Борис Мансуров - Лара моего романа: Борис Пастернак и Ольга Ивинская
Конечно, такие зарисовки попадали в светлые и живые стихи Бори: «Весна в лесу», «Заморозки».
ВЕСНА В ЛЕСУ
Отчаянные холода
Задерживают таянье.
Весна позднее, чем всегда,
Но и зато нечаянней.
С утра амурится петух,
И нет прохода курице.
Лицом поворотясь на юг,
Сосна на солнце жмурится.
<…>
В лесу еловый мусор, хлам,
И снегом все завалено.
Водою с солнцем пополам
Затоплены проталины…
Рассказ Ольги Ивинской:
В жаркие дни лета мы с Борей уходили на опушку Баковского леса или в поля, где высились скирды сена, отбрасывавшие широкую тень и источавшие терпкий аромат травы. Боря любил раскинуться на мягком сене, вдыхая его пьянящий запах, и, вытянув руки над головой, выставлял пальцы раскрытых ладоней, ожидая, когда на них сядут кружившие в звенящем воздухе синие стрекозы. Он с восхищением вглядывался в голубизну неба с парящей птицей и медленно плывущими, взбитыми, как густая мыльная пена, облаками. Глядя на вольно разбросанные по полю стога сена, замечал: «Смотри, Олюшка, стога стоят, как облака».
На вечерней прогулке, заметив, как месяц прячется за темным силуэтом стога сена, Боря говорил: «Вот и месяц зарывается в стог, на ночлег устраивается». Удивительная образность его определений искрилась в дорогих мне измалковских стихах, а природа всегда была сестрой его и жизнью.
Об этом волшебном свойстве поэзии Пастернака, неожиданно открывающей тайны на обыденные на первый взгляд причуды природы, говорил мне Паустовский при нашей встрече после смерти Бори. Константин Георгиевич повторял слова, сказанные об английском поэте Шелли: «Он смотрит на природу с такой серьезной и напряженной любовью, что она платит ему взглядом за взгляд. Она говорит ему: „Ты меня знаешь, другие не знают меня <…> от красоты травинки или нежнейшего тающего оттенка облака до сердца человека и мистического духа вселенной“. Все эти слова в полной мере относятся к поэзии Пастернака».
Константин Георгиевич был выдающимся мастером описания яркой русской природы. Его особой чести удостоилась цветаевская Таруса — «колыбель русскости ее поэзии», как это определила Ариадна. Тема природы в произведениях Пастернака не раз возникала в наших беседах с Константином Георгиевичем во время моего недолгого пребывания у Ариадны в Тарусе после смерти Бори.
На мой вопрос, есть ли автограф этого стихотворения, Ивинская сказала, что стихотворение «Стога», впервые записанное Борей карандашом вечером в Измалкове, оставалось в ее архиве. При аресте его изъяли.
СТОГА
Снуют пунцовые стрекозы,
Летят шмели во все концы.
Колхозницы смеются с возу,
Проходят с косами косцы.
<…>
Стог принимает на закате
Вид постоялого двора,
Где ночь ложится на полати
В накошенные клевера.
К утру, когда потемки реже,
Стог высится, как сеновал,
В котором месяц мимоезжий,
Зарывшись, переночевал.
Чем свет телега за телегой
Лугами катятся впотьмах.
Наставший день встает с ночлега
С трухой и сеном в волосах…
Относительно этого стихотворения Ольга Ивинская делала следующие пояснения:
Осенью, когда начинались заморозки, Боря часто уходил рано утром из нашей измалковской избушки по заиндевелой тропинке, петляющей меж перекопанных картофельных делянок с остатками торчащей ботвы. Мне он позволял идти с ним лишь до мостика Самаринского пруда, где мы встречали появление солнца, пробивавшегося сквозь утреннюю дымку. Лишь в зимние, ясные утра Боря разрешал мне провожать его, переходя через мостик пруда и далее по дороге в Переделкино до поворота на улицу Павленко. «Живу на улице, — говорил Боря, — где у меня никогда не было счастья»[119].
В дни поздней осени, пройдя по хрустящей под ногами тропинке, мы останавливались у мостика, и когда солнце уже начинало пробиваться сквозь туман. Боря, крепко поцеловав меня, ступал на дощатый настил и решительно говорил: «Уже пора, солнце принялось за свою работу, и я должен идти писать, чтобы заработать встречу с тобой». Я ждала, когда он проплывет в белесом тумане по мостику и, взбежав на высокую часть того берега пруда, помашет мне рукой. Иногда мне удавалось даже проследить движение его силуэта направо по дороге, как на картинах импрессионистов.
ЗАМОРОЗКИ
Холодным утром солнце в дымке
Стоит столбом огня в дыму.
Я тоже, как на скверном снимке,
Совсем неотличим ему.
Пока оно из мглы не выйдет,
Блеснув за прудом на лугу,
Меня деревья плохо видят
На отдаленном берегу.
Прохожий узнается позже,
Чем он пройдет, нырнув в туман
Мороз покрыт гусиной кожей,
И воздух лжив, как слой румян…
Мне снова становилось грустно и зябко, и я быстро возвращалась в избу, чтобы разбирать Борины рукописи, готовя их к перепечатке на машинке. Марина Казимировна Баранович была любимой машинисткой Бори, так как печатала быстро, тщательно и вдумчиво. Боря часто писал Баранович записки и просил передать ей на словах уточнения, чтобы я донесла его мысль как можно полнее.
Борю интересовало мнение Баранович, которая с интересом следила за жизнью героев романа. Пастернак просил в записках подробно написать ее мнение о прочитанном. Особенно его интересовало мнение Баранович о второй книге романа.
В одном из писем Борис Леонидович написал ей: «Отдаю судьбу рукописи и на Ваше усмотрение». Пастернак всегда радовался письмам от близких ему по духу людей, к которым относил и Марину Казимировну, и не хотел, чтобы их письма приходили на Большую дачу или в Лаврушинский. Он просил друзей писать на мой адрес — на Потаповский, предупреждая, чтобы на конверте не упоминалась его фамилия. Боря не желал лишних разговоров с Зинаидой о доносах, которые регулярно поставлялись на Большую дачу доброжелателями[120].
«ТИШИНА»Ольга Всеволодовна рассказала мне об одной примечательной встрече в лесу, послужившей толчком к рождению стихотворения «Тишина»:
В процессе наших блужданий в окрестностях деревни часто мы незаметно выходили на опушку леса. Шли, тихо беседуя, медленно через кустарник, встречая живописные полянки, переходя мелкие лесные ручейки, любуясь палитрой красок усыпанного пестрой листвой осеннего леса. Мы будто ступали по пестрому лоскутному одеялу, сотканному искусной рукодельницей — осенью. Покой и тишина умиротворенной природы дарили нам неожиданные встречи. Уже знакомых белок было у нас с десяток. Не раз вылетал прямо из-под наших ног будто игравший с нами в прятки крупный заяц. Боря по этому поводу иногда вопрошал: «Уже более часа блуждаем, а нашего косого так и не отыскали. Неужели наконец-то научился прятаться?»
Однажды мы вышли на светлую лесную полянку, где тихой музыкой лилось журчание ручейка. Мы остановились и, обнявшись, застыли, слушая нехитрую его мелодию, но вдруг нас насторожил негромкий треск переламываемых кем-то веток. Треск ритмично повторялся, и мы увидели, что на другой стороне поляны, совсем близко, в гуще коричневатой сетки кустов и веток стоит лось.
Причем махина его тела недвижима, лишь мерно колышется голова и, как игрушечные жернова, движутся губы. И, будто задевая струны-ветки, эти губы размеренно обрывают их, вызывая негромкий хруст. Я зачарованно и испуганно уставилась на лося, а Боря крепче сжал меня и шепчет: «Тихо, тихо», пятясь назад за деревья, чтобы не спугнуть хозяина леса. Когда мы, взволнованные, вернулись в свою теплую комнату, Боря сразу стал что-то записывать в тетрадке, приговаривая: «Эту встречу надо обязательно описать».
Дня через два Боря принес и прочел мне стихотворение «Тишина». Я спросила его:
— А почему ты думаешь, что это была лосиха, а не лось?
— У нее не было рогов, а глаза — очень красивые, — улыбнулся Боря. — Это еще раз говорит о правоте народной пословицы «у страха глаза велики», — смеясь, добавил он.
Действительно, я, видимо, от страха, не смогла запомнить, были ли рога у лесного зверя, а у Бори неожиданная встреча вызвала только восхищение статью лесной красавицы. Так родилось стихотворение «Тишина». Карандашная запись этого стихотворения, сделанная Борей в Измалкове, хранилась в моем архиве.
ТИШИНА
Пронизан солнцем лес насквозь.
Лучи стоят столбами пыли.
Отсюда, уверяют, лось
Выходит на дорог развилье.
<…>
Действительно, невдалеке
Средь заросли стоит лосиха.
Пред ней деревья в столбняке.
Вот отчего в лесу так тихо.
Лосиха ест лесной подсед,
Хрустя обгладывает молодь.
Задевши за ее хребет,
Болтается на ветке желудь.
<…>
Во всем лесу один ручей
В овраге, полном благозвучья,
Твердит то тише, то звончей
Про этот небывалый случай.
Звеня на всю лесную падь
И оглашая лесосеку,
Он что-то хочет рассказать
Почти словами человека.
В одной из наших бесед с Ольгой Ивинской я сказал, что восхищен стихотворением «Ева», поразительно нежно и страстно говорящем об очарованности поэта женщиной. И Ольга Всеволодовна стала рассказывать.
