичным, что даже материалистичная природа не нашла в себе сил совладать с этим духовным идеалом своего венца творения?
Ныне изрядно смердящий идеал, по которому давно тоскует кладбище, усиленно бальзамируется государством-нянькой, поглощённым своей триединой задачей — уничижением отца, развращением матери, воспитанием ребёнка-эгоиста. Индивидуализм подошёл для этой задачи почти идеально. И индивидуализм, и эмансипация — однояйцевые близнецы, братишка и сестрёнка. Индивидуализм ведёт к эмансипации, а та — снова к индивидуализму. И в основе этой карусели — права человека. Те самые драгоценные, желанные, несбыточные права без обязанностей, на которых выросло всё западное общество с такой прогрессивной личной культурой. Однако право — это только заявка на будущее, возможность реализации желания. Что толку в правах, если некому будет их обеспечивать? Если все только берут? Право человека поглощать невозможно без обязанности отдавать. Уже самим фактом наличия прав и наличия общества-химеры индивидуалисты обязаны предыдущим поколениям, и долг этот требует возврата. А иначе права так и сгинут вместе с обществом.
Сам моральный кодекс строителя современной цивилизации: «относись к другому так, как ты хотел бы, чтобы он относился к тебе», недостаточен для здорового, полноценного общества, устремлённого в будущее. Этот императив однобок и статичен. Он отрывает строителя от потока жизни, от смены поколений. Он должен быть дополнен чем-то вроде — отдай детям то, что ты получил от родителей. И потом ещё прибавь от себя. Отдавать — епархия любви. О ней дружно и целенаправленно забыли. И идеология личной свободы и «естественного» права индивидуума-одиночки закономерно привела к изгнанию любви. Закономерно породила эмансипацию и закономерно породила тотальный эгоизм.
Феминизированный гуманизмОтсутствие любви — единственный, если не считать запаха, но зато серьёзный изъян идеологии индивидуализма. И это чрезвычайно мешает в деле закалки женщин и упрочении их решимости освободиться до полного и всеобщего конца — по той простой причине, что для женщины само сладкое слово «свобода» — по большей части пустой звук. И тут на помощь мумифицированному индивидуализму приходит феминизированный гуманизм.
Разумеется, это не тот гуманизм, который тоже идеал, путеводная звезда и дорога к счастью. Какое уж теперь счастье. В обществе абсурда оба эти бывших идеала приобрели сходные, весьма неаппетитные черты. Феминизированный гуманизм — это не любовь, а идеология любви, её не личный, но общественный вариант, её абстрактный социальный суррогат. Порождённый слабым полом, заточенный под его эмоциональные нужды и приспособленный под задачи его эмансипации.
Идеал любви для женщины — то же, что идеал свободы для мужчины. В конце концов, женщины не только безответственные эгоистки, соблазнившиеся деньгами и независимостью. Объективность требует вспомнить о том, что им присуща и жертвенность тоже. Правда, лежит она в другой плоскости. Предназначения женщины не видно только в классической парадигме прав и свобод, в которой свобода — это свобода здесь и сейчас. Но кроме такого «горизонтального» пространства равноправных независимых борцов, есть и «вертикальное» — неравноправных представителей прошлого и нового поколений. Дети и родители — вот кого женщина окружает своей заботой, в то время как мужчина окружает заботой её саму. И отдавая свою горизонтальную свободу мужчине, женщина принимает на себя соответствующую вертикальную ответственность. Должна, то есть. Но поскольку возможности такой ей государство не предоставляет, то свою ответственность новая государственная женщина распространяет на весь близлежащий мир, превращая идеал любви к ближнему в жупел всемирного женского гуманизма.
