Марина Давыдова - Марк Захаров - Я - главный самец в львином прайде
Абдулов был мальчиком, который собирал хлопок в Фергане
- В какие годы, с вашей точки зрения, труппа "Ленкома" была наиболее сильной?
- Я вижу две такие вершины - "Юнона и Авось"... вы знаете, кстати, что Караченцов до сих пор играет Резанова?
- Да, я видела юбилейное, восьмисотое представление. Меня проняло.
- ...и "Три девушки в голубом". После этих спектаклей мы стали догадываться, что что-то значительное у нас получается.
- Вы чувствовали себя собирателем театра - таким, каким был, скажем, Олег Ефремов? Он высматривал хорошего артиста и тут же приглашал его к себе. Сейчас его тактику пытается повторить Табаков. Правда, в новых исторических условиях она уже не очень работает.
- Ну вот вы сами и ответили на свой вопрос. Все хорошо делать в свое время. Но я тоже отвечу. Вы упомянули в начале Георгия Товстоногова. Он свою плеяду что - собирал? Или она сама сформировалась в этом пространстве?
- То есть режиссер должен стать не собирателем, а таким магнитом мощным...
- Примерно так. Скажем, после съемок "Мюнхгаузена" к нам пришел Леонид Броневой и стал истинным украшением труппы. Нельзя сказать, что я кого-то специально переманивал.
- А, скажем, Абдулов откуда взялся? Как вообще происходят подобные встречи?
- Абдулов был мальчиком, который собирал хлопок в Фергане. Жил на окраине империи. Правда, отец у него работал режиссером, и он пошел по театральной линии. Он учился в Москве, и мне сказали, что на 4-м курсе есть хороший парень.
- Кто сказал?
- Не помню, кто-то всегда говорит. Я посмотрел его и предложил ему главную роль в спектакле "Брестская крепость" по Борису Васильеву. И он, сам еще юный, стал выразителем того поколения, которое встретило войну мальчишками. А потом постепенно он превратился из Саши в Александра Гавриловича.
- Я как-то раньше не осознавала до конца масштаб его дарования. А сейчас посмотрела "Плач палача" и думаю: боже мой, это ведь настоящий трагический артист.
- Да, он стал большим мастером, но и в его биографии бывало всякое. Помните такой спектакль "Звезда и смерть Хоакина Мурьеты", музыкальный предшественник "Юноны и Авось". Симпатизирующие мне люди из Управления культуры тогда говорили: все ничего, и идеологических претензий никаких, но тебе бы артиста другого, чтобы получше играл. Так что он тоже проходил через свои круги театрального ада.
- Может быть, это не его история была?
- Нет, потом выяснилось, что это все же его роль. Помню, мы были на гастролях в Португалии, и там некий карьер, в котором Питер Брук играл свои спектакли. Нам оказали большую честь и тоже предложили в нем играть. Все было очень в новинку, и мы стали фантазировать - решили, что Хоакин должен появиться на лошади где-то на гребне гор. Это будет выразительно. Абдулов мне тогда сказал: Марк Анатольевич, но это невозможно, конь-то без седла. Я ему ответил: это же разбойник деревенский, какое у него может быть седло? И он таки появился без седла, вписался в эту гористую местность, в этот космос. Это, кстати, и есть признак настоящего артиста - приспосабливаться к предлагаемым обстоятельствам.
Жена иногда возмущалась: что за чушь ты поставил?!
- У каждого были свои провалы?
- Думаю, да. Большой мастер без них невозможен.
- А у вас у самого были?
- Были.
- Как вы их определяли?
- А когда жена говорила: что это за чушь ты поставил? Как-то она это слово выговаривала - "чушь".
- Когда же она вам такое говорила?
- А вот после "Хоакина Мурьеты" и говорила. Он ей что-то не глянулся. Но потом она смирилась. А я вот спрошу вас: что сейчас в Москве провал? Это ведь каверзный вопрос.
- Это не каверзный вопрос, а сложный и объемный. С художественной точки зрения провалом является спектакль "Братья Карамазовы" в Театре Маяковского. Но с кассовой точки зрения это, конечно, не провал, а, наоборот, победа. Поэтому я суживаю вопрос: у вас бывали зрительские провалы - вы поставили что-то, а публика к вам не ходит?
- Таких, пожалуй, не было. Даже если жене не нравилось, все равно ходили.
- Какое поколение артистов сейчас в театре существует? Я имею в виду Дмитрия Певцова, Марию Миронову. Третье, наверное?
- Миронова, пожалуй, уже четвертое, как и Сергей Фролов, который в "Шуте Балакиреве" на рожке играет, или Олеся Железняк, которая совсем недавно родила сына. А сейчас уже и пятое поколение подходит.
- Я не знаю, была ли у вас человеческая близость с теми, с кем вы здесь начинали. Наверняка была. А вот с этими молодыми людьми есть такая же близость?
- Возникает иногда желание поворчать. Но вокруг столько нытья. Я уже немолодой человек. Знаете, как в львином прайде главный самец, который уже начал стариться, вдруг видит какую-то молодую особь, и тут у него шерсть поднимается. Вот и я себя иногда таким львом чувствую. Но только это подавлять в себе нужно.
Поначалу Инна Чурикова играла в театре зайчиков
- У вас были какие-то моменты, когда вы могли бы сказать: сейчас для меня главным артистом является Леонов или Чурикова... Скажем, у Таирова была главная актриса Алиса Коонен, и на нее формировался репертуар.
- В какой-то момент стало ясно, что Чурикова занимает суперведущее положение. Она удивительный человек. Когда мы делали спектакль "Три девушки в голубом", она мне призналась, что у нее очень сложно организована нервная система. У нее во время съемок с Панфиловым даже бывали минуты какого-то отключения. Так что она не знала, в какой реальности она находится. Я сначала не понял, что имеется в виду. А в "Трех девушках", в сцене, где она готовит яблочное пюре для ребенка, я себя поймал на том, что в ней включилось такое женское начало. Там и ставить-то ничего не нужно было. Я смотрел на нее и пытался разгадать, в какой реальности она сейчас находится. Эту-то тайну искусства словами не объяснишь, как не объяснишь словами, что такое голос матери. Или голос любимого человека.
- В каком году Чурикова пришла к вам?
- В 1974-м. По наущению Олега Янковского. Как раз вышло "Начало", мы ее пригласили, и она сразу стала репетировать главную женскую роль в "Тиле" Григория Горина. Она так потрясающе играла, что Горин решил: пожалуй, маловато ей одной роли Неле, надо, чтобы все главные женщины, которых встречает на пути герой, имели обличье Чуриковой. Немножко отличались, но в общем это должна быть одна биологическая данность.
- У нее был какой-то театральный опыт до того, как она к вам пришла, или она все-таки была киноактрисой?
- Был, был. До кино она играла зайчиков разных в детских спектаклях. Там-то ее и заметил помощник Глеба Панфилова. Но знаете, главная актриса главной актрисой, а вдруг пришла к нам молодая героиня - Елена Шанина и долгое время держала репертуар театра. То есть главной на каком-то этапе оказалась она. Тут все непросто.
В приступе дурной правды я вам ничего не скажу
- Некоторые из ваших артистов, скажем, Чурикова и Абдулов, сейчас совершенно созрели для того, чтобы играть трагические роли самого высокого ряда. Но постановка трагедии не совсем в природе вашего дарования.
- Да, конечно, я так и не решился поставить древнегреческие пьесы. Да и с Шекспиром у меня не сложились отношения. Хотя перед "Тилем" были поползновения распределить роли в "Двенадцатой ночи".
- Вот видите, это ведь тоже комедия, а отнюдь не трагедия. И как же эту ситуацию разруливать, когда артист готов к чему-то одному, а режиссер к другому? А между тем эти артисты так маркированы театром "Ленком", что их сложно представить на подмостках другого театра, да и ревность, наверное, взыграет?
- Ну, если с большим успехом дело пройдет, придется ревность в себе подавлять. У нас Янковский как-то уезжал во Францию играть... И я все ждал: а что же потом будет? Ничего, поехал, поиграл и вернулся.
- Это была постановка на русском языке?
- Нет, на французском.
- А что, Янковский хорошо говорит по-французски?
- Не думаю.
- Что же он там делал?
- Вот и для меня это остается неразрешимой загадкой. Но я так радовался, что его пригласили во Францию.
- А были в истории "Ленкома" какие-то кризисные внутренние моменты?
- Вы знаете, они в основном были связаны с отношениями с властью, когда меня вызывали на всякие горкомы. Ерунда всякая - за пропаганду рок-музыки, за ошибки в формировании репертуара.
- Какой же это кризис? Это, наоборот, должно бодрить. Я имею в виду внутренний кризис, какой был у Эфроса со своими же собственными артистами, с которыми он сделал лучшие свои спектакли. Или у Станиславского с артистами МХАТа на определенном этапе.
- Кризис с артистами? Даже не знаю...
- Неужели ни разу ни Чурикова, ни Караченцов, ни Абдулов не пришли к вам и не сказали: что-то мы не так делаем?
- Я боюсь, что, ответив на ваш вопрос, я угожу в "светскую хронику". Конечно, у нас всякое бывает. Но я предпочитаю, чтобы это оставалось тайной. Это и должно оставаться тайной.
- Это оставляют тайной, а иногда не оставляют. Иначе не было бы "Театрального романа" Булгакова.
