Владимир Шулятиков - Оправдание капитализма в западноевропейской философии (от Декарта до Маха)
Выяснить шаг за шагом развитие понятия о «духе» – тема интересная, но мы не можем здесь ею заняться. Ограничимся немногими указаниями общего характера[7]. Процесс развития названного понятия был процессом его последовательного абстрагирования. Первоначально каждый отдельный предмет, каждое отдельное животное, каждая отдельная часть тела имели своих особых духов. Постепенно число духов сокращается. Видовые понятия уступают место родовым. Если раньше существовали, напр., духи отдельных пород деревьев, то теперь возникает понятие о духе дерева вообще. Это объясняется поступательным развитием техники и связанным с ним дальнейшим обособлением организаторов от организуемых. Первобытные орудия производства, в силу своего несовершенства, требовали специальных приемов и специальной ловкости при обработке с их помощью различных материалов, при добывании различных плодов, при охоте за различными животными. Усовершенствование орудий влечет за собой нивелировку трудовых процессов. Прежде сбор плодов с одного дерева и сбор плодов с другого дерева, охота за одним животным и охота за другим животным представлялись операциями, не допускавшими сравнения друг с другом. Соответственно с этим чем-то глубоко отличным считались функции организаторов при выполнении названных предприятий. И эти функции поручались различным лицам. Вот почему порода дерева или животного, к которым имел отношение организатор, индивидуализировалась, получала индивидуальный «дух». Усовершенствование орудий, нивелируя трудовые операции, вместе с тем упрощало задачи руководства производственной деятельностью общества. Организаторские функции постепенно централизовались. Отсюда – появление родовых понятий. Понятие о духе приобретает все более и более отвлеченный характер.
При дальнейшем увеличении расстояния между организаторами и организуемыми мы встречаемся с еще более решительным противопоставлением «духа» и «тела».
Централизация организаторских функций не знаменует собой замены многих организаторов одним. Нет, она говорит лишь о торжестве одного или немногих над многими. Часть организаторов попадает в подчиненное положение. Образуется пирамида, число ярусов которой последовательно растет. Главные организаторы стоят на недосягаемой высоте. Старые «индивидуальные» духи, как никак, входили в близкое соприкосновение с «телесным» миром, постоянно и всюду проявляя себя. Теперь непосредственно сносится с названным миром лишь категория «низших» духов, лишенных почти всякой самостоятельности. Главные же организаторы, дирижирующие теперь производственной деятельностью общества не иначе, как через длинный ряд посредствующих звеньев, слишком далеки от всего «низменного», «материального». Они теперь – чистая духовная субстанция.
Когда в истории греческой философии был поставлен знаменитый вопрос: как возможно, чтобы из чистой, неизменной, нематериальной субстанции вытекало многообразие преходящих явлений материального мира? в каком отношении «бытие» находится к «становлению»?» – это не было, вопреки уверениям всевозможных историографов философии, высшим полетом благородной человеческой мысли, наибескорыстнейшим усилием, направленным к тому, чтобы разгадать величайшую тайну мироздания, и тем на вечные времена осчастливить род человеческий. Дело обстояло куда проще! Подобная постановка вопроса говорила ни о чем ином, как о том, что в греческих городах процесс общественного расслоения зашел далеко, что пропасть между социальными «верхами» и «низами» сделалась более глубокой и старая идеология организаторов, отвечавшая менее дифференцированным общественным отношением, потеряла свое право на существование. Прежде, при всем различии субстанции и мира явления, непосредственная связь между ними не возбуждала сомнений. Теперь наличность этой связи отрицается. Субстанция и мир явлений объявляются несоизмеримыми величинами, сношение между ними возможно лишь через ряд промежуточных звеньев. Или, выражаясь более философским языком, их взаимоотношения мы не можем установить ни с помощью чувств, ни с помощью обычного мышления: для этого требуется содействие какой-нибудь осой «идеи», особой интуиции.
II
Организующие и организуемые «начала» в период мануфактурного производства
Этот же вопрос – вопрос о несоизмеримости духовного и материального «начал», об отсутствии между ними непосредственной связи был, выдвинут, и решался первоучителями новой философии. Различные решения его и обусловили собой различие между картезианством[8], спинозизмом[9], окказионализмом[10], воззрениями Мальбранша[11] и Лейбница[12].
В большинстве случаев историки философии, обращаются к читателям с просьбой не придавать серьезного значения всем рассуждениям о духе, духовной субстанции, Божестве, содержащимся в названных системах. Эти рассуждения, видите ли, не более, как простая дань, которую «отцы» философии заплатили средневековью, элементы, навеянные извне, чуждые сущности их миросозерцания. Почтенные комментаторы вводят своих читателей в заблуждение.
Спиритуалистические мотивы являются органической принадлежностью «отцов». Средневековье тут решительно ни при чем.
Вообще, когда при объяснении какого-либо факта апеллируют к иррациональному веянию прошлого, этим самым отказываются объяснить данный факт. Так и в этом случае. Если средние века много говорили о духовных субстанциях, отсюда еще не следует, чтобы Ренессанс[13] и последующие эпохи не имели оснований распространяться на ту же тему. О спиритуалистических симпатиях Ренессанса и последующих эпох обыкновенно упоминают вскользь, но они очень характерны[14].
Те же вышеупомянутые комментаторы обстоятельно доказывают, насколько разнятся представления Декарта[15], Спинозы[16], Лейбница[17] о божестве и духе от соответствующих средневековых представлений. Чистая духовная субстанция в средние века была неизвестна: в средние века различие между духовным и материальным началом определялось, как различие скорее количественное, а не качественное. В средние века Бог стоял ближе к миру, а дух был, связан с телом более непосредственными узами.
Декарт первый решительно противопоставил духовное начало материальному, как величины, не имеющие между собой ничего общего, первый заявил, что о прямом взаимоотношении их не может быть и речи. Таков был пролог новой философии. Этот пролог указывал, что на историческую сцену выступала новая организаторская группа, новый класс, разделенный от «организуемой» им массы, на почве производства, более глубокой пропастью, чем пропасть, существовавшая между средневековыми организаторами и организуемыми. Не трудно догадаться, что это был за класс.
Это была буржуазия, буржуазия эпохи мануфактурного капитала.
Она «организовала» пролетариат и от последнего, действительно, отстояла в производственном отношении дальше, чем средневековый ремесленник от своих подмастерьев.
Средневековый ремесленник, будучи организатором, в то же время выполнял и исполнительские функции – работал вместе со своими подмастерьями. Мануфактурист-буржуа знает функции только одного типа: он – организатор чистой воды. В первой случае, почва для того дуалистического «способа представления фактов», который выяснил тов. Богданов, правда дана, но все же антитеза организатора и исполнителя несколько завуалирована и потому соответствующая ей, в области идеологии, антитеза духовного и телесного, активного и пассивного начала не могла вылиться в резкую форму. Во втором случае, напротив, противопоставление должно было получиться решительное.
Присмотримся ближе к внутреннему строению мануфактуры. Мануфактура, как известно, дифференцировала рабочие силы и установила целую иерархию их. В мастерской средневекового ремесленника не было места для представителей так назыв. необученного, неквалифицированного труда. В мануфактурной мастерской работа им находится. Они составляют «нижний пласт». Над ними располагаются другие пласты, другие рабочие группы, различающиеся между собой по степени квалификации. Уже в их среде образуются некоторые организаторские наслоения. Идя далее по восходящей лестнице звеньев, мы видим группы, заведующие технической постановкой предприятия и администраторов. Владелец предприятия «освобожден», таким образом, не только от всякого физического труда, но и от многих чисто организаторских обязанностей. Старый ремесленник был связан с известной профессией; этой связи мануфактурист не знает. Употребляя термин В. Зомбарта[18], он – «безличный руководитель». Для него, лично не принимающего участия в технической деятельности, самый характер этой деятельности, способы производства получают относительное значение. Он «относится индифферентно к способу изготовления продуктов и даже до известной степени к тому, какие вообще продукты изготовляются в его предприятии… Капиталист соединяет именно те производительные силы, комбинации которых обещают наибольший успех в данный момент». К рабочим он относится «только как к объектам»[19].
