Марина Давыдова - Марк Захаров - Я - главный самец в львином прайде
Обзор книги Марина Давыдова - Марк Захаров - Я - главный самец в львином прайде
Давыдова Марина
Марк Захаров - 'Я - главный самец в львином прайде'
Марина ДАВЫДОВА
МАРК ЗАХАРОВ: "Я - ГЛАВНЫЙ САМЕЦ В ЛЬВИНОМ ПРАЙДЕ"
В понедельник Марку Захарову исполняется семьдесят лет. Этот юбилей совпадает с другим - для истории театра не менее значимым: тридцать лет назад Захаров пришел в "Ленком". Вечером на сцене театра будут чествовать дважды юбиляра. Незадолго до торжества Марк ЗАХАРОВ дал полное ностальгических воспоминаний интервью Марине ДАВЫДОВОЙ.
- Вы можете сравнить свой приход в "Ленком" с приходом Товстоногова в БДТ?
- Очень не хочется на такой уровень сразу забираться. От Товстоногова, знаете, недалеко и до Станиславского.
- Но Станиславский никогда не оказывался в чужом монастыре со своим уставом. Вам пришлось говорить ленкомовской труппе, как Товстоногову труппе БДТ: "Я несъедобен"?
- "Ленком" после того, как отсюда ушел Анатолий Эфрос, очень плохо существовал. Тут было огромное недовольство, томление, сюда почти не ходил зритель, и на этом фоне мой приход был желателен. Даже такой глупый и безрассудный спектакль, как "Автоград-XXI", который я здесь поначалу поставил, оказался радостен для труппы. Кстати, главную роль играл в нем только что перешедший в наш театр из Саратова Олег Янковский.
- Он до вас пришел или вы его переманили?
- Переманил. Евгений Павлович Леонов снимался с ним в одном, сейчас уже забытом фильме. И он мне сказал: надо посмотреть артиста, очень хорошего. Я помню, как я на бумажке написал: Олег Янковский. Положил в карман и пошел смотреть. Дело происходило в Ленинграде, Саратовский театр приехал туда на гастроли, Янковский играл князя Мышкина. Он был совсем молодой еще, но тогда уже обладал какими-то тайнами мастерства. Он прошел очень неплохую школу. Ведь, кроме саратовских страданий (у него там все непросто складывалось), у него был еще опыт работы с Роланом Быковым. Они снимались вместе в фильме "Два товарища", и эти съемки стали для него настоящим актерским университетом. Его серьезная слава и началась, собственно, с этого фильма.
Казалось, что самой страшной фигурой в театре был Всеволод Ларионов
- Значит, никакого сопротивления вы не встретили?
- Скорее наоборот. Александр Збруев почему-то не ушел с Эфросом. Остался здесь. И поймал, по-моему, жар-птицу за хвост в нескольких ролях.
- Но обычно старая гвардия берется за руки, говорит: не пустим, не разрешим...
- Тогда казалось, что самой страшной фигурой в театре (сейчас вспоминаешь об этом с улыбкой) был Всеволод Ларионов. Пятнадцатилетний капитан. Ну, вы помните. Театр полнился слухами, я старался не придавать им значения. Но и Ларионов как-то подошел ко мне и сказал: вам, наверное, столько про меня всего наговорили, не верьте ничему, я буду строить вместе с вами новый театр. Мы еще не знали тогда, что у него и название будет новое. Через несколько лет нам разрешили назвать его "Ленком". До этого он назывался чудовищно и чудовищно длинно - Театр Всесоюзного Ленинского Коммунистического Союза Молодежи, а наш пятнадцатилетний капитан, переживая некоторые сложности на своем жизненном и профессиональном пути, учился тогда в Высшей партийной школе. Я, когда это узнал, понял, что человек уж очень в себе не уверен. После той ошеломляющей славы, которая на него обрушилась в связи с его фактически первой и сразу же звездной ролью, он пребывал в каких-то метаниях. Неожиданная слава тоже ведь может быть губительна.
- У вас не было смелой мысли переманить в "Ленком" Андрея Миронова (театральная слава Захарова началась с постановки "Доходного места" в Театре Сатиры, где Миронов сыграл роль Жадова. Спектакль был вскоре запрещен. - "Известия")?
- Была. Но я остановился на том, что сюда перешла Татьяна Ивановна Пельтцер. А у Андрея начались какие-то режиссерские опыты в Сатире, и я подумал: не испорчу ли я ему жизнь? В общем, в результате мы остались близкими друзьями, но...
- Из кого же состояла труппа? Наличные силы уже были?
- Были. Тогдашний директор театра Рафик Экимян сделал так, что сюда еще до меня пришли Евгений Леонов, Вера Орлова, замечательная молодая героиня Охлопкова. Так что нельзя сказать, что я попал в чужое пространство. Здесь жило радостное ожидание нового дела. Такое случается иногда в нашей профессии.
Шатров сказал мне: надо ехать на БАМ
- А Софья Гиацинтова как вас встретила?
- Вы знаете, очень хорошо. Сказала мне какие-то мудрые слова. Она стала для нас воплощением традиций МХАТа-2. И эстетических, и этических. Единственной, кто немножко дрогнул при моем появлении в театре, была замечательная актриса Елена Алексеевна Фадеева. Хотя все это тоже вспоминаешь сейчас с улыбкой. Знаете, я очень хотел, чтобы у нас была живая музыка, какой-то живой оркестрик вроде тех, которые сидели раньше под сценой. И я вместе с композитором Гладковым пригласил в наш театр вокально-инструментальный ансамбль, который играл в Подмосковье на танцверанде. До эпохи дискотеки существовала такая площадка - деревянная, под открытым небом. Вокруг забор, колючая проволока, много милиционеров с собаками, а в середине играет несколько студентов. Они потом и перешли в наш театр, составив костяк живого оркестра. Я хотел показать их артистам и попросил сыграть в нашем фойе. Это, наверное, был опрометчивый шаг. Какую-то часть труппы это шокировало. Ко мне подошла Фадеева и сказала: ну что же, хорошо, что у нас будет свой джаз. В эту фразу было вложено много всяких смыслов, если учесть, какое время стояло на дворе.
Потом, не в последнюю очередь с помощью вот такой живой музыки, к нам пошел новый зритель. Мне нравится, когда театр обладает широким спектром захвата. Хочется, чтобы ко мне ходили и театральные гурманы, и самая простая публика, как в шекспировский "Глобус". Знаете, я с очень большим интересом вас читаю, и про последнюю нашу премьеру вы замечательно написали. Но там была такая фраза: "Захаров очень хотел, чтобы его заметили". Так вот я хотел вам сказать...
- Я написала не "чтобы заметили", а "чтобы услышали". По-моему, это естественное желание для человека вообще, а для театрального человека особенно - чтобы его услышали.
- Да, для меня естественное. Я сразу был запрограммирован на театр, который должен собирать много сотен людей, вызывать мощный резонанс.
- Я и не говорю, что это плохо. Я лишь констатирую, что это так. Ведь есть режиссеры запрограммированные. Вот, скажем, Анатолий Васильев открыто говорит: что про меня думает зритель, мне совершенно безразлично. Я-то как раз считаю, что театр, безразличный к зрителю, может оставаться высоким искусством, но театром быть перестает.
- Давным-давно я был на одном немецком фестивале и на городской площади увидел уличную труппу. Мне она понравилась, я постоял, посмотрел. Случилось так, что ночью мы возвращались по этой же площади, и я увидел, что те же самые артисты продолжают работать, хотя зрителей вокруг уже не было. Они работали для себя самих. И меня это очень впечатлило. Так что, я думаю, театр многообразен в своих проявлениях. Важно преуспеть на избранном тобою пути. Вроде бы у меня это стало получаться, хотя, конечно, были спектакли, от которых остались очень кислые воспоминания.
- А именно?
- Да много. От испуга был сделан спектакль "Люди и птицы". Ведь от меня все время ждали, что у нас будет комсомольская тематика. Мы же профильный театр. Чтобы молодогвардейцы были, ну в крайнем случае люди, поехавшие на целину с гитарами. И мне Михаил Шатров как-то сказал: дело плохо, надо ехать на БАМ. А мне и впрямь было интересно посмотреть, что это такое. И вот мы поехали туда с небольшой группой молодых драматургов (в нее, кстати, входил Юра Щекочихин) и сделали на основе увиденного некий спектакль, надеясь улучшить свои отношения с властями. Но в последний момент... Знаете, как про "Ивана Грозного" Эйзенштейна говорили: он хотел поцеловать вождя в одно место, но передумал и укусил. Вот и у нас такое произошло. В результате мы и зрителя оставили в недоумении, и ужасно обидели партийные инстанции. Клевета на БАМ и все такое.
- Вас сильно подкосила история с "Доходным местом"?
- Нет, вы знаете, я молод был и не очень понимал, что на самом деле случилось. А потом довольно быстро после запрещения спектакля меня встретил Олег Ефремов и сказал: не жалей о том, что произошло. О спектакле останется такая память, что она будет лучше, чем сам спектакль. И я ему поверил. Многие мне говорили: давай сделай снова "Доходное место", но я понимал, что время прошло. Как с "Голым королем" в "Современнике" - бессмысленно было его восстанавливать.
- Существуют два способа поведения после такого удара: или ты пускаешься во все тяжкие или, наоборот, начинаешь очень осторожничать. У вас не появилось чувства страха?
- (Немного не поняв вопрос.) А это вообще наша профессиональная болезнь. Надо все время делать шедевры. Когда сделал удачный спектакль, наступает трусость. Боишься, что так, как в прошлый раз, не получится, что не оправдаешь доверия. Надо переступить через это. Уж не помню кто из великих сказал: настоящий художник тот, кто не боится поденщины. Особенно в театре. Театр ведь - жуткая поденщина. Это не стихи писать.
