Бар-Селла Зеев - Жизнь мародера
"Тот, заломив шею, понес его вдоль улицы".
30-е годы — новые новости:
"Тот, заломив шею, понес его по улице".
Зачем? Ведь какая, собственно, разница: "вдоль улицы" или "по улице"?
Да все просто — прежнее "вдоль" столкнулось с переделанным началом следующей фразы. Раньше было:
"Над железной решеткой сада, качаясь, обеспамятев, бежал австриец без винтовки, с кепи, зажатым в кулаке".
А в 30-е годы стало так:
"Вдоль железной решетки сада..."
Понятно, что получившееся повторение —
"...вдоль улицы. Вдоль железной решетки..."
— взыскательного мастера не удовлетворило, и пришлось с одним "вдоль" расстаться. С тех пор читается так:
"...понес его по улице. Вдоль железной решетки сада, качаясь...".
Ну вот — с 30-ми годами разобрались... Но что заставило уже в 1929 году придираться к вполне приличной фразе?
Только одно — Шолохов не знал одного конкретного и совершенно специфического значения глагола "нести" — "лошади несут" —
"понесли, взбесились и помчали"
(Даль <1881>, II, 537).Так вот, "понес" — это, понятно, форма совершенного вида глагола "нести", но в значении, отличном от обычного,— не "таскать", а "взбеситься и помчаться".
Конь Григория понес — будучи ударен плоской стороной шашки.
Не поняв этого, Шолохов уж и вовсе растерялся, столкнувшись на той же странице с фразой:
"Конь прыгнул, всхрапнув, понес Григория на средину улицу".
То, что эта фраза произвела на Шолохова сильное впечатление, подтверждается первоначальной правкой, внесенной в предыдущий пассаж. Правка эта полностью ориентирована на последующую фразу:
"...понес Григория на средину улицы"
"...понес его вдоль улицы"
Мало того, через фразу скачет еще одна лошадь и опять что-то тащит:
"Мимо Григория вспененная лошадь протащила мертвого казака, и лошадь несла, мотая избитое оголенное тело по камням".
Так вот, эта фраза никаким изменениям не подверглась, а зря — именно в данной фразе мы встречаем глагол "нести" в том самом, недоступном Шолохову значении. Он-то решил, что лошадь несет мертвое тело, а дело обстоит совсем иначе. Тело лошадь "протащила", а "несет" она не тело, а себя самое — т.е. "понесла, взбесилась и помчала".
То, что лошадь обезумела, ясно из того, что она "вспененная". Лошадь-то никто не погоняет — всадник мертв, значит, мчится она по собственной воле, гонимая страхом перед висящим в стремени трупом.
Зато две другие фразы Шолохов мучил беспрестанно:
Было:
"понес вдоль улицы" — стало: "понес его вдоль улицы",
и наконец:
"понес его по улице".
Было:
"понес Григория на средину улицы"
стало:
"вынес Григория на середину улицы".
Но ведь на лошадей в этой главе возложена вовсе не транспортная функция — они лишь завершающий мазок картины всеобщего безумия. Безумен Григорий — "Распаленный безумием, творившимся кругом, занес шашку" над головой австрийца... Безумен австриец — бежал "обеспамятев"... Безумны лошади — несут...
А Шолохову ноша оказалась не по силам...
Ну, ладно — ну, не справился... И что же из этого следует?
Да, в общем-то, всё: язык Шолохова — это не язык автора. А раз автор романа и Шолохов говорят на разных языках, то мы имеем дело с двумя разными людьми.
Пол-лошади
Тяжела гражданская война. И особенно тяжко, что не далекая чужая земля, а родная околица обернулась театром военных действий. Правда, с другой стороны, противнику куда как хуже. Ему здесь каждая былинка враг, каждая щель — западня...
А казак — на своей земле. И пока враг мыкается по голой степи, казак тайными путями несет ему смерть.
В начале 1918 года Григорий воевал на стороне красных и со своими двумя сотнями двинулся на охват правого фланга "чернецовцев".
"Двадцать верст дали круга. <...> Балка, по которой двигались в обход, была засыпана снегом. Местами доходил он лошадям до пояса"
(II, 5, 12).Лошадям — до пояса?! Это как? Может, всаднику до пояса? Вряд ли — там, где всаднику по пояс, лошадь тонет с головой. А снег не вода — не выплыть... Может, что-то есть такое в лошадях, что казаку известно, а нам невдомек? Вот Даль вспоминает, что бывают у животных "поясa"!.. Впрочем, тут же замечает, что так именуются
"поперечные полосы другой шерсти"
(Даль, III, 376).
Поперечные, а не продольные! Не на задних же ногах шагали лошади по балке!?..
А может, речь идет о какой-то части сбруи? Ведь там столько всякого — седла, чересседельники, подпруги, потники...
Так нет, никакую часть сбруи (ременную или иную) никто и никогда "поясом" не называл.
Или все-таки Шолохов имеет в виду именно середину лошадиного туловища? Но лошадь подпоясаться не может! Чтобы подпоясаться, нужна талия...
И вот эдакая глупость держалась в романе целых 15 лет — лишь в 1945 году Шолохов смекнул, что снег доходил лошадям "до брюха"!
Так ведет себя Шолохов. А как ведут себя лошади? А вот так:
"Лошади, спускаясь, топли
(после 1932 г.: "тонули". — З.Б.-С.)
в рыхлом снегу по пузо"
(III, 6, 30)."<...> тверда земля, и растет по ней трава сильная, духовитая, лошади по пузо <...>"
(I, 3, 1).И так:
"Разъезд вброд переехал речушку, вода подходила лошадям по пузо <...>"
(I, 3, 5).Так что же, на самом деле, было написано в загадочной фразе про подпоясанных лошадей? Только одно:
"Балка, по которой двигались в обход, была засыпана снегом. Местами доходил он лошадям до пуза"...
"До пуза", а не — "до пояса"!!![10]
Ясно, что перед нами ошибка. Ошибка, порожденная неумением прочесть слово и глупостью при выборе возможного прочтения. А из этого, в свою очередь, следуют два вывода.
Что могло заставить читать "пояс" там, где написано "пузо"? Только почерк автора романа. А значит, что в этом почерке "у" было сходно с "о", а букву "з" можно было при некотором усилии принять за "яс"...
Будь у нас один подобный случай, можно было б засомневаться. Но случай этот не единственный.
Автор пишет:
"подъ городомъ Сталупененъ"
— Шолохов читает:
"под городом Столыпиным"
(I, 1, 14; II, 4, 4)[11].Здесь он разглядел в авторском "у" букву "ы"...
Смирившись с установленным нами фактом, В. Васильев, не самый безнадежный из московских любителей Шолохова, все еще пытается спорить с нашей интерпретацией данного безобразия (шолоховские глупость и невежество), заявляя, что
"Столыпин — народно-этимологическое название города Сталупенена <...> — типичный случай "перевода" с чужого языка в народе (по созвучию, "детская рифма").
В. Немирович-Данченко (не Владимир, естественно, а — Василий. — З.Б.-С.) в книге "Скобелев", рассказывая о плане заграждения минами Дуная у местечка Парапан, пишет:
знаменитый генерал спросил уральских казаков: "Знаете ли, куда вы теперь идете..." Солдаты стали мяться... "В Барабан, ваше-ство!"
— "Ну все равно, Парапан или Барабан..."
<...>
В минувшую войну дворцовый ансамбль Сан-Суси, на территории бывшей ГДР, наши солдаты переименовали в "Самсоси" <...>"[12].
Но приводимые В. Васильевым иллюстрации свидетельствуют как раз об обратном — не могло быть здесь никакой "детской рифмы", поскольку слова "город Столыпин" мы ни разу не встречаем в речи персонажей, а исключительно в авторском тексте (на что и было указано уже в 1989 году)...
А еще есть дед Гришака — дед Натальи Мелеховой (в девичестве — Коршуновой). В краткой биографической справке о нем Автор сообщает:
"Участвовал в турецкой кампании 1877 года <...> За боевые отличия под Плевной и Рошичем имел два Георгия и георгиевскую медаль"
(I, 1, 19).И дед Гришака Автору не перечит:
"— А я в турецкой кампании побывал... Ась? Побывал, да. <...> Под Рошичем был бой... <...> Два Егория имею! Награжден за боевые геройства!.."
