Мина Полянская - Я - писатель незаконный (Записки и размышления о судьбе и творчестве Фридриха Горенштейна)
Горенштейн жил на небольшую пенсию, половина которой уходила на квартплату, но любил дорогие хорошие вещи и особенно гордился новым холодильником черного цвета. Он так красочно расписал его Симону Маркишу что тот заявил: "Лучшей рекламы черным холодильникам я не слышал". Однажды Горенштейн буквально выпросил у одного радиолюбителя - его звали Андрозашвили Владимир Георгиевич - радиоприемник в стиле "ретро". После чего приемник был водружен в самый центр стола, и когда мы приходили к Фридриху и в очередной раз восхищались приемником, он не скрывал удовольствия.
Беспокойство доставляла ему электрическая плита. У Горенштейна безусловно, как и у многих из нас (вспомним мандельштамовское: "я люблю буржуазный европейский комфорт не только физически, но и сентиментально") была склонность к удобным порождениям цивилизации. И дело даже не в том, что плита была старая и плохо работала. Ему не нравилось, что в Западном Берлине ему установили почему-то югославскую, непрезентабельную, одним словом, "нефирменную" плиту. Он даже написал по этому поводу заявление в домоуправление (на русском языке и попросил Игоря перевести). У меня это письмо в "фервальтунг" сохранилось:
"Уважаемая фрау Штоф.
В свое время, лет 15-16 назад, Hausverwaltung заменил мне порченную кухонную электроплиту на новую. Но и эта новая, югославская плита оказалась неудачной: плохо работала, а со временем все хуже и хуже. В конце концов одна из ее горелок вообще вышла из строя.
Я обратился по этому поводу в Uniwersa, и электрик Uniwersa обо всем этом составил акт. Но через некоторое время пришел другой представитель Uniwersa и начал меня выспрашивать, не купил ли я порченную югославскую плиту на свои деньги. Это нелепость, чтобы не сказать больше.
Прошло еще два месяца, с тех самых пор, как я обратился в Verwaltung, а порченная югославская плита по-прежнему не заменена. Я, как иные граждане, имею право на нормальную плиту и хочу, чтобы это мое право было восстановлено.
С уважением Фридрих Горенштейн".
***
А еще в квартире Горенштейна слева в углу гостиной стоял жизненно важный "персонаж" - большой солидный телевизор, необходимый для существования писателя. Горенштейн был политиком самого высокого накала и, слушая политические новости, гневно кричал и грозил кому-то в экран, ругался с телевизором, словом, вел себя, как болельщик на футбольном матче. Спустя десять дней после похорон Горенштейна поэтесса Светлана Арро посвятила ему стихотворение, * из которого процитирую несколько строк:
______________
* Стихотворение "Памяти Фридриха Горенштейна" опубликовано в стихотворном сборнике С. Арро "Вечер на Рейне", который т вышел в Петербурге в 2002 году в издательстве "Геликон Плюс".
Жесткий скептик и злой ругатель,
не проситель и не податель,
гениальный изгой, писатель
Горенштейн, нечестивец, пророк,
Этот мир невзначай покинул.
Не исчез, не пропал, не сгинул.
Не надейтесь те, кого кинул,
прогулявшие этот урок.
По убеждению Горенштейна мир мельчал, мельчали и политики - времена личностных, ярких, талантливых государственных деятелей, таких, как Рузвельт и Черчиль, давно ушли и, наоборот, пришло время Клинтона - "пантофельного мужчины в белом доме"* с опереточными пошлыми сюжетами личной биографии, которыми забавлялся весь мир.
______________
* Так Гореншейн назвал статью о Клинтоне, тогда еще президенте, муже своей жены, борце за мир, друге арабских террористов.
Я знаю только одного русского литератора, (не считая, конечно, Герцена, который все же, в первую очередь, публицист) так личностно воспринимавшего политические события - это был поэт Федор Тютчев. Непонятно, каким образом Иосиф Бродский определил Тютчева в своих беседах с Соломоном Волковым как верноподаннейшего из поэтов.
Тютчев был страстным политиком. Так например, семья боялась сообщить Тютчеву о поражении России в Крымской войне, опасаясь наихудших последствий, вплоть до удара. Наконец, они вынуждены были ему сказать, что Россия потерпела поражение и осталась без Черного моря. И тогда Тютчев заплакал.
Затем Федор Тютчев посвятил виновнику военной катастрофы императору Николаю I, бывшему своему кумиру, стихи для русской поэзии беспрецендентные*
______________
* Насколько мне известно, в русской поэзии царю, помазаннику Божьему, таких откровенно гневных стихов никто не посвящал. Стихи эти, пожалуй, звучат в этом смысле даже "хуже" пушкинских "плешивый щеголь, враг труда...", посвященных Александру I.
Не Богу ты служил, и не России
Служил лишь суете своей.
И все дела твои, и добрые, и злые,
Все было ложь в тебе, все призраки пустые,
Ты был не царь, а лицедей.
Тютчев сожалел, что не может одолжить бездарным политикам своего ума. Он был уверен: когда наступит конец света, то найдутся люди, которого этого не заметят. И готов был биться об заклад. Горенштейну известны были знаменитые тютчевские остроты (он читал "Тютчевиану. Эпиграммы и остроты Тютчева") и особенно любил одну из них: "Русская история до Петра I сплошная панихида, а после Перта I - сплошное уголовное дело". Эти тютчевские строки Горенштейн сделал одним из эпиграфов к роману "Веревочная книга".
***
В письмах Ларисе Щиголь Горенштейн постоянно говорит о политике, о терроризме. История их знакомства-незнакомства примечательна. Они так никогда и не познакомились лично, однако же между ними несколько лет продолжалась оживленная переписка. И вот уже совсем романный сюжет. Однажды Горенштейн приезжал с чтениями в Мюнхен. Лариса находилась в зале, но почему-то не подошла к нему, и личное знакомство не состоялось. Незадолго до смерти Фридриха Лариса позвонила мне, и спросила не нужна ли ее помощь. Я ответила, что в больнице, слава Богу, налажен хороший уход, и только спустя некоторое время поняла, что Лариса просто хотела с Фридрихом повидаться и проститься. Сожалею, что не пригласила ее тогда в Берлин, и произошло, таким образом, еще одно никогда. Лариса Щиголь недавно опубликовала в "Знамени" свои стихи, на мой взгляд, очень хорошие. Одно из них, написанное 19 июня 2002 года ( после смерти Фридриха) я предлагаю читателям:
Всё-то тянет нас, беспечных,
В тёмный лес сюжетов вечных
И противиться не мне.
Из страны оборонённой
Едет ратник приклонённый
Этим лесом на коне.
Бился он за страх и совесть,
И его сраженья повесть
Приумножится в веках.
Змей сдыхает, побеждённый,
Ратник едет, измождённый,
Месяц едет в облаках.
Ох и тяжек подвиг ратный,
Ох и долог путь возвратный
Конь впадает в хромоту.
Кровь течёт на круп и сбрую
И на землю на сырую,
На сырую, да не ту.
Забывай меня, голубка,
За соболью, - болью шубку,
За яичко Фаберже.
Тихо звякает уздечка.
Прощевай, моё сердечко
Не увидимся уже.
Но вернусь все же к "политическим" письмам Фридриха Ларисе. 13 августа 1999 года Фридрих писал о своем недовольстве политикой Израиля:
"Вообще Израиль - страна, которую я поддерживаю извне, как еврейское государство, а изнутри она мне чужда. А после того, как они заменили умного Натаньягу на Барака, не хочу о них даже думать. У меня, кстати, там ни строчки не переведено. Это американская колония, и поскольку Натаньягу хоть как-то хотел от этого избавиться, саксофонист Клинтон, который лгал на Библии, его постарался убрать - при поддержке полукоммунистической израильской прессы".
В другом письме он сообщает ей: "Написал несколько статей о НАТО и Ельцине (...) Кстати, после публикации моей антинатовской статьи там (в Киеве - М.П.) всполошились. Другую статью на украинский перевели, но в "Днепре" - из-за главного редактора - не взяли. И некто выразился: "Этот Горенштейн - скандальная персона". Думаю, какой-нибудь консультант из тарасбульбовских Янкелей".*
______________
* 9 июня 1999 года.
Гореншейн негативно отнесся к киевскому журналу "Егупец", спонсируемого "Джоинтом". Он считал, что журнал лишен принципиальной позиции и заигрывает с украинскими националистами. Он хотел было даже выбросить журналы, привезенные ему режиссером Аркадием Яхнисом, но мы отняли их у него для ознакомления, после чего он потребовал "вынести" их из его квартиры.
В последние годы писатель пережил полное разочарование западной демократией, называя ее лживой, а конец тысячелетия считал "мутным временем". Псевдодемократически настроенную публику он называл "милые друзья", использовав мопассановский образ "милого друга", символ всечеловеческой пошлости. Фридрих писал однажды Ольге Юргенс: "Хуже, что время мутное. Работу над книгой только начал, и она идет пока не слишком быстро. Отвлекся и написал несколько публицистических эссе по Косово и НАТО. Одно в отрывке уже опубликовано в "Общей газете" за 29 апреля, в Москве полностью будет в "Октябре" №6 и в "Днепре" по-украински. Тут антинатовские статьи не публикуют. Газеты, которые восхваляли мои книги, мои антинатовские эссе не хотят публиковать. Вобщем, я попробовал раз-два и понял, какова у них "Свобода слова" в политике". Хотя это для меня не открытие. Ну и прочая муть. Прочие проблемы. Но живу и надеюсь на себя и Бога"*.
