Александр Калантаев - Морские титаны
Время броненосца вышло! Его мертвые братья, лежащие на дне Цусимы, казалось, звали его, так надолго пережившего их…
Еще более древний «Цесаревич» превзошел самого себя, посылая в недосягаемого противника огромные снаряды, пока германский дредноут «Кениг», подняв вокруг русского корабля 40 — 50–метровые столбы воды от неточных попаданий, наконец не добился своего. Удар был сокрушителен! «Цесаревич» испытал тремор корпуса и присел в воде — в 12 часов 39 минут (по вахтенному журналу) его броня пропустила два полутонных 305–мм снаряда.
Немцы, пристрелявшись, скрыли старый корабль в сплошных всплесках, и встревоженный Бахирев все чаще поглядывал на эту картину апокалипсиса, в душе надеясь на чудо. Осевшая грязная вода открыла горевший на шканцах (в средней части) броненосец, а через мгновение уже новые 10 — 12 водяных столбов кипящими гейзерами вздымались вокруг него…
Попрактиковавшись в стрельбе по русским ветеранам, дредноут «Кронпринц» с дистанции, запредельной для орудий эскадры Бахирева, поджег крейсер «Баян». Со стороны так страшно выглядевший пожар удалось погасить, и вице–адмирал дал приказ об отходе. Избиение закончилось.
Рыскавший на курсе, агонизировавший броненосец «Слава» своим штевнем дробил камни ставшего для него мелководным канала, подобно исполинскому грейдеру. Броненосцы едва не столкнулись, но, процарапав днищем дно, «Цесаревич» буквально пролез по фарватеру вслед за обгоревшим флагманским «Баяном». «Слава» остался, пытаясь своей смертью остановить врага.
Выполняя последний для него приказ адмирала, броненосец вгрызался в ворота Моонзунда, круша килем грунт, но пройти в глубь канала он не смог. Так не вовремя подвернувшийся «Цесаревич» отвел курс собрата от намеченной цели. Добитый торпедами эсминца «Туркменец Ставропольский», линкор «Слава» умер! Экипаж сняли. Фарватер остался открытым!
В этом последнем бою флота под Андреевским флагом «Цесаревич» выжил вновь — ему в который раз повезло. Казалось, ничто теперь не остановит немцев! Потрепанная эскадра вернулась в Гельсингфорс Хорошего не ждали. Воображение, подхлестнутое мощью противника, жутко вырисовывало силуэты германских крейсеров на фоне цитаделей Петропавловской крепости, а марширующие колонны немецких гренадеров мерещились на мостовых Невского проспекта. Британские подводные лодки, бросив обреченного союзника, выскользнули из Рижского залива, и над морем, играющим свинцово–желтыми волнами, опустилась звенящая, мертвенная тишина. Казалось, надвигается что‑то ужасное. Не ожидая перемен, флот решил менять все сам!
Историк И. Бунич пишет по этому поводу: ««Гражданин» включился в бурную политическую жизнь. Было совершенно очевидно, что война проиграна и Россия накануне национальной катастрофы: экономический хаос в сочетании с военными поражениями был не той ситуацией, с которой могло справиться слабое Временное правительство». В противовес угрюмому молчанию Балтики корабли гремели топотом матросских ботинок по крутым трапам, шумными резолюциями, митингами и отчаянными потасовками на немытых, заплеванных палубах.
«Цесаревич» и здесь оказался в эпицентре бушующих страстей. На нем то поднимали флаг новые (очередные) министры и командующие, то ширококлешная братва, отвергнув «демократов», дружно ратовала за большевиков, предлагая топить артиллерийским огнем штабное судно «Кречет», где все еще держал свой флаг адмирал Развозов. Пошалив и слегка передравшись, решили наконец, по старой доброй привычке, идти интернироваться в Швецию (до Циндао было далеко). Из штатного экипажа в 750 человек на линкоре осталось чуть более половины, и почти отсутствовали офицеры. На полупустом корабле поднял свой флаг капитан 1–го ранга Модест Иванов. Протрезвев и помитинговав, решили устанавливать народную власть. Ленин обещал мир и невиданные свободы!
После залпа «Авроры», на случай провала переворота забитой золотом петроградских банков и углем, с расчетом перехода ленинских путчистов до скандинавских портов, матросы линкора приняли участие в штурме Зимнего дворца. Среди нескольких моряков и солдат, погибших в перестрелке с эмансипированным женским охранным батальоном дворца, оказался один матрос с «Цесаревича». Пока свергнутый министр Керенский метался по городу в поисках убежища, его оппонент Ульянов–Ленин, гордо вскинув руку, оповестил о свержении Временного правительства и установлении нового режима. Нечаянно брошенное слово «диктатура» вспугнуло слушателей, и, спохватившись, вождь мирового пролетариата залепетал о мире без аннексий, земле и прочих прелестях для наивного электората. Однако с немцами, рвущимися к Петрограду, надо было договариваться, иначе Гинденбург мог покончить с новой властью одним броском своих железных легионов. Корпус генерала фон дер Гольца уже начал вторжение в Финляндию.
Германцы, потерявшие в ходе операции «Альбион» 184 человека убитыми и 202 ранеными и взявшие в плен почти 21 тысячу русских солдат, решили выслушать эмиссара большевиков Льва Бронштейна (Троцкого). Этот ленинский «миротворец» в первых числах января 1918 года появился на мирной конференции в Брест–Литовске, где стал призывать к всеобщей революции и миру без аннексий. Немцы от подобных опусов едва не ошалели и, дабы вразумить большевиков, продолжили наступление на Псков. Пришлось срочно, 3 марта 1918 года, подписывать унизительный Брест–Литовский мир и передавать Германии территорию общей площадью около 800 тысяч квадратных километров с населением более 56 миллионов человек.
Восторженные немцы, сами стоявшие на грани военной и национальной катастрофы (скорее второе), очень быстро наладили институт экспроприации на захваченных территориях. Вывозилось все — от хлеба насущного с Украины до шпал, рельсов и паровозов из Риги или Полоцка.
Ленин, предельно цинично заявивший на VIII съезде партии летом 1918 года о необходимости крайне несправедливого, унизительного договора, отдающего страну на разграбление, лишь бы сохранить власть, не мелочился. Над жалкими остатками Балтийского флота, оказавшимися на рейде Гельсингфорса, нависла угроза захвата… После дебатов, особенно горячих и страстных, до хрипоты в голосе и рукоприкладства, экипажи кораблей принятой резолюцией единогласно осудили мнение представителей броненосца «Цесаревич» о «доведенной до абсурда порт–артурской традиции топиться на рейде» и решили пробиваться сквозь ледяные поля в Кронштадт…
22 декабря 1917 года выбрали якоря, и поход начался. Линкор, работая в непривычной для себя роли ледокола, медленно вел за собой крейсера «Диана» и «Россия». Караван великомучеников, с бортами, изрядно помятыми льдом, морской форпост столицы — Кронштадт встретил неприветливо. По опустевшим улицам города–крепости гулял пронизывающий ледяной ветер. В Петрограде окончательно утвердилась советская власть. Все с тревогой ждали перемен.
11 февраля 1918 года особым декретом Совнаркома Императорский флот России был объявлен ликвидированным Позднее тяжелые мачты броненосца–ветерана навсегда расстались с родным бело–синим полотнищем овеянного славой громких побед и не менее тяжелых поражений Андреевского флага. Со 2 марта его заменил флаг морских сил РСФСР.
Под этим клочком материи эскадренный броненосец «Гражданин» (под красными флагами «Цесаревичи» не ходят) принял участие в первом морском параде флота Республики рабочих и крестьян. На набережной Кронштадта блестели медные трубы, рвался в небо «Интернационал», а остряки, коих много на флоте, по меткому замечанию историка И. Бунича, тихо посмеивались: «Наш пузан пошел. Русский корабль под флагом Занзибара, в финских водах, на немецкие деньги, под французский гимн». Это была тяжелая ирония. Броненосец, словно в отместку за поруганную старость, одряхлел в одночасье и, скрипя шпангоутами, под унылый реквием чаек приткнулся к стенке Кронштадтского завода, не «предложив» себя новым властям.
Моряки его экипажа отчаянно сражались на полях Гражданской войны, но сам корабль остался безучастным, лишь снабдив обезумевших соотечественников, истребляющих друг друга, частью своей артиллерии. Он словно не видел себя вне империи, символом которой являлся. Коварная судьба напомнила старику, что Бог ныне на стороне тех, кто его отвергает, и во время антисоветского мятежа опомнившихся матросов с фортов «Серая лошадь» и «Красная горка» чудом залетевший снаряд послал дремлющего титана в нокаут, провалив ему листы брони в носовой части левого борта. «Крепок ли ты, старик? Иди на битву!» — звала его сталь. Ветер играл в мачтах имперского корабля, полоща ошметки грязных вымпелов.
«Это не его битва», — свистел балтийский норд–ост, отвечая за ветерана Пустые глазницы черных иллюминаторов, еще увидят кровавую резню Кронштадтского мятежа, и это грозное для большевиков событие окончательно предопределит судьбу корабля и флота в целом Большевики, испугавшись восстания моряков, подпишут флоту смертный приговор. Современные дредноуты будут поставлены на долговременный капитальный «ремонт», а остальные корабли Балтийского флота будут отправлены на разборку. Исключение сделают только для крейсера «Аврора», десятка эсминцев, подводных лодок и нескольких вспомогательных судов. Осенью 1924 года груда серо–бурого, в потеках ржавчины металла, силуэтом напоминающая эскадренный броненосец начала века, двумя буксирами была протащена в Петроград — на окончательную разборку. С достоинством проживший свой век, прошедший три войны (включая братоубийственную) корабль, казалось, жаждал смерти и уходил туда, где гремят цепями якорей, переливами боцманских дудок, шумом компрессоров его погибшие братья — броненосцы Тихоокеанской эскадры. Они звали его, последнего из по–настоящему легендарных броненосцев умершей империи. И только с ними «Цесаревич» был счастлив!
