Сергей Кремлёв - Россия и Германия. Стравить! От Версаля Вильгельма к Версалю Вильсона. Новый взгляд на старую войну
Между прочим, ещё в начале своей «антикарьерной» карьеры фон Гольштейн, ведя 26 апреля 1871 года переговоры с военным делегатом Парижской коммуны Клюзере о возможном признании коммунаров германским правительством, сорвал их в пользу версальской контрреволюции. В общей картине жизни барона — мелочь, но многозначительная и тоже разоблачающая.
Редкие и скупые советские оценки Гольштейна объясняют его «просчеты» приверженностью к окостенелым доктринам и схемам, но вряд ли удачливый биржевой спекулянт, ловко превращающий дипломатические тайны в золото, оказался так уж неспособен к ломке своих взглядов. Нет, просто схема, в которую была вписана политика Гольштейна, никакого от ношения к интересам Германии не имела изначально, потому что она изолировала Германию, вела ее к войне и создавала ей образ будущего «поджигателя войны».
При внимательном рассмотрении «великий незнакомец» оказывается особо доверенным лицом транснациональных сил. Так что «graue Eminenz» не направлял внешнюю политику рейха. Нет, это им, как рулем, целенаправленно, десятилетиями, ее подправляли в нужном Золотому Интернационалу направлении. Курсовых же целей было две: разрыв с Россией и недопущение альянса с Англией.
Бисмарк, хотя и поздно, разобрался в «под-над-диванном» бароне. И предостерегал кайзера от «человека с глазами гиены». Увы, Гольштейн интриговал и властвовал беспрепятствен но. Причем властвовал до самой смерти, потому что до послед них дней был частным советником фон Бюлова и внес свою долю в последний Боснийский кризис 1908–1909 годов, ставший преддверием скорой войны. Состоял он в следующем.
Австро-Венгрия аннексировала славянские провинции Турции — Боснию и Герцеговину. Сербия начала протестовать, по тому что рассчитывала на эти земли как на часть будущего южнославянского государства. Россия поддержала Сербию, а Германия — австрияков. Англо-французы остались в стороне, не желая подыгрывать России и тем самым усиливать наше влияние на Балканах. В результате авторитет русских упал, и разногласия между русскими и немцами получили дополнительную подпитку. Гольштейн сыграл в этом существенную роль.
Будучи, безусловно, выдающейся личностью, он действо вал с безукоризненным знанием своего ремесла, дипломатической истории, придворной жизни и тайн. Его положение было таким, что, как правило, не ему, а он грозил отставкой, и угроза каждый раз срабатывала.
Жил он таинственно, открыто почти ни с кем не встречаясь, избегал журналистов и всякой публичности. Не существует даже его подлинной фотографии. Зато подлинную его роль проявила сама история.
«Гольштейны» были и во Франции, и в России, и в Англии. И везде их руками обеспечивалось одно — война. Но лишь германский Гольштейн оказался настолько загадочным, что его вызывающая загадочность превратилась в свою противоположность.
* * *С именем, как ни странно, именно Фрица Гольштейна, связан почти мимолетный, но очень интересный и так и не понятый верно эпизод российско-германских отношений. Летом 1905 года, когда до начала Первой мировой войны было ещё почти 10 лет, у острова Бьорке в финляндских шхерах встретились два императора — Вильгельм II и Николай II.
О свидании императоров писали не раз, но подлинные его детали явно остались только между двумя основными фигура ми Бьоркского рандеву. С другой же стороны, о Бьорке хотя и упоминали неоднократно, но без понимания того, что же тог да произошло и почему. Так каким же был смысл Бьоркской встречи, читатель?
Вряд ли можно разобраться во всем этом, если не смотреть на мировую внешнюю политику начала XX века как на хотя и еще неустановившийся окончательно, еще противоречивый в частностях, но уже единый в главном процесс, который скрыто, но напористо организовывал во всех странах одновременно наднациональный мировой капитал.
В первые годы начавшегося века расстановка фигур буду щей большой игры живыми солдатиками начала определяться окончательно. Мировой капитал имел прочные позиции во всех основных «политических» державах, то есть в США, Англии и Франции.
Для начала XX века было верным мнение о том, что промышленный капитал более национален, чем банковский. В Германии бурно развивалась прежде всего внутренняя производящая экономика, и уже поэтому крепнущая Германия контролировалась Золотым Интернационалом в наименьшей мере. Над Россией контроль вроде бы уже установился, но говорить о его прочности еще было рано.
Получалось так, что назрела необходимость окончательно оторвать Россию от Германии и сделать их политический союз совершенно невозможным.
Легко сказать, но как сделать? Ведь вне России происходило такое, что как раз наоборот, могло отвратить Николая II и русских от «демократической» Европы и сблизить их с «монархической» Германией.
Обычно главным политическим противостоянием тех лет считают англо-германское, но у крупного капитала нюх по тоньше, чем у присяжных историков, — даром, что исторической дальновидности у того же капитала нет ни на грош. Мы уже знаем, читатель, что капитал задумывал грядущие мировые потрясения, и Европа неизбежно должна была стать их ареной просто потому, что в ходе подобных событий нужно было обязательно ослабить Германию внутри нее самой с по мощью континентальной войны. А она была невозможна без того, чтобы не только Германия и Франция враждовали, но и Германия и Россия были разобщены.
Избрали и новую штаб-квартиру капитала — неуязвимые территориально и геополитически Соединенные Штаты. Да, пока что между ними и Англией существовали отношения должника и кредитора, и США, вплоть до Первой мировой войны, были крупнейшим в мире должником, а Англия — крупнейшим мировым кредитором. Точнее, по верному замечанию академика В. Хвостова, кредитором была английская финансовая олигархия, английской ее можно было назвать с большой натяжкой как в смысле формальной национальной принадлежности, так и с позиций ее мироощущения — космополитического и эгоистического.
Миром начала века правила вроде бы Англия, но миром XX века должны были править Штаты. И перспективным основным мировым противоречием тогда выступало бы уже не англо-германское, а американо-германское.
Вот что писал 1 января 1898 года германский посол в Вашингтоне Хольлебен: «Противоречия между Германией и Соединенными Штатами в экономических вопросах, все более и более обостряющиеся со времени великого подъема, испытанного Германией в качестве экономической силы, поскольку речь идет о настроениях в США, вступили в острую стадию. Сейчас Германия в здешней прессе и в обывательских разговорах является безусловно самой ненавидимой страной. Эта ненависть относится в первую очередь к стесняющему конкуренту, но она переносится также на чисто политическую почву. Нас называют бандитами и грабителями с большой дороги (это американцы-то, укравшие целый континент и прибирающие к рукам все, что только плохо лежит! — С.К.). То обстоятельство, что недовольство против нас заходит так далеко и проявляется сильнее, чем против других конкурентов, объясняется здесь страхом перед нашей возрастающей конкурентоспособностью в хозяйственной области и перед нашей энергией и возрастающей мощью в области политической».
Оценка Хольлебена, читатель, не только ярка и точна. Она ценна еще и тем, что доказывает: не очень-то «должник» опасался своего «кредитора», и Англию в США — как серьезного в перспективе конкурента — не рассматривали. Зато там очень опасались Германии.
А ведь Германия даже в конце XIX века была лишь слабой тенью Германии десятых годов XX века!
Общие констатации Хольлебена хорошо иллюстрировались и практически. Весной и летом того же 1898 года разгорелась испано-американская война. Вообще-то выражение «разгорелась» не очень верно: огонь американских канонерок выжигал остатки былого влияния Испании в регионе, как степной пожар выжигает сухую траву — неудержимо и дотла. Штаты быстро занимали Карибские острова, высадились на Филиппинах.
Однако в Манильскую бухту была послана из Китая и германская эскадра. 12 июня 1898 года она стала на якорь в виду американской эскадры, по мощи уступавшей немцам. Янки благодушны лишь когда видят перед собой покорных холуев. Но тут в прессе США поднялась волна «благородного возмущения». И было отчего — часть лакомых кусков «испанского пирога» немцы от США оттяпали. Правительство Испании сбыло с рук и так уплывающее из них и в Берлине продало Германии Каролинские и Марианнские острова.
Тогда же Ленин со своей всегдашней беспощадной точностью отметил: «Соединенные Штаты имеют „виды“ на Южную Америку и борются с растущим в ней влиянием Германии».
* * *Впрочем, с германским влиянием активно боролась и Англия. Английскую элиту все более беспокоил рост как общей, так и (особенно) морской германской мощи. Англия входила в очередной конфликт с Германией по вопросу о Багдадской железной дороге, но это был именно очередной и далеко не единственный конфликт далеко не в единственной точке земного шара.
