Газета День Литературы - Газета День Литературы # 163 (2010 3)
Возможно, раньше, когда роман ходил по рукам в машинописных распечатках, да и время было потише, без такого циничного разгула зла, он не оказывал на души людей такого гибельного влияния.
А чтобы не возникло обвинений в несправедливой оценке нынешних почитателей романа "Мастер и Маргарита" – прочитайте внимательно статью на той же странице "Известий", где интервью Н.Голубева, – "Дом 10 на Большой Садовой. Чертовщина живёт и даже иногда побеждает".
Нет, нет, это не саморазоблачение, а вновь перевёртыш понятий, с которого мы начали. "Чертовщиной, которая иногда побеждает", здесь назван не культурный центр "Булгаковский дом", а православные жители района Патриарших прудов и дома № 10. В их числе Александр Морозов, который "каждое воскресенье приходит во двор с крестным ходом и предаёт своих недругов анафеме".
Корреспонденты "Известий" привычно для себя клевещут. Небольшая группа верующих обходит с молитвой квартал, в котором расположен дом № 10, идёт по тротуарам, не мешая никому, это что, недемократично? Приходите и присоединяйтесь. И только по глупости или по злому умыслу можно назвать анафемой произносимую во дворе дома молитву Кресту? Креста как раз боится нечистая сила. Если обитатели музеев Булгакова такие хорошие и невинные, так чего они боятся?
Булгаковских музеев два – государственный, возглавляемый литературоведом Мариэттой Чудаковой, располагающийся в "нехорошей квартире", и Культурный центр Н.Голубева. В статье признание мимоходом: "Эксплуатировать писательскую славу вдвоём неудобно…" Ждать защиты русской святости от Чудаковой? Да вы что! Пролистайте хотя бы её книжечку для детей (для детей!) "Приключения Жени Осинкиной", то как девочка тщательно готовит убийство сестры, конкурентки на наследство папаши. Такая вот булгаковщина.
В Культурном центре (цитаты): "Крошечное кафе на 5 столиков… На стене – список экскурсий, среди которых несколько ночных…"
"Юные девушки – экскурсоводы из культурного центра, сыплют байками, упирая на хорошо продаваемую мистику, и разрешают погладить чёрного кота Бегемота".
"...если прийти к "нехорошей квартире" ровно в 12 и поцеловаться, то будет им большая и чистая любовь, как у Мастера и Маргариты".
Бедные, задурённые молодые люди! Куда, в чьи лапы их толкает роман? Возведённая в романтическую "любовь" Мастера и Маргариты – это примитивная блудная страсть, ради которой они соглашаются на помощь Воланда (сатаны). А куда денешься, писатель уже изменил жене, Рита мужу. И они продают души дьяволу. За это им обещан после смерти – вечный покой. Какой же покой может дать душе сатана? Ведь в его власти – только ад. С этой точки зрения, и скульптура Мастера и Маргариты в автомобиле – тоже памятник власти сатаны.
Заботливые сотрудники "Культурного центра" предусмотрели "неформальный способ донести до провидения в лице Булгакова свою жажду любви". Вот пример: у туалета Культурного центра вся стена исписана мольбами о "любви", например, такими: "Люблю тебя, Дашенька. Твоя Саша". Да, для такой "любви" отхожее место подходит всего больше. Неужели ещё куда-то выносить признания в содомском грехе?
Такие черты деятельности "Булгаковского дома" его хозяева, видимо, считают вполне безобидными. А к чему другому может привести культ нечистой силы, которая в статье названа "обаятельной".
Будто каким тараном пробиваемая идея создания "Булгаковской тропы" от "нехорошей квартиры" до Патриарших прудов. Это не любовь к литературе – это служение силам зла, это создание в столице центра сатанизма. Если это случится, тут же подобное возникнет и в других российских городах. Чем это грозит? Вспомните пляски на Кресте.
Ещё и без "сатанинской тропы" во что сейчас превращается сквер Патриарших прудов в вечернее и ночное время? Компании пьющей, орущей молодежи. Сидящие друг у друга на коленях мальчики и девочки… Ночной клуб под открытым небом.
Москву планомерно и сознательно пытаются превратить из столетиями создаваемого образа "Небесного града" в Вавилон или Содом. И противостоять этому может и должна Церковь и весь православный народ.
Чего нам бояться? Мы-то в России – в доме родном, а вся нечисть заезжая.
Владимир Бондаренко КУДЕСНИК РУССКОГО СЛОВА
Владимир ЛИЧУТИН – живое, бьющееся, колотящееся о вековые препоны и трагедии русские – сердце. Сердце России, той, которой она могла бы стать... С днём рождения Вас, Владимир Владимирович!
С семидесятилетием!.. Здоровья телу и гармонии душе. Новых творческих откровений...
Надо же, моему давнему другу, с кем с семидесятых годов вместе начинали печататься в журнале "Север", неугомонному и ершистому Володе Личутину 13 марта исполняется целых семьдесят лет. А он всё также даровит, всё также борется за правду со всеми властями, все также страдает за свой народ, также горяч и порывист. Есть ещё порох в его пороховницах. Не отсырела ещё поморская сила рода Личутиных. И славен он уже как истинный кудесник русского слова не только по всему Северу, а по всей России. Пожалуй, не найдёшь сегодня на Руси ни одного такого писателя со столь чутким к народному языку даром. Да и романы его знаменитые "Раскол" и "Скитальцы", "Миледи Ротман" и "Беглец из Рая" прочно вошли в русскую классику ХХ века. Мал золотник, да дорог – это точно про небольшого ростом, но большого своим литературным талантом поморского словотворца Владимира Владимировича Личутина.
Начало ХХ века дало архангельской земле двух изумительных сказителей: Бориса Шергина и Степана Писахова. Во второй половине ХХ века архангельская земля родила двух народных корневых писателей: Фёдора Абрамова и Владимира Личутина. Не оскудевает ещё северная земля талантами.
Очевидно, должен был достославный поморский личутинский род дать своего кудесника слова. Ещё по Борису Шергину знаем, сколь красовито говаривали мезенские охотники и рыбаки Личутины. По Ломоносову знаем, что приглашался Яков Личутин из Мезени кормщиком в первую русскую экспедицию Чичагова. Все были добытчики, промысловики. Ценили красоту, но в труде, в пользе. Украшали избы резьбой для увеселения, прялки расписывали, бабы одежды праздничные, полотенца, наволочки чудными узорами покрывали. Увеселение душевное добытчики позволяли себе в редкую минуту роздыха.
Так и ходили паломники, скитальцы по призванию, по северным деревням, неся в памяти страшные истории и весёлые сказки, светлые былины и любовные, с картинками, баллады, песни и причитания. Добровольным становилось их странничество души, изнурительной та долгая духовная работа, начинающаяся в пору, когда идёт писатель по тропинкам души человеческой в поисках истинного вещего Слова.
Владимир Личутин тоже странник по духу, но уже книжный странствователь, преобразующий в иной, литературный мир вскормившее его народное знание. Уверен, этому знанию не научишься, живи ты в народе сколько угодно лет. Оно даётся чудотворцу некими высшими силами. И вот уже простой поморский паренёк творит изумительные по красоте и духовности образы, а в итоге создаёт воистину классическую трилогию "Раскол", посвящённую великой смуте в России. Иные книжные эстеты тоже могут разводить руками, как в случае с Михаилом Шолоховым, откуда у Личутина такое тончайшее знание подробностей духовной жизни протопопа Аввакума и патриарха Никона? Кто нашептал, как влез он в их душу? Кому не дано величие таланта, тому не понять и психологию творчества. Музыка определяет стиль любой его книги. У каждой из них своя мелодия, своя северная тончайшая музыкальная нота. Музыка слова и образа ему дана свыше, но уже оркестровку он ведёт свою, огранивая стихийное музыкальное раздолье. Он слышит истинный звук, выстраивает духовное древо русского народа.
Для того, чтобы понять близость личутинскую к Марии Кривополеновой, Марфе Крюковой, Борису Шергину, чтобы понять причины его столь глубокого проникновения в суть северной народной жизни, мне понадобилось самому побывать в Мезени, в доме, где писатель родился и вырос, в нынешней маленькой квартирке, где жила матушка Личутина. Познакомился я с ней, а привиделась мне Марфа Крюкова или ещё какая подобная поморская женка. Почувствовалось, как откололась боковая личутинская ветвь перепоясанных вервью скитальцев от промысловой северокрестьянской родовы. Подумалось: а может, и Астафьева-писателя не было бы, не оторви его жизнь от родного гнездовья, от привычных крестьянских дел. Да и Рубцов Николай не пуповиной ли связан с деревенским домом – в детдомовской близи наблю- дал он за занятиями крестьянских сверстников. Тут, по моему разумению, всегда без выбора было, есть и будет: или землю пахать, или стихи писать. Понимали то и в старину – в плачеи бабы здоровые, работящие, с крепких хозяйств не шли. С другого боку глянь: в каждой деревне свои колдуны, знахари, сказители были. Не сразу поймёт оторванный от крепкого промыслового рода странник, что и в том великое разумение есть. Пространство души заполняется не домашними житейскими заботами, а памятью людской, небесным вышним светом, столь необходимым тем же добытчикам и пахарям. Не случайно народ в тягловых заботах своих не забывал продлять миру череду сказителей и певцов.
