Сергей Кремлёв - Россия и Германия. Стравить! От Версаля Вильгельма к Версалю Вильсона. Новый взгляд на старую войну
Сам Игнатьев видел в рассказанной им истории всего лишь забавный курьез, но дыма, как известно, без огня не бывает. Гвардейские печи «задымили», а потом четверть века жить не могли без Ошанского, надо полагать, не зря. Похоже, кому-то очень уж нужно было, чтобы за «дымовой завесой» гвардейских печей десятилетиями скрывалась неприметная, но, как видим, отнюдь не незначительная фигура.
И картину Игнатьев невольно нарисовал скорее зловещую, чем курьёзную. Императорский Санкт-Петербург воистину становился «Нью-Бердичевом».
Во главе Ленского золотопромышленного товарищества оказывается сын барона Евзеля Гинцбурга Гораций и сын Горация — Габриэль. В 1908 году к русской золотодобыче подключается такой своеобразный «англичанин», как барон Джеймс де Гирш и его банкирский дом. Гирш орудует также в Южной Африке, что означает — на пару с Ротшильдами. Не обошлось и без могущественного москвича Самуила Полякова (чья дочь была замужем за де Гиршем), а также парижанина (бывшего петербуржца) барона-банкира Жака Гинзбурга. Дмитрий Рубинштейн выходит в банкиры последней «нью-бердичевской» императрицы Алике. И с 1891 года неофициальным, а с 1894 года — уже официальным агентом российского Министерства финансов во Франции на долгие годы (до самой войны и позже) становится действительный тайный советник (чин II класса!), кавалер ордена Белого Орла, французский финансист Артур Рафалович. Впрочем, читатель, непосредственно русскую землю Рафаловичи тоже без благодеяний не оставили — в Одессе имелся банкирский дом «Рафалович и сыновья». Лучшим другом Рафаловичей был помещик Абаза, чей племянник «организовал» России войну с Японией.
Возвращаясь же к Витте, можно подытожить: не уважая и не признавая новую «бердичевекую» ипостась «града Петрова», ни один финансист — ни частный, ни казенный — долго на своем месте не усидел бы. С другой стороны, возникшему союзу Петербурга, Парижа и Лондона невозможно было не привлечь к затеваемой европейской войне русского мужика в качестве разменной монеты для оплаты крупных комбинаций.
ГЛАВА 3
Россия и Германия: стравить!
Комбинации же задумывались серьёзно. То, что война лишь продолжает политику другими средствами, мир знал еще со времен Клаузевица. Будущая мировая война тоже была, естественно, средством. И в качестве такового она должна была обеспечить выполнение сразу трех задач.
Надо было, скажем, сбить социальную напряженность. В третью, впрочем, очередь.
Во вторую очередь война должна была дать невиданные ранее дивиденды. Особую для капитала прибыльность военных государственных заказов хорошо объяснил американский публицист Гершль Мейер: «Даже тогда, когда 75–90 % производственной мощности компании используются для гражданского производства, и только 10–25 % — для военных заказов, имен но последние играют решающую роль для предпринимателей. Гражданская продукция покрывает расходы на материалы, амортизацию, заработную плату, жалованье служащим, аренду и прочее. А военная продукция дает чистую сверхприбыль».
Всё верно: ведь здесь платит особый — нерыночный потребитель. Цены на военную продукцию определяются не себестоимостью, а возможностями казны. Казна же развитых государств становилась бездонной за счет наращивания государственного долга. Кредиторами выступали рядовые налогоплательщики, только проценты с долга выплачивали не им, а они сами. Кровью.
Но даже сверхприбыль играла вторую роль. В первую очередь война предполагалась как средство быстрого передела мира. Да, германский пример был наиболее ярким, но не решающим. Молодой рейх оказался нашпигован, как добрая немецкая кровяная колбаса тмином, не только идеями агрессивного пангерманизма, но и могучими крупповскими двенадцати дюймовыми стволами. Достаточно взглянуть на старую фото панораму орудийного цеха десятых годов на заводе Круппа, где стальных «хоботов» только в пределах видимости насчитывается с полсотни, чтобы понять: насколько война для капитала Германии была делом решенным. Но решенным в том случае, если колониальные державы не уступят им часть планетной добычи полюбовно.
Русский дипломат Николай Николаевич Шебеко доклады вал в 1911 году в МИД о планах развития Багдадской железной дороги: «В настоящем своем фазисе сооружаемый путь представляет уже прекрасный сбыт для изделий германских фабрик и заводов, так как весь железо-строительный материал доставляется из Германии. В будущем законченном виде дорога даст возможность германской промышленности наводнить своими продуктами Малую Азию, Сирию и Месопотамию, а по окончании линии Багдад — Ханекин — Тегеран, также и Персию».
Эти пути на Восток немцы пролагали не огнем факелов и сталью мечей, а огнем домен и рельсовой сталью! А у пангерманской идеологии были убедительные материальные обоснования.
Академик Тарле отзывался о мощи Антанты в степенях только превосходных: «Соединенные силы Антанты были так колоссальны, ее материальные возможности были так безграничны…» и т. п. Однако статистика говорила об обратном.
В 1913 году удельный вес рейха (без Австро-Венгрии) в мировом машиностроении составлял 21,3 %. А всей Антанты — Великобритании, Франции и России, вместе взятых — 17,7 %, Итог впечатляющий, но… бледнеющий перед силой США, имевших 51,8 %!
Была и другая статистика. В 1900 году почти 75 % американского экспорта шло в Европу, а в 1913 году — только 59 %! И основной причиной стало усиление Германии. Выходило, что капитал США терял свое влияние в Европе с темпом более 1 % в год!
А ведь у Дяди Сэма была серьёзная «фора»: ему не приходилось много тратиться на содержание вооруженных сил, на сооружение «оборонительных валов», «линий», крепостей. На ведение, наконец, разорительных войн на протяжении веков…
Собственно, читатель, эти-то цифры и соображения заранее программировали все: географию, течение и итог первой великой дележки мира и сверхприбылей путем войны.
Ход рассуждений здесь был простым и подлым. Начнем с географии… Серьёзная война могла начаться только в Европе между европейцами. И с обязательным участием Германии, уже перевалившей через отметку одной пятой мирового современного производства. Победить должны были Штаты, как страна, дающая половину мирового производства. Но что делать с вольнолюбивыми ковбоями и фермерами? С не забывшими воли промышленными рабочими Америки, не говоря уже о «нижнем» среднем классе? На все проблемы вне звездно-полосатой родины им всем было глубоко наплевать. Покрасоваться с карабинами тут, под боком: в Мексике, на Кубе — ещё куда ни шло. А вытянуть их в далекую Европу на великую вой ну — такую, чтобы прибыль получилась с большой буквы, в мировом масштабе, было непросто. Почти невозможно.
Значит, нужно вести войну чужими руками, но под американским контролем. Выбора не было — война начнется рука ми англо-французов с привлечением мужичков недотепистого «адмирала Маркизовой лужи и Цусимского пролива» Николая Александровича Романова.
Был ясен и ход войны, и её исход. И странно, что это отрицалось и отрицается многими. Я уже не раз ссылался и буду ссылаться на академика Е. Тарле уже потому, что пишу о том же периоде, о котором написал свою книгу и он. Параллельные сравнения напрашиваются сами.
Обратимся к мнению Тарле: «Конечно, для капиталистических классов всех стран, особенно всех великих держав, был элемент риска; математически непререкаемой надежды на по беду не было ни у кого»…
Тарле неправ в корне. Что касается Соединенных Штатов (и только их!), то они имели нечто большее, чем надежды. Риск для них был сведен к нулю, зато победа рассчитывалась с математически непререкаемой точностью.
Заранее не приходилось сомневаться, что в случае войны Германия Антанту будет бить. И что США начнут поддерживать Антанту вначале «по факту». А вот когда Германия Антанту почти побьет, США вмешаются уже открыто и сведут окончательный баланс. В свою пользу, конечно.
Тарле не понял сути даже после окончания войны, а вот хитрая, но проницательная лиса Талейран, понаблюдав в свое время за Америкой вблизи, дал точный прогноз будущего за сто двадцать лет до действительных событий. Он предупреждал: «На Америку Европа должна смотреть всегда открытыми глазами и не давать никакого предлога для обвинений или репрессий. Америка усиливается с каждым днем. Она превратится в огромную силу, и придет момент, когда перед лицом Европы, сообщение с которой станет более легким в результате новых открытий, она пожелает сказать свое слово в отношении наших дел и наложить на них свою руку… В тот день, когда Америка придет в Европу, мир и безопасность будут из нее надолго изгнаны».
Именно так всё и произошло, но всё это нужно было ещё хорошенько подготовить. Ведь приходилось иметь дело не с оловянными солдатиками, а с судьбами доброго полумиллиарда живых людей.
