Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №12 (2002)
А вечерами приходил в ЦДЛ, сидел в буфете или ресторане, пил... Часто раздражался, дерзил, а то, случалось, и дрался. Алкоголь тяготил, мучил. О том еще ранее, от 1963 года, горькое, трагическое, как у истинного поэта пророческое, стихотворение “Люди пьют...”
Но он и тогда, преодолевая тяжкие, мрачные дни свои, до самой кончины трудился немало. Написал прекрасные стихи о творчестве: “Ты, как прежде, проснешься, поэт...”, “Поэту”. Он не просто любил литературный труд, а всем существом врос в него. И время, посвященное переводам, не было временем немоты, а лишь оттачивало перо, подготавливало к новому витку взлета в поэзии.
Сергей Агальцов, редактор книги “Лебедь у дороги”, писал: “О стихах Анатолий Передреев мог ярко, неподражаемо, свободно цитируя любимых поэтов, говорить часами — в домашней беседе, по телефону, днем и ночью — когда и где угодно. Его отношение к поэзии было чисто и свято.
Требовательный к себе, к своим стихам, он мог простить другому слабую проходную строчку, не мог простить одного — душевной неискренности, фальши... “Так хочется написать что-нибудь хорошее”, — любил он повторять. Дальше его притязания не простирались. По меткому замечанию одного критика, Анатолий Передреев “не написал ничего лишнего”.
После смерти матери 21 июня 1979-го Анатолий Константинович стал круглым сиротой. Ему было 46 лет.
Потеря матери означала и другую утрату — утрату той части родины, где рос и учился, любил и дружил. Исчезла деревня Новый Сокур... Грозный стал для него уже тогда пепелищем, на котором только могилы отца и матери. И остался один каменный лес — Москва. И он знал — до скончания.
И все же в Анатолии Передрееве, крестьянском сыне, еще порой вздымалась корневая жизненная сила. Вот стихотворение (начало поэмы) последнего года его земного бытия:
Кто построил тебя, дом,
Не гордясь своим трудом?
На моем пути земном
Кто поставил тебя, дом?..
Плод бездушного проекта,
Современности стандарт
У ревущего проспекта,
Где не слышен месяц Март...
Заглушая песню ветра
И раскаты вешних сил,
Чем ты в каменные недра
Мою душу заманил?!
Крупноблочный мир комфорта
Между небом и землей,
Где ни Бога нет,
Ни черта,
Где не ходит Домовой.
Даже по этому отрывку не скажешь, что поэт, как злорадствовали его малоодаренные недруги, “деградировал”, “истратился” на переводах. Литые, предельно обнаженные строки: протест против тисков цивилизации, осознание порушенной гармонии естественного человеческого бытия. И тяжесть своего жизненного креста: все понимать, остро чувствовать и — не иметь возможности ничего изменить.
Анатолий Константинович умер 18 ноября 1987 года от инсульта в Москве, в собственной квартире. 30 дней он не дожил до 55-летия. Похоронен на Востряковском кладбище.
Семья Передреевых в Грозном —
мать с тремя сыновьями, дочерью,
невесткой
и внучками.
В верхнем ряду
в центре — Анатолий
Анатолий Передреев • Стихи (Вступление Василия БЕЛОВА) (Наш современник N12 2002)
Анатолий ПЕРЕДРЕЕВ
(1932—1987)
У настоящей поэзии нет для нас тайн, она щедра ко всем людям независимо от их происхождения или образования. Была бы только душа наша жива и отзывчива... Простоту, ясность и доступность настоящей поэзии можно сравнить с простотой, ясностью и доступностью воздуха: и тут и там не замечаемая нами необходимость. Да, поэзия, благотворно и мощно воздействуя на душу, не желает обнаруживать своего присутствия. Она жизненно необходима нашей душе, но не навязывает ей себя и не фамильярничает с нею. (Не зря “воздух” одного корня с такими словами, как “дух” и “душа”. Глагол “вздохнуть” обозначает одновременно физическое и душевное движение.)
В странном, загадочном сочетании благотворного влияния и нежелания быть загадочной, может быть, и заключается главная тайна поэзии. Постичь эту тайну пытаются литературные критики всех времен. Но там, где начинается нездоровое любопытство, поэзия со стыдом, а может, и с гневом исчезает. Она не допускает срывания с себя небесных покровов. И мы напрасно путаем настоящую, подлинную поэзию с той, которая разрешает себя обнажать...
Все это я говорю лишь относительно наших читательских отношений с поэзией. Но ведь тайна ее рождения, ее появления, связанная с жизнью поэтов и их поэтическим вдохновением, еще глубже, еще страшней и прекрасней.
На этом месте надо опять повториться: говорю о настоящей поэзии, а не о син-тетической. Синтетическая поэзия существовала уже и около Пушкина и Тютчева. А нынче: сразу ли видна разница, например, между натуральным мехом и синтетическим, между огурцом, выращенным на грядке, и гидропонным? Между горным хрусталем и обычным стеклом? Нет, не видна она сразу — эта разница, особенно при искусственном, а не при солнечном освещении. И вот многие наши издатели и литературные критики уподобляются проворным торговцам, обманным образом сбывающим ненатуральный товар. По недомыслию, а иногда и намеренно (то есть приглушая свою совесть) они ставят совершенно бездарных и совершенно талантливых поэтов в один логический ряд. Такие уловки раскрываются тотчас, но от того не легче. Талант поэтический не совпадает с искусством безбедно жить. Николаю Рубцову и Анатолию Передрееву надо было не просто жить, надо было суметь в ы ж и т ь. Они были рыцарями настоящей поэзии, и соседство с рыцарями инвалютных касс их не устраивало. Такое соседство и постоянное безденежье для обоих было глубоко оскорбительным, но они остались верны настоящей поэзии. И оба погибли...
Успели ли они исполнить предназначение? Я думаю, что успели, хотя книги, при жизни изданные, у обоих вмещались в один пиджачный карман.
Впрочем, кто знает? Анатолий Передреев уже совсем близко стоял к тютчевскому восприятию окружающего нас мира:
Когда с плотины падает река,
Когда река свергается с плотины,
И снова обретает берега,
И обнажает медленно глубины, —
Она стремится каждою волной
Туда, где синь господствует неслышно,
Где ивы наклонились над водой
И облака застыли неподвижно...
Она прошла чистилище труда,
И — вся еще дрожа от напряженья —
Готовится пустынная вода
К таинственному акту отраженья.
Двенадцать передреевских строк, всего двенадцать, говорят мне больше, чем целый двухтомник стихотворного публициста, про которого один болгарин сказал: “Он всегда на баррикадах, то с той стороны, то с этой”.
Баррикады, однако ж, нужны больше для самоутверждения, чем для самовыражения. Для настоящих поэтов, как мне представляется, баррикады вообще не нужны.
Скорбь, вызванная безвременной смертью подлинного поэта, от времени не стихает. Тепло живого общения ничем не заменишь. Но мы читаем его стихи, и тогда вступает в свои права живая память.
Одна фальшивая, синтетическая, да впридачу еще и денежная, поэзия беспамятна и безблагодатна...
Василий БЕЛОВ
ОТЧИЙ ДОМ
В этом доме
Думают,
Гадают
Обо мне
Мои отец и мать...
В этом доме
Ждет меня годами
Прибранная, чистая кровать.
В черных рамках —
Братьев старших лица
На беленых
Глиняных стенах...
Не скрипят,
Не гнутся половицы,
Навсегда
Забыв об их шагах...
Стар отец,
И мать совсем седая...
Глохнут дни
Под низким потолком...
Год за годом
Тихо оседает
Под дождями
Мой саманный дом.
Под весенним —
Проливным и частым,
Под осенним —
Медленным дождем...
Почему же
Все-таки я счастлив
Всякий раз,
Как думаю о нем?!
Что еще
Не все иссякли силы,
Не погасли
Два его окна,
И встает
Дымок над крышей
Синий,
И живет над крышею
Луна!
1960
ИЗ ЮНОСТИ
Не догорев, заря зарей сменялась,
Плыла большая круглая луна,
И, запрокинув голову, смеялась,
До слез смеялась девушка одна.
Она была веселой и беспечной,
И каждый вечер верила со мной
Она любви единственной и вечной,
В которой мы признались под луной.
