Николай Страхов - Заметки летописца
„Но импровизаторъ, видя, что я возвращаюсь, запрыгалъ снова и перебѣжалъ на другую сторону, оглядываясь, чтобы не получитъ обѣщанную paliza.
«Напрасно я увѣрялъ его въ своихъ мирныхъ намѣреніяхъ» и пр.
Словомъ, путешественникъ съ большимъ трудомъ добился признанія, что пѣсенка была импровизирована. Ничего нѣтъ мудренаго, что мальчикъ испугался. Гдѣ же бѣдному испанскому мальчику понять то удивительное сочетаніе гуманности и грубости, просвѣщенія и потемокъ, которое нѣтъ-нѣтъ да и выкажется у насъ въ полномъ своемъ блескѣ. Человѣкъ грозитъ ему палкой; но вдругъ разнѣживается при одной мысли объ импровизаціи, начинаетъ заговаривать, говоритъ ему вы (это вы — прелестно! особенно послѣ палки!) и пр. Какъ тутъ не испугаться! Мальчикъ думалъ, что это западня, что его хотятъ прибить; а выходитъ не западня, а тончайшее просвѣщеніе, любовь къ импровизаціямъ и въ изученію народной жизни. Но главное, вы и палка. Обѣ эти противоположности совершенно гармонируютъ одна съ другой у нашихъ путешествующихъ Вадимовъ и въ петербургскомъ «Голосѣ».
Мракъ неизвѣстности
Начало междоусобія, возникшаго между Современникомъ и Русскимъ Словомъ, было мною своевременно занесено въ сіи замѣтки. Уже тогда, при самомъ началѣ этихъ громкихъ событій, взволновавшихъ и донынѣ волнующихъ петербургскую журналистику, я выразилъ убѣжденіе, что читателямъ нечего ждать отъ этой полемики, что она ничего не уяснитъ, ничего не разрѣшитъ, ибо нѣтъ въ ней зерна, которое могло бы принести какой либо существенный плодъ. Предсказаніе мое оправдалось самымъ блистательнымъ образомъ. Полгода полемики ничего не принесли, не дала ни единой крупицы пищи для ума и сердца. Была пища только для одного смѣха, да мы нынче что-то не такъ веселы, чтобъ охотно смѣяться.
Тѣмъ не менѣе, ея, отчасти по обязанности, отчасти по самой невозможности на моемъ мѣстѣ уклониться отъ зрѣлища, прилежно слѣдилъ за этими событіями, ознаменовавшими текущій годъ въ исторіи нашей словесности. Съ той или другой стороны, но зрѣлище могло же представить что нибудь любопытное.
И дѣйствительно, въ настоящую минуту, напримѣръ, дѣло имѣетъ самый необыкновенный и странный видъ. Именно, все поле междоусобной битвы вдругъ покрылось непроницаемою завѣсою. Гдѣ, что и какъ, ничего не видно; все окружено глубокимъ мракомъ неизвѣстности.
Всѣ вѣдь знаютъ въ чемъ дѣло. Дѣло въ томъ, расходится ли г. Щедринъ съ «Современникомъ», или не расходится? Дѣйствительно ли онъ сперва не имѣлъ своихъ мыслей, а потомъ откуда-то ихъ набрался? Согласенъ ли «Современникъ» съ тѣмъ, что говорилъ г. Щедринъ противъ романа «Что дѣлать?», или же «Современникъ» не отступаетъ отъ этого романа и потому изгоняетъ г. Щедрина?
Опять повторяю, эти вопросы, по моему мнѣнію, не имѣютъ ни малѣйшей важности и существенности; но вѣдь въ нихъ и только въ нихъ все дѣло, изъ-за нихъ поднялась вся эта буря. И что же? Вдругъ, передъ глазами нетерпѣливой публики рѣшеніе этихъ вопросовъ застилается непроницаемымъ туманомъ. Въ іюльской книжкѣ Современника есть по этому поводу двѣ полемическія статьи противъ «Эпохи», Чего только тамъ не наговорено! Но о дѣлѣ — ни гугу, ни слова. Мертвое молчаніе, полный мракъ неизвѣстности.
Одна только фраза показалась мнѣ какъ будто слабымъ лучемъ, блеснувшимъ въ этомъ мракѣ. Именно, говоря о полемикѣ съ «Эпохой», «Современникъ» пишетъ въ одномъ мѣстѣ: «г. Щедринъ можетъ поступить, какъ ему угодно, или плюнуть на васъ, или отвѣчать вамъ». Эта фраза, какъ мнѣ показалось, подаетъ нѣкоторую надежду въ пользу г. Щедрина. Въ ней есть нѣчто подобострастное, какъ бы лакейское.
Впрочемъ, можетъ быть я слишкомъ тонко толкую слова «Современника». Во всякомъ случаѣ на такія соображенія твердо полагаться нельзя. Ну, а ничего болѣе положительнаго въ статьяхъ нѣтъ, такъ что судьбы нигилистическаго раскола сокрыты въ мракѣ грядущаго.
Кстати скажу ужь и объ этихъ двухъ статьяхъ. Взятыя сами по себѣ, онѣ составляютъ также весьма замѣчательное явленіе въ нашей литературѣ, стоющее занесенія въ лѣтопись не менѣе, чѣмъ расколъ въ нигилистахъ. По фразѣ, которую я сейчасъ привелъ, читатель уже можетъ судить о тонѣ, которымъ статьи написаны. Тонъ этотъ, мнѣ кажется, можно вполнѣ изобразить такою рѣчью: «вы насъ бьете по лицу (буквальныя слова одной изъ статей), а мы плюемъ на васъ». Все это метафоры, читатель, разумѣется, метафоры!
Но я вовсе не хотѣлъ сдѣлать замѣтку о смѣлости метафоръ. Тонъ, конечно, прежде всего бросается въ глаза; но не онъ составляетъ самое замѣчательное въ этихъ статьяхъ. Всего замѣчательнѣе въ нихъ — ихъ совершенное безсиліе, ихъ полная несостоятельность. Отвѣчать на эти полемическія статьи нѣтъ никакой нужды; не настоитъ ни малѣйшей надобности защищаться противъ нихъ; они сами себя побиваютъ, сами собою падаютъ.
Дѣло стоющее нѣкотораго вниманія. Каждый писатель, конечно, дорожитъ своей литературной и общественной репутаціей; каждому, конечно, желательно сохранить чистою свою репутацію. Мало того, защищать и оберегать свою репутацію не только желательно, но и должно, но и составляетъ обязанность каждаго. Ибо каждый долженъ дорожить общественнымъ 'мнѣніемъ, долженъ уважать общество, среди котораго живетъ; а тотъ, кто небрежетъ своею репутаціею, очевидно, этимъ мнѣніемъ не дорожитъ и этого общества не уважаетъ.
Что же случается, однако же? Являются вдругъ статьи, наполненныя самыми тяжкими обвиненіями на васъ, всевозможными укорами и обличеніями вашихъ публичныхъ дѣлъ. Казалось бы, тутъ-то и защищаться; между тѣмъ вы ясно видите, что никакой нужды въ защитѣ нѣтъ. Нападки до того яростны, обвиненія до того притянуты за волоса, преувеличены и спутаны, во всемъ слышно столько злости, столько желанія выбраниться, а не сказать дѣло, что первая мысль ваша будетъ: зачѣмъ же тутъ защищаться? Не всякій ли читатель тотчасъ пойметъ, въ чемъ дѣло? Не всякій ли тотчасъ замѣтитъ ярость и преувеличеніе? Нужно же надѣяться и на читателей; необходимо полагаться на ихъ здравое пониманіе. Иначе, отвергая эту надежду и опору, мы тоже обнаруживаемъ неуваженіе и недовѣріе къ тому обществу, среди котораго дѣйствуемъ и которое насъ судитъ; а вмѣстѣ съ тѣмъ ставимъ себя въ слишкомъ шаткое и непрочное положеніе.
Такимъ образомъ, если вы не хотите писать, чтобы посмѣяться, писать только за тѣмъ, чтобы уколоть вашихъ злыхъ противниковъ, вы получаете полную возможность молчать и заниматься своимъ дѣломъ.
Читатель согласится, что подобныхъ случаевъ не мало въ нашей литературѣ. Люди самые скромные, отнюдь не высокомѣрные молчатъ среди самыхъ жестокихъ публичныхъ порицаній. Къ числу такихъ порицаній, заслуживающихъ полнаго молчанія, принадлежатъ и указанныя статьи «Современника». Признаюсь, я никогда не могъ хладнокровно помириться съ такимъ ходомъ дѣлъ и нахожу его глубоко ненормальнымъ. Важны тутъ не личности, важно значеніе печати, значеніе публичнаго слова. Ужели простительно ронять его до такой степени? Ужели простительно до того его опошлить, что оно теряетъ всякую силу и можетъ быть пропускаемо мимо ушей? Слово, произносимое публично, должно быть слово обдуманное, не легкомысленное, должно носить на себѣ печать искренняго убѣжденія. Тогда оно будетъ имѣть вѣсъ; тогда на его вопросъ каждый почувствуетъ необходимость отвѣчать, противъ его порицанія защищаться, отъ его обвиненія оправдываться. Вотъ въ какому значенію должна стремиться печать, и достиженіе этого значенія зависитъ также и отъ самихъ пишущихъ. Вотъ почему становится досадно за литературу, когда вслѣдъ за яростными выходками раздается въ отвѣтъ ненарушимое молчаніе; вотъ почему яростныя выходки, вообще, есть вещь опасная, скользкая, требующая осторожности и умѣнья. Въ настоящую минуту все чаще и чаще случается слышать, какъ люди, читая выходки такого рода, замѣчаютъ: мало ли что пишутъ! Бумага все терпитъ! Это очень нехорошее слово, слово обидное для литературы; не нужно, чтобъ объ насъ говорили: мало ли что пишутъ!
Вотъ читатель вся та важность, которую я нашелъ въ фактѣ появленія двухъ полемическихъ статей Современника. Если она не велика, то ты съ меня ни взыскивай; я вѣдь лѣтописецъ, и притомъ веду не лѣтопись, а замѣтки.
Для меня, конечно, какъ для лѣтописца «Эпохи», есть въ этихъ статьяхъ еще одна любопытная черта; но съ общей точки зрѣнія это черта совершенно побочная и маловажная. Дѣло въ томъ, что означенныя статьи, очевидно, 'стараются воспользоваться прикрытіемъ постороннихъ обстоятельствъ; воспользовавшись же прикрытіемъ этихъ постороннихъ обстоятельствъ, они употребляютъ всѣ усилія, чтобы совершить дѣло, которое весьма сильно напоминаетъ собою желаніе утопить человѣка въ ложкѣ воды. Что касается до меня, то я совершенно убѣжденъ, что и воды-то тутъ вовсе не имѣется. Но имъ почудилось, что есть вода, что хоть на ложку да воды хватитъ; и вотъ они силятся утопить въ этой ложкѣ человѣка. Столь сильное и слѣпое зложелательство произведетъ, конечно, на читателей, если они его замѣтятъ, весьма непріятное впечатлѣніе. Но, такъ какъ это фактъ весьма обыкновенный и часто повторяющійся, желаніе же, по своей неудобоисполнимости, совершенно безвредно, то, опять повторяю, я не приписываю этому обстоятельству никакой важности, а потому и не стану о немъ распространяться.
