Андрей Паршев - «Холодная война» — наш образ жизни во взаимоотношениях с Западом
Теперь зададимся вопросом: а какова же была цель «холодной войны»? Каковы же были причины этой крупнейшей войны человечества, каковы были движущие мотивы?
Цели «холодной войны» в период ее зарождения декларировались просто и логично — -отбрасывание коммунизма». Обратить вспять экспансию коммунистической идеологии, которая реально происходила на протяжении XX века. Мы, правда, рассматривали ее как естественное явление; наши противники видели среди главных причин -руку Москвы» (и видят до сих пор — сам читал мнение, что рабочие, восставшие в Таллине в 1924 году, обучались, организовывались и вооружались в Москве). Запад обвинял нас в распространении коммунизма, стремлении силовым способом навязать свое общественное устройство всему миру. Некоторые основания для таких обвинений были. Мы, иногда стесняясь, иногда не очень помогали борцам за свободу своих стран от власти мирового империализма. Иногда помогали и военной силой, посылая в эти страны военных специалистов и советников. А иногда и посылали просто свои войска то на помощь своим друзьям, а то чтобы свергнуть одних своих друзей и возвести на трон других. В этом отношении то, как это было сделано в Афганистане с Амином, навсегда останется примером неспровоцированного и коварного убийства доверившегося нам правителя.
Но, конечно, наши грехи не идут ни в какое сравнение с грехами наших противников, масштабы нашего вмешательства в естественный ход событий — с их вмешательством. Начать хотя бы с их поддержкой мятежа белых генералов в 1918 году: как ни относись к Гражданской войне в России, чью сторону ни поддерживай, а факт состоит в том. что без поддержки Запада эта война скорее всего не возникла бы.
Впрочем, трудно ожидать, чтобы Запад стал бы признавать свои грехи в конфликте Восток — Запад, ибо это естественное человеческое качество — не признавать своей вины. Как говорится, -своя вонь не пахнет».
Второй мотив — экономический. Наши противники обвиняли нас в распространении своей экономической модели, которая, по их уверениям, несла народам застой и нищету. Обвинение было отчасти лукавым, поскольку наша экономика, и так не слишком мощная, еще и надрывалась под гнетом гонки вооружений, а экономика Запада, будучи по масштабам много большей, этой нагрузки, казалось, почти не замечала.
Мы обвиняли их примерно в том же, и отчасти обоснованно, потому что в мировой системе капитализма до сих пор достаточно стран, чей жизненный уровень ну никак не достигает уровня Америки. Речь, таким образом, шла не просто об экономическом соревновании (хотя и из-за этого нередко возникали войны между капиталистическими странами): ведь предлагаемые нами преобразования в экономике выбивали почву из-под ног у тамошних правящих классов. Кто бы как ни относился к советской пропаганде, факт остается фактом, что правители Запада либо сами крупные капиталисты, либо зависят от них (вспомним такие названия — «Бечтел», «Халлибёртон») — уж мы-то знаем теперь, возможна ли избирательная кампания без больших денег. Так что кто бы согласился там на мир с советским социализмом, если речь идет не о неясном «будущем человечества», а об экономическом, а то и собственно физическом выживании, своем и своего класса?
Третий мотив — военная угроза.
Не очень логичным звучало для нас утверждение Запада, что угрожали им наши обычные вооружения. Не всегда честные — сама Тэтчер рассказывала, как она набирала себе политические очки, читая лекции о советской программе строительства подлодок, — якобы новая лодка у нас сходила со стапелей раз в две недели. Это было не совсем так, но опровергнуть мы не могли — не рассекречивать же наши заводы в Северодвинске и Горьком, а напуганные подводной войной англичане были крайне чувствительны к заявлениям такого рода — ведь уже не первую сотню лет Англия не обеспечивает себя даже продовольствием, завозя большую его часть по морю.
В реальности мы могли, конечно, нанести обычным оружием поражение силам Запада в Европе и выйти к Ла-Маншу. Но в ядерную эпоху такой шаг означал бы самоубийство, да и в чисто военном отно-
шении такое наступление вряд ли удалось бы. Сейчас уже подзабыли, но в разгар «холодной войны» по границе предполагалось разместить пояс ядерных фугасов, помню еще плакаты по разминированию таких установок. В общем, «ядерный порог» был тогда невысок, и тогдашние военно-политические деятели, не задумываясь, перешагнули бы.
Мы боялись военной угрозы Запада. И неудивительно, ибо несколько раз именно оттуда на нашу землю приходили жестокие завоеватели, справиться с которыми нам было очень нелегко. И хотя у Запада было меньше танков, всем было понятно, что благодаря своей экономической мощи Запад мог наделать любого оружия почти в любых количествах.
Но вот «холодная война» закончилась, Советский Союз и его союзы распались. Что же мы видим в итоге?
Идеологического мотива в продолжении противостояния нет. Современная идеология России — примитивный капитализм, который никак не противостоит идеологии «просвещенного капитализма», выработанной Западом, и никак ему не угрожает; способности к территориальной экспансии у него нет, как нет в нем ничего привлекательного в современном экономическом строе для других стран или классов. Хотя мы и богаче большинства наших соседей, все понимают, как и за счет чего оно формируется. Для многих, хотя и не для большинства людей во все времена и сам мотив богатства не был таким значимым, как мотив его справедливого распределения. Идеология тут напрямую связана с экономикой, а в этом отношении нам тоже похвастаться нечем. Мы теперь уже определенно сырьевой придаток, и — важно это помнить — не очень существенный. Наши нефтяные ресурсы не идут ни в какое сравнение с ре-сурсами Ближнего Востока, и к тому же они изрядно поистрачены, как и газовые. Газа побольше, но это все равно не то, чем можно было бы поставить на колени весь западный мир. Прекрати мы сегодня добычу нефти — никто и не заметит. Газ — заметит Центральная Европа, но... что мы сами будем есть? Россия лишилась продовольственной независимости и закупает продовольствие за нефтегазодоллары. В общем, экономической угрозы мы ни для кого не представляем, во всяком случае, такой, из-за чего следовало бы воевать.
Главное же, конечно, в том, что Россия никак не угрожает власти капиталистов, «власти Уолл-стрита» над странами Запада.
А представляем ли мы для Запада военную угрозу, о чем сейчас много крика в связи с нашим отказом от некоторых ограничений ДОВСЕ? Нет, конечно, даже состояние примерного паритета, зафиксированное соглашениями ДОВСЕ, недостижимо: тогда задавались количественные ограничения исходя из системы двух военных блоков. Теперь тогдашние наши союзники со своими лимитами вооружений перешли в лагерь наших противников. Да и экономически, и технологически гонка обычных вооружений нам непосильна: мы даже гражданскую авиацию не выпускаем. Не углубляясь в этот специальный вопрос, замечу, что даже на Западе о наших обычных сверхвооружениях не очень-то сильно беспокоятся, а это значит, что они действительно в плохом состоянии.
То есть мотива военной угрозы в противостоянии нет также.
И в общем получается некоторый парадокс: мотивов для противостояния нет (ну, в самом деле, не считать же мотивом запрет на шествия гомосексуалистов), а противостояние есть.
Да, мы говорили о военной угрозе, имея в виду угрозу Западу. А как насчет угрозы в отношении нас?
Можно ли считать, что в военном отношении мы находимся в меньшей безопасности? Очевидно, нет, поскольку наши военные возможности существенно сократились. Но мы стали слабее — это факт, а что с противником? Его вооруженные силы несколько уменьшились по сравнению с периодом «холодной войны», но геостратегически ситуация для нас ухудшилась. Возможности передового базирования у нашего основного противника значительно улучшились, и он этими возможностями без стеснения пользуется. Он обзавелся военными базами, расположенными на бывших советских территориях, использует их сейчас и намерен расширить их использование в будущем. Например, в Арктическом регионе речь идет об освоении пространства «советского сектора» — в советские времена, правда, наших прав на него не признавали, утверждая, что достаточно и понятия «территориальных вод» вокруг принадлежащих СССР островов, но по крайней мере чужую военную авиацию мы туда мягко не пускали. Сейчас у нас нет там ПВО, и в случае неблагоприятного развития событий флоты Запада могут, оказавшись в Баренцевом море, стать самой серьезной угрозой для центральных областей нашего государства.
Под разными благовидными предлогами авиация США и их союзников базируется сейчас и в Средней Азии. Конечно, причины этого благородны — война в Афганистане и все такое (мы помним, конечно, что наша война в Афганистане была «несправедливой», а насколько справедлива война Запада там же?). То есть вроде бы эта авиация не направлена против нас. Но недаром повторял Рейган старое изречение: «Имеют значение не намерения, а возможности». Намерения ведь могут быстро измениться, а Средняя Азия совсем недалеко от районов базирования наших стратегических ракет.
