В. Балахонов - От Лекока до Люпена
Впрочем, не будем углубляться в историю этой литературы, хотя она и заслуживает самого серьезного внимания. Отметим только, что на протяжении XIX в. она принимала различные обличья, знала взлеты и падения читательского интереса, но никогда не исчезала совсем. Одним из признаков ее живучести была способность к самопародии, которая в значительной мере как бы нейтрализовала действие пародий, принадлежащих перу ее противников.
За десятилетия своего существования (а она жива до сих пор) «народная» литература претерпела эволюцию, заметно сдвигаясь вправо, обнаруживая «охранительные», консервативные тенденции.
Все сказанное выше имеет для нас здесь смысл лишь постольку, поскольку именно на периферии «народной» литературы развивался и французский полицейский роман, унаследовав многие ее особенности. Это тот самый роман, произведения трех «классиков» которого, Э. Габорио, Г. Леру и М. Леблана, представлены в предлагаемой читателю книге.
Французский детектив питался не только отечественными источниками. Главное в собственно полицейском романе — утвердившийся в поздней литературе тип героя, расследующего преступление, который пришел в Европу в почти законченном виде с далекого Американского континента. В 1856 г. Шарль Бодлер перевел несколько новелл американца Э. По, в том числе и «Убийство на улице Морг». По иронии судьбы (точнее — по воле автора) человеком, давшим разгадку чудовищного преступления, над которой бились лучшие умы парижской полиции, здесь стал человек штатский, так сказать любитель, Ш. Дюпен.
По мнению исследователей, именно новеллы Э. По заложили основы существующей и поныне детективной литературы. Скорее всего, дело обстоит именно так при всем том, что ни дедуктивный (логический, как он его называл) метод Дюпена, которым впоследствии будут пользоваться сыщики «всех времен и народов», ни описанное в «Убийстве на улице Морг» преступление, совершенное в замкнутом пространстве комнаты (нечто подобное уже было в романе А. Радклиф), не являлись изобретением американского писателя. Он сделал другое: в сравнительно небольших, но необыкновенно емких новеллах По установил классическую структуру детективного произведения: основные сведения о преступлении, информирующие читателя, действия официальной полиции, которые обычно не приводят к нужным результатам, а иногда и просто еще больше запутывают дело, вмешательство главного героя (им может быть и полицейский и сыщик-любитель), его действия и размышления и, наконец, объяснение тайны, разгадка поставленной в начале произведения проблемы.
Новеллы По ввели в литературу тип рассказчика-комментатора происходящих событий (например, доктор Ватсон у Конан Дойла); таким повествователем-летописцем (у Габорио, Леру, Леблана, Агаты Кристи и других) обычно становится человек недалекий, присутствие которого лишь подчеркивает ум и проницательность главного героя.
Исследованию материальных примет, оставленных преступником следов, наблюдательности французские сыщики учились и у другого американского писателя, Фенимора Купера, с его Кожаным Чулком, отчасти у Майн Рида. Были у европейских детективов и другие учителя, но о них говорить мы уже не будем.
Интерес к полицейскому роману с середины XIX в. никогда не увядал, он завоевывал все новых и новых почитателей. Французы переводили американских и английских авторов, американцы и англичане — французов, не отставали в этом увлечении и другие страны, в том числе и Россия. Особенной популярностью у нас пользовались произведения Габорио, признанного отца европейского детективного романа. Габорио читали многие русские писатели; читал его и А. Чехов, в письмах и произведениях которого имя автора «Преступления в Орсивале» и «Господина Лекока» встречается весьма часто. «Шведская спичка» Чехова — великолепная пародия на полицейский роман, один из героев которой, незадачливый помощник следователя Дюковский, «начитался Габорио».
Размышляя о современной литературе, Чехов говорил о том, как в России распространялись бездарные, но «страшные» романы об «убийствах, людоедстве, миллионных проигрышах, привидениях». «Страшна фабула, страшны лица, страшна логика и синтаксис, но знание жизни всего страшней». В этих словах немало справедливого, некоторые упреки могли бы быть адресованы и Габорио, но все же, думается, инвективы Чехова направлены не столько против французского писателя, сколько против его бесталанных подражателей в России вроде популярного в свое время А. Шкляревского.
Публикуемый здесь роман Габорио «Дело вдовы Леруж» позволит читателю вынести свое собственное суждение, мы же позволим себе сказать несколько слов о самом писателе.
Возможно, кому-нибудь творчество Габорио покажется несколько архаичным: стиль романов писателя отражает особенности жизни, чувствования, реакции на происходящие события людей середины прошлого века; в нем переплелись живописность, утрированные эмоции, декламационность, свойственные части романтической литературы предшествующего периода, и жесткость интонации, рассудочность и прозаичность современной Габорио реалистической литературы нравов. Внимание к детали, точность в передаче реалий эпохи в соединении с блестящим умением вести захватывающее повествование делают романы Габорио привлекательными и для читателя XX в. Многие произведения писателя переиздаются в наше время и постоянно находят широкую аудиторию. Творчеству Габорио посвящено немало статей и солидных исследований; так, всего несколько лет назад, в 1985 г., во Франции появился обширный труд Роже Боннио «Эмиль Габорио и рождение полицейского романа», в котором собран богатый материал, посвященный жизни и творчеству писателя.
Родился Габорио в 1832 г. в маленьком городе Сожоне на западе Франции. Детство его прошло в частых переездах: отца, мелкого чиновника провинциальной администрации, переводили из одного города в другой. Мальчику пришлось менять и учебные заведения, в которых он постигал премудрости школьной науки. Познакомился он и с Провансом, и с атлантическим побережьем Франции в районе города Ла-Рошели, но особенно сильные впечатления у него остались от старинных провинций Турени и Анжу, куда он охотно помещал персонажей своих книг. Превосходный край! Кто хоть раз посетил его, не забудет ни его мягкий благодатный климат, ни берега мирно текущей Луары, ни великолепные замки и аббатства, ни благоухающие розами сады.
Увы! Ни прекрасная природа, ни замечательное искусство зодчих эпохи Возрождения не в состоянии остановить преступную руку жестоких злодеев, которые и здесь вершат свои гнусные дела…
Во времена Габорио люди путешествовали в дилижансах, неспешность которых оставляла достаточно времени и для наблюдений над местными достопримечательностями, и для философских размышлений о свойствах человеческой природы, все еще далекой от совершенства. Это было большое преимущество перед нами, несущимися сломя голову в автомобилях, поездах, самолетах, преимущество, которым Габорио воспользовался в полной мере, изучая быт и нравы своих современников в разных уголках Франции. Военная служба, на которую он отправился досрочно, возможно соблазненный блеском гусарского мундира, ненадолго забросила Габорио в Алжир, но в своих художественных произведениях к африканским впечатлениям он практически никогда не возвращался.
После окончания военной службы будущий писатель перебрался в Париж, без которого успехов в литературе и искусстве не мыслил ни один честолюбивый провинциал. Университетские занятия медициной и юридическими науками оказались непродолжительными; ни врачом, ни юристом Габорио не стал, хотя некоторое время исполнял обязанности помощника клерка в одной нотариальной конторе. Впрочем, и не очень обширные знания, почерпнутые на студенческой скамье, впоследствии весьма пригодились автору полицейских романов.
Мечтам добиться материального благополучия на деловом поприще, свойственным многим молодым людям, не суждено было осуществиться: как и его любимый писатель Бальзак, пытавшийся разбогатеть на издательской ниве, Габорио тоже пробовал заняться серьезным делом — не то производством, не то продажей железнодорожных шпал. Как и Бальзак — неудачно.
С конца 50-х годов Габорио целиком посвятил себя журналистской и литературной деятельности. До самой смерти он работал в нескольких провинциальных и парижских газетах, вел театральную и судебную хронику, не чуждался вопросов международной политики. Уже первые его заметки (иногда написанные в стихах!) в «Ля Верите», «Тентамаре», «Пятисантимовой газете» и других изданиях пользовались успехом у читателей. Габорио писал обо всем понемногу; он выступал против злоупотреблений рекламой, против беспорядков в кафе, в частности — неумеренных чаевых и продажи там абсента, вредной для здоровья полынной водки, против невежественных врачей, богатых прожигателей жизни и беспринципных карьеристов. Он писал о парижских консьержках, о литературных и художественных салонах, под его пером оживали картины французской жизни времен Второй империи с ее блеском и нищетой.
