Юрий Мухин - Отцы-командиры Часть I
Уже было светло, когда поезд сделал остановку на станции Невинномысской. Возможно, именно в это время мать ожидала поезд в обратном направлении, чтобы навестить меня, не зная о моих делах. Я больше разговаривал с Мишей Лофицким. Но почему-то мы мало вспоминали о прошлой короткой довоенной жизни. Станционные пути были забиты воинскими эшелонами, и мы медленно продвигались на север. Задержались некоторое время на станции Кропоткинской. Оказалось, что поезда с юга на Ростов уже не пропускают и нас завернули на Сталинградскую ветку через Сальск. Погода была пасмурной. Большую часть времени мы отсыпались, некоторые играли в карты и даже «принимали» самогон. На подходе к Сталинграду утром мы впервые услышали заводские гудки воздушной тревоги и хлопки наших зениток, стреляющих по вражеским бомбардировщикам. Проводницы метались по вагонам, почему-то строго предупреждая: «Открывайте окна и двери». Вскоре дали отбой, и мы прибыли на главный вокзал. Многие были впервые в этом городе. Мы покинули вагоны, и нас покормили горячим обедом в столовой продпункта. Так узнали мы и о продпунктах, о которых ни слова не говорили в училище.
Ростов-на-Дону был оккупирован немцами 21-го, а освобожден 29-го ноября 1941 года, поэтому нас и повезли объездным путем. Как я писал выше, приказ о присвоении нам первичного командирского звания был подписан командующим 56-й армией, входившей в состав Закавказского фронта, а направлялись мы с назначением в состав 9-й армии Южного фронта. Эти две армии отмечались в приказе Верховного за освобождение Ростова вместе с войсками, отбросившими немцев от Москвы. На следующее утро мы были в Миллерово, но нас завернули снова на юг в город Каменск, где находился отдел кадров Южного фронта. Полк или батальон резерва командного состава размещался в здании сельскохозяйственного техникума на окраине города. Остаток ночи мы провели на сетках студенческих кроватей. Утром объявили получать на каждую группу предназначенный в армии сухой паек на путь следования. Наша группа предназначалась в 9-ю армию, освобождавшую Ростов. Ее отдел кадров размещался в Новочеркасске, куда нам предстояло выехать. Я снова назначался «продовольственником» и пошел за сухим пайком, а к подъезду двухэтажного дома общежития было подогнано с десяток машин-полуторок для доставки лейтенантов в отделы кадров армий.
Утро было пасмурным. Продовольственный склад размещался рядом. Подходя к нему, я услышал гул летящего бомбардировщика. Тогда я еще не мог различать по звуку работы мотора своих и чужих. Но тут ударила батарея наших 37-мм зенитных пушек и, как всегда, в «белый свет», так как была низкая облачность. Получил я сухари, рыбные консервы и копченую колбасу на нашу команду из восьми человек. Я оставил маленький довесок колбасы, чтобы съесть по пути. Только я стал подниматься по лестнице на второй этаж, как звук мотора повторился и завизжали падающие бомбы. Первая из них упала на могилы кладбища в 150 метрах, вторая в центре скопления машин у порога нашего двухэтажного здания, а третья ударила в угол соседнего помещения. С испуга я с остервенением грыз довесок колбасы, а затем бросился бежать вниз, так как меня всего осыпало осколками стекла из окон. У подъезда лежали убитые и раненые лейтенанты. Раненые просили о помощи. По их повседневным петлицам я понял, что это были выпускники Ташкентского пехотного училища. Все бросились бежать в поле, и я последовал за ними к скирде соломы, где и упал в изнеможении. Я впервые увидел убитых от бомбежки и их кровь.
Сбросив с плеч рюкзак, я, неизвестно почему, полез в карман сумки и вынул три общих тетради с конспектами по тактике, огневому делу и Истории ВКП(б) и засунул их глубоко под скирду соломы. Увиденная смерть и пролитая кровь заставили меня подумать о земном, а не о светлом будущем, которое сулила нам историческая наука в недалеком будущем. Наверное, посмеялся скотник или доярка, найдя все эти тетради в соломе. Скорее всего, их пустили на растопку печки или для туалетных надобностей. Не спеша, мы начали собираться у машин. Некоторые из поврежденных от взрыва машин, отбуксировали в сторону, а на исправные срочно усаживали нас для отправки по армиям. Спустя много лет, проходя службу в Главной инспекции МО в Москве, я вспомнил в своем отделе и рассказал друзьям про этот случай. Сослуживец по отделу полковник Мироненко Александр Иванович подошел и пожал мне руку, сообщив, что хорошо помнит тот эпизод, так как был в числе именно той команды лейтенантов из Ташкентского училища.
Ехали мы разбитыми полевыми дорогами на полуторке в Новочеркасск, где располагался отдел кадров 9-й армии. По пути мы сделали остановку на ночлег в одной из казачьих станиц. Намучившись от подталкивания машины в грязи, мы уснули на соломе в теплой хате. Утром я вручил хозяйке брикеты концентратов пшена, она приготовила нам кашу и чай. Четыре наших армейских картуза были измяты в рюкзаке так, что я все их оставил хозяину — деду-казаку, и он сердечно благодарил за такой щедрый подарок, так как это казачье войско в качестве летнего головного убора имело фуражки хотя и не с малиновым, но все же с красным околышем. Вскоре приехали в Новочеркасск, сдали предписание, и нас определили в общежитие. С другом Мишей решили вечером пойти на поздний киносеанс. Город был затемнен, и мы не смогли ночью найти наше пристанище. Заночевали в одной хате, куда нас пустила бабушка, и утром она даже накормила нас горячим завтраком.
Снова выезд. Теперь нас осталось только пять человек, направлявшихся в 339-ю стрелковую Ростовскую дивизию, которая принимала участие в боях за Ростов и вышла на рубеж реки Миус у райцентра Матвеев курган. Штаб дивизии располагался в селе Политотдельском. Уже явственно доносились разрывы снарядов. На ночлег мы остановились в селе, которое на несколько дней подвергалось оккупации. При отходе немцы сжигали соломенные крыши, но жители спасали стены и перекрытия и продолжали жить в тепле. В одной из хат мы с Мишей расположились на ночевку. Хозяйка стонала от «хворей» на русской печке, а хозяин сварил нам из концентратов суп-пюре гороховый, а после ужина принес свежей соломы и дал нам подушку. Подстелив рядно, мы легли и укрылись шинелями. Но тут раздался настойчивый стук в дверь. Хозяин попытался объяснить пришедшим, что у него на постое два командира, но сержант был непреклонен и втолкнул четырех солдат-красноармейцев из маршевой роты, следующей из запасного полка в нашу дивизию на пополнение. Впервые мы видели тех, кем предстояло завтра командовать. Они уселись на солому спина к спине, развязали свои вещевые мешки и, что-то отщипывая внутри них, бросали в рот. Миша поднялся, расправил гимнастерку и спросил, кто у них старший, но они молчали. Тогда он потребовал по очереди стоять часовым у входа. На это требование один из них ответил по-русски примерно следующее: «Лейтенант, твоя боится — карауль, а наша не боится — юхлай (спать) будет»... Так завершился диалог, и мы уснули. Это были азербайджанцы. О них мы еще вспомним не раз в боях на Кавказе, да и летом на Курской дуге, где в полку из 338 человек за два дня боев их останется в строю только 17 человек. Еще через полгода их в списках будет 26, и это будут ездовые при лошадях в гужтранспортной роте. Много будете ними заботу лейтенантов в пехоте. Как правило, они не знали русского языка, в армии ранее не служили, стрелять не умели и больше подходили к выражению «пушечное мясо». Впрочем, не лучше обстояло дело и с таджиками, узбеками, киргизами и солдатами других национальностей Туркестана и Средней Азии, особенно немолодыми по возрасту солдатами, да еще в зимнее время.
На реке Миус
В штаб дивизии мы прибыли к обеду и были приняты комдивом полковником Морозовым, комиссаром и начальником штаба дивизии. Все они имели по четыре прямоугольника в петлицах[2]. Комдив в двух словах ввел нас в курс боевых действий дивизии. Формировалась и сколачивалась она в Персияновских лагерях под Новочеркасском. Стрелковым полкам были присвоены шефские наименования по местам комплектования: «Ростовский», «Таганрогский» и «Сальский». Дивизия в боях за Ростов понесла заметные потери, и в стрелковых полках в наличии было только по два стрелковых батальона. Накормив нас обедом, вручили предписания: мне и Мише в 1135-й Сальский стрелковый полк в Матвеев курган, другим подвое — в остальные полки. В наш полк направлялся по излечении из госпиталя заместитель командира полка капитан Любимцев Я.3.
В район огневых позиций артполка шла полуторка с боеприпасами, и нас поместили в кузов. Разрывы снарядов все ближе и ближе, но населенный пункт Матвеев курган за небольшим холмом. Никогда не забуду дату своего боевого «крещения». Это было 24 декабря 1941 года, то есть сочельник по новому стилю. Ехали полем, на котором стояли стебли кукурузы. На огневых позициях располагалась гаубичная батарея, справа пехота отрывала окопы. Вдруг, как из-под земли, на бреющем полете с востока на нас пошел «мессершмит» и дал по машине пулеметную очередь. Шофер остановил грузовик, и мы бросились бежать в разные стороны. Слышу, один из стрелков называет мою фамилию, и я узнаю друга из нашего взвода, выпущенного на неделю раньше. Обнялись. Он поинтересовался: все ли выпущены? Я ответил утвердительно и задал ему самый глупый вопрос: «Боевая?» — указывая на гранату у него за поясным ремнем. «Здесь, Саша, учебных гранат не бывает», ответил он, усмехаясь. Был он в одном из полков нашей дивизии. Миша тоже с ним обнялся, но тут нас к себе позвал капитан.
