И Вишневская - Сатирический театр Михалкова
Сатирические комедии Михалкова сыграли серьезную роль в борьбе с так называемой "теорией бесконфликтности". Еще провозглашали, будто бы у нас нет противоречий, будто бы бороться в пьесах должны не зло и добро, а добро совершенное с добром несовершенным, лучшее с отличным, а Михалков уже выступал со своими сатирами, где противоречия реальной действительности были взяты необычайно крупно, масштабно, всенародно.
Так в начале пятидесятых годов, когда с "теоретических" трибун говорилось об исчерпанности всех сложных проблем, им была написана комедия "Раки". А ведь основа самого жанра драматической литературы - серьезный общественный конфликт.
И теория бесконфликтности и бытовавшая некоторое время мысль о том, что советская сатира всего лишь продолжает дело Гоголя и Щедрина, тормозили ее развитие. Памятуя обо всем этом. Михалков, который не мог, как и все драматурги того времени, совсем освободиться от влияния "теории бесконфликтности", начал свою комедию "Раки" "от Гоголя", положив в основу сюжета вариации "Ревизора". Не однажды так бывало в советской драматургии, в двадцатые годы появилась, например, пьеса Д.Смолина "Товарищ Хлестаков", где даже и фамилии оставались прежними.
Неожиданно в процессе работы пьеса Михалкова свернула с заранее заданного пути. Герои вырвались из-под пера драматурга, создав совершенно новую сатирическую композицию. С первых же страниц пьесы "своим" голосом заговорил некто Уклейкин, пишущий доклады начальникам, специализирующийся на составлении различных служебных записок и ведомственных циркуляров. Начальник Уклейкина - Лопоухов читает эти бумаги со всех трибун, не зная не только дела, но и самого текста, лишь здесь, на трибуне, постигая не смысл, тут уж не до смысла, а слова, которые написаны в докладе. Во времена Гоголя не знали такого клейкого Уклейкина, он не попадался на сатирических дорогах, где блуждали Подколесины и Хлестаковы.
Еще не успели высохнуть чернила, которыми писалась комедия, а уже все повторяли короткие, но выразительные реплики из диалога Уклейкина с Лопоуховым. Речь идет о докладе, написанном Уклейкиным для Лопоухова. "Это в том месте, где вы подвергаете критике наш деревообделочный комбинат", объясняет Уклейкин Лопоухову.
"Лопоухов (приподняв очки). А я его критикую?
Уклейкин. Обязательно! Вот здесь! (Показывает.)
Лопоухов (прочитав указанное место). А не слишком ли я его, а?
Уклейкин (убежденно). Не слишком...".
Цинически-удивленная реплика Лопоухова: "А я его критикую?" - стала нарицательной.
Отчего же? Оттого, что точно, кратко, энергично и образно, в нескольких словах типизировался характер, а это и есть задача истинной драматической сатиры.
Дальше диалог Лопоухова и Уклейкина развивается, ширится, в него входят новые обстоятельства, новые приметы быта.
"Цитатки я разбросал по всему тексту! Хорошие подобрал, - воодушевленно сообщает Уклейкин Лопоухову. - Сверил. Вот, обратите внимание, любопытная цитатка из "Робинзона Крузое". Просто блеск!..".
Робинзон Крузо, да еще произнесенный как Крузое, и дела деревообделочного комбината - поистине сатирическое сближение несближаемого. Отсюда-то и высекается искра комического, которая, раздувая пожар смеха, уничтожает и сам порок. Едким своим остроумием заклеймил Михалков падких на лесть людей.
Отлично найден им обобщенный образ лести, подхалимажа, сладкой услужливости в характере проходимца Ленского. Как только кто-нибудь открывает рот, Ленский моментально угощает собеседника леденцами: "Прошу вас! "Театральные"! Освежают!" А когда во рту леденец, уже невозможно бранить человека, говорить что-либо критическое, сами слова невольно оказываются какими-то сладкими, приторными. Леденцы, подкинутые Ленским, этот как бы сладкий подхалимаж "нужным" людям, делают их добрее.
Пьеса интересна еще и тем, что она по-настоящему смешна. Пусть не покажется удивительным, что мы специально говорим о смехе, когда речь и так идет о комедии. Подчас комедии получаются уныло-назидательными, философски-разъяснительными. На самом же деле комедия не может воспитывать, не развлекая, не веселя, не смеша до упаду.
Поэтому-то Михалков прав, считая, что комедия - это значит смешно, что комическое должно быть заложено не в одном лишь сюжете, а в каждой реплике действующих лиц. Следуя заветам Гоголя, что гораздо важнее, нежели повторять Гоголя, Михалков упорно искал и находил для своих персонажей острые, точные, афористичные реплики.
Одна из центральных сатирических пьес Михалкова - комедия "Памятник себе". Написанная в конце пятидесятых годов, пьеса эта, поставленная на сцене Театра сатиры, активно участвовала в возрождении боевой конфликтной основы советской драматургии, чуть было потесненной "теорией бесконфликтности". Это, быть может, самая гиперболическая, самая "маяковская" из пьес Михалкова. Здесь все правда и все вымысел, все реализм и все "фантастический реализм", по меткому слову Достоевского, понимавшего под "фантастическим реализмом" сгущение быта до символа во имя более глубокого постижения быта.
Обычный советский служащий Кирилл Спиридонович Почесухин попадает в невероятную историю. Окруженный подхалимами, он желает получить для себя памятник на городском кладбище, памятник, уже поставленный когда-то некоему купцу. Купцу изобрели в виде памятника мраморное кресло, подхалимы подсказывают Почесухину "светлую мысль" - сделать это мраморное кресло памятником себе, тем более что купеческого покойника также звали Почесухиным. На могиле надо будет подчистить лишь даты жизни и смерти купца и вместо них поставить даты жизни и смерти гражданина Почесухина, когда он распрощается с миром. Памятник будет ждать его, памятник при жизни, воздвигнутый себе. Вот как рассказывает об этом очередной подхалим, объясняя, почему именно кресло должно стать памятником для Почесухина: "Сколько часов в день вы в этом кресле просиживаете, Кирилл Спиридонович? Это же ваше рабочее место! И его мраморная копия на месте, извините, вашего будущего захоронения будет, так сказать, напоминать нашей общественности о том кресле, которое вы оставили здесь! В служебном помещении! В идейном смысле вполне подходящий символ: мебель!"
Почесухин, увлеченный "светлой мыслью" подхалима, обещает посоветоваться с женой и едет взглянуть на памятник. Дальше действие разворачивается на кладбище. "Почесухин, прислонившись спиной к памятнику, мечтательно задумывается. Его клонит ко сну. Он засыпает. И снится ему... будто он находится в дореволюционной ресторации, в обществе купца первой гильдии... Сидят они вдвоем за столиком, под пальмой, возле большого зеркала и выпивают".
Так начинается новая фантастическая жизнь "советского" Почесухина, попадающего в мир купцов первой гильдии. И вот что интересно: именно там, в дореволюционном мире, ему и место, ибо странно выглядел он в советской действительности. Явь становится фантастикой, фантастика - явью. Сатира вырастает здесь до фантастического гротеска, перо писателя свободно, дерзко вступает в самые разные жанры, от густого бытописательства до кошмарного трагикомизма.
Почесухин просыпается, он снова в нашей действительности. Последняя его речь обращена в зрительный зал: "Сказали, что с такими, как я, нельзя входить в коммунизм! А куда же мне можно?.. Мне бросили реплику, что я мещанин! А позвольте спросить: в каком это смысле? Если я и мещанин, то я наш, советский мещанин, дорогие товарищи!"
Всей фантастической историей Почесухина, в которой выяснился его действительный характер, Михалков объяснил, что же такое мещанин. И вот очень важное замечание под занавес: "Я наш, советский мещанин". Драматург Михалков здесь смело идет на то, чтобы вызвать упреки: как же так, неужели есть особое понятие "советского мещанства"? Ведь мещанство - категория вчерашнего дня, пришедшая к нам как буржуазный пережиток, а не производное новой действительности. Однако, если бы автор понимал мещанство только как пережиток вчерашнего дня, он не смог бы стать столь яростным советским сатириком, не смог бы так активно участвовать в строительстве новой жизни. "Советский мещанин" - это определение и опасное и справедливое. Опасное потому, что драматурга могут упрекать в излишней придирчивости, в перенесении недостатков прошлого в наш день, - справедливое, потому что драматург прав. "Советское мещанство" - это нечто новое по сравнению с мещанством вообще. И новое это, раскрытое через гиперболический характер Почесухина, состоит в том, что человек чувствует себя вышедшим из народа, чувствует себя хозяином: ведь он рабочий, ведь он вместе с рабочим классом победил. А на деле этот человек и не хозяин, и не победитель, и не рабочий, и не близок к народу - это просто-напросто хам, маскирующийся рабочим происхождением. Тему эту начал когда-то Маяковский в своей знаменитой сатирической комедии "Клоп"; не случайно, думается, так близки между собой обе эти фамилии: Присыпкин из комедии Маяковского, Почесухин из комедии Михалкова. Сходство их в том, что, представляя себя рабочим классом, они между тем не имеют с ним ничего общего и называться могут "советскими мещанами". Умение разглядеть новые цвета старого порока - драгоценное умение сатирического писателя.
