Иван Аксаков - Письмо Касьянова из отечества
Далее рассказывается про туалет княгини О., про голубое платье графини М. И. О. С. и пр., пр., говорится, что князь истинный меценат, и что между прочим на первом рауте в нынешнюю зиму был у него г. Феоктистов…
Да по-русски ли это писано? Не мерещится ли мне, – спросил я сам себя. Не читаю ли я «nouvelles de high-life» в «Le Nord»? Весьма по-русски, вот оно даже наше сколь! Это наша русская патриотическая фешенебельная газета «Весть», издаваемая тем самым господином, что воображает себя в Петербурге под жарким небом Италии, – это ее N 14-й, от 5 апреля, стр. 14 и 15, и тут же на 15-й странице помещено известие о «переселении Польской шляхты», по распоряжению правительства, в Самарскую губернию…
Европа, настоящая Европа!.. Беру другую газету и читаю статью против вывозных пошлин: негодование на протекционизм, негодование на систему охранительных пошлин, негодование на Францию за ее высокий тариф на тряпье, имеющий целью поддержать бумажные фабрики, и изъявление надежды, что Франция скоро одумается и последует за другими образованными народами… Прекрасно, но почему же Франция хочет поддержать бумажные фабрики? Потому, говорит газета, с иронией глубокого презрения, что «в стране этой, где печатание и книжная торговля подчинены правительственному контролю и постоянно находятся под страхом взыскания, доходящего до совершенного запрещения – ограждение тряпья от иноземных покупателей составляет род вознаграждения. Но есть основание предполагать, что это стеснение свободной торговли не будет продолжительно» и проч. Кто же это говорит таким образом и так метко подшучивает над Франциею? Вы думаете: «Times», «Economist» или другая газета – газета страны, где бумажные фабрики не подвергаются, конечно, подобным опасностям?.. Это говорит «Journal de St.-Petersbourg», или, вернее сказать, «Северная Почта», поместившая у себя эту статью в переводе и из которой мы сделали выписку (в 78-м N от 5 апреля, стр. 1, столбец 6-й, 21 строка снизу). Что за притча, подумал я…, да чего же вы-то, г. редактор «Дня», все жалуетесь? Подумал и перешел от «Северной Почты» к «Эпохе» – новому журналу, заменившему собою прежнее «Время»…
Я нашел, что нигилизм в литературе очень присмирел, но зато является в других сферах, в другой своеобразной форме… «Вот видите ли, – говорил мне один немаловажный чиновник, – мы тут придерживаемся особой системы. Вот, например, французская революция? Отчего она разыгралась? Оттого, что противились движению, вместо того чтобы овладеть им, стать во главе и повести его послушно по дороге правильного прогресса. Так и с нигилизмом. Надо стать во главе нигилизма, облечь его в известную приличную одежду и он будет наш, будет добропорядочный, полезен службе и государству». – «Умные речи приятно и слушать, – отвечал я, но едва ли вы совладаете с таким явлением, как нигилизм: вы знаете, что иногда лучше, чтоб болезнь высыпала наружу, – как ни безобразна эта сыпь сама по себе. Если же для благообразия вы вгоните сыпь внутрь, то последствия могут быть гораздо опаснее…». Но мой приятель нашел, вероятно, что мои речи не умные и что их слушать совсем неприятно…
Нигилизм… Знаете ли что, по рассказам, случилось недавно в одном из уголков нашего пространного царства? Некоторые мальчики в одном из общественных заведений (казенных или частных – не знаю), приглашенные своим училищным начальством говеть – объявили священнику, что они нигилисты и говеют только по приказанию, – вследствие чего, конечно, священник и не допустил их до таинства. Скандал был великий, благочестивые души местечка Я. были смущены, а местное начальство пришло в негодование. Мне первый поведал это мой приятель г. Оглы, городничий, – лихой малый из некрещеных татар, служивший гусаром в С. полку. Так вот этот г. Оглы первый возвестил мне это событие, которое вслед затем подтвердил мне и Пуффендорф, его помощник, немец и лютеранин. – Я было не поверил рассказу, но ужас, написанный на лицах гг. Оглы и Пуффендорфа, как официальных ревнителей «порядка», говорил убедительнее всех доказательств. Но отчего так возмутились и вознегодовали мои добрые приятели-чиновники? Оскорбились ли они за веру, за православную церковь, взволновало ли их такое явное неуважение к ее обрядам и таинствам? Да вы за что сердитесь? – спросил я. «Помилуйте – ведь это нарушение дисциплины, ведь это…» и пр., и пр.; вот что было ответом Оглы и Пуффендорфа: «Ведь их свободы совести никто не стесняет, может, отцы их и не крепче были в вере, да все же ведь говели и свидетельства о говенье получали, и штрафу не подвергались»… – прибавляли еще мои друзья татарин и немец.
И все же мне как-то не верится, мне не хочется верить, чтобы действительно все это было так, как мне рассказывали. Но если событие верно, то тут уже, конечно, не до шуток, и нельзя не видеть в нем очень и очень печального признака времени – симптома важной внутренней болезни… Подобные явления роют глубже и глубже пропасть, разделяющую образованное общество от простого народа, подрывают в простом народе доверие к нашему просвещению, к науке, удерживают его еще крепче в невежестве и коснении… Вот каким пышным цветом расцвела ваша цивилизация, скажет он… Стоит идти за вами и добиться тяжким путем вашего просвещения, с тем чтобы в конце концов прийти к отрицанию этого просвещения и к венцу отрицания – какому-то нигилизму. Но что это за болезнь? Самостоятельная ли болезнь или, быть может, от лекарств, предупреждавших развитие какой-нибудь другой болезни? «Не послать ли за доктором, не позвать ли полицию?» – говорят встревоженные читатели… Постойте, не горячитесь: ни ваши патентованные доктора, ни полиция тут не помогут. Пораздумайтесь-ка посерьезнее над этим фактом. Откуда взялся он у нас на Святой Руси? Кого винить?.. Странно, кажется, винить плод, цвет, избавляя от всякой ответственности семя или корень… Мы пожинаем лишь то, что сами так долго сеяли. И неужели же вы ожидали чего-нибудь другого?.. Скажите по совести: посещая 60 танцклассов Санкт-Петербурга, признавая эти заведения не бесполезными в некотором отношении и даже соответствующими условиям благонамеренной цивилизации и общественной нравственной гигиены, – неужели воображали вы, что такое, в танцклассах воспитанное, общество разовьет в себе христианские добродетели и гражданские доблести?.. В «Московских» и «Русских Ведомостях» мы читали описание, как начальство Московского Императорского театра, пользуясь монополией маскарадов и тем женским персоналом, который оно имеет под рукою в подвластном ему театральном училище, устраивало нынешнею зимою маскарады на славу, одевало молодых, еще самых юных девиц в костюм дебардеров парижской оперы и производило отплясывание канканов, – в размерах… колоссальных, и в таком виде, что, по уверению обеих газет, от такого канкана содрогнулась бы и нравственность парижского бальмабиля? Если такое развлечение вы признаете полезным, если считаете несравненно благонравнейшим плясать в канкане, нежели, например, писать статьи о польском вопросе, то чего же вы возмущаетесь? Чего же вам нужно? Компромиссов? Сделок? Благоразумного лицемерия? Уж не возвратиться ли опять к системе, теперь отмененной, штрафов за неговение, не обязать ли вновь чиновников выхлопатывать свидетельства о бытии у исповеди и Св. Причастия? Так ведь делали отцы?
В том-то и дело, что, возмущаясь против детей, мы забываем, что в грехе детей виноваты и отцы. В том-то и дело, что мы не входим в подробное расследование причин, почему именно молодежь такая, а не иная. Не уронили ли мы сами значение церкви, придав ей значение функции, ей несвойственной? Не унизили ли мы церковь в наших понятиях до степени орудия, служащего мирским – внешним целям? Не подорвали ли мы сами авторитет этой области духа и слова – неуважением к духу и слову и ограждением этой области, то есть церкви, внешними, недуховными и несловесными силами? Не заграждаем ли мы сами уста правде? Не воспитываем ли мы лицемерия под видом благонравия? Не подкопались ли мы сами под корень всех нравственных общественных сил, лишив их всякой свободы и самостоятельности развития?.. Не посягали ли мы на внутреннее человека, возмечтав, что можем и имеем право создать официальным путем и способом нравы и нравственность?.. Если так думали и поступали прежде, то в наше время такое воззрение едва ли может не подлежать осуждению. И если попытки создать официальную нравственность привели общество к тому положению, о котором так часто рассказывается в «Дне», – то всякая попытка создать официальную религию (как того добиваются некоторые теоретики) должна неминуемо породить то самое отношение к церкви, которое так возмущает, тревожит, печалит вас, благочестивый читатель!
Но если вы точно благочестивы, читатель, то именем церкви, именем святой истины, оградите чистое учение православия от всякой несвойственной ему примеси, от гнилых подпорок внешней силы, от внешних соображений, от служебного значения средства и орудия для посторонних мирских целей, от лицемерия, от официального усердия и покровительства городичного татарина Оглы и его помощника немца Пуффендорфа… Возвратите духу подобающее духу, воздайте слову подобающую ему честь, верьте в истину и ее силу, оградите ее Христовой свободой, не налагайте на государство несвойственное ему бремя забот о нравственности и религии, – и поверьте… гг. публицисты, фельетонисты и прочие, – нигилизм, который вас так пугает, скоро завянет на чистом свободном воздухе, от жгучих лучей солнца правды, не заслоняемого более… никакими ширмами… Болезнь в духе, и может быть излечена только орудием духа… Вспомните, что говорит поэт:
