Эль Мюрид - Сирия, Ливия. Далее везде! Что будет завтра с нами
Первоначальный приход к власти сугубо светских политиков, которых поддерживали вернувшиеся из эмиграции — как внешней, так и внутренней — имамы, вполне укладывался в логику происходящего. Однако аятоллы показали себя политиками высшей квалификации — и крайне споро взяли власть в свои руки, разрушив все остальные внешние и внутренние проекты, касающиеся будущего Ирана.
В чем-то повторилась история большевиков, которых пытались использовать все: и германский, и российский Генеральные штабы, на них имели виды евро-социалисты, изобильно паслись вблизи еврейские эмиссары. Но в итоге Ленин, а затем и Сталин закрыли наглухо любые возможности внешнего и внутреннего влияния, выйдя со своим — уникальным — проектом развития России, отстояв его в двух войнах и совершив рывок в развитии, опираясь не на зарекомендовавший себя западный путь, а на свой собственный.
Вероятно, именно эта способность к формулированию принципиально иных путей развития и вызвала смертельную ненависть Запада к Советской России и СССР. Точно так же, как вызывает совершенно необъяснимую ненависть на уровне инстинктов иранский путь — как у аравийских монархов, так и у Запада.
Тема — арабская. Язык — английский. Плакат — американский.
Однако шиитский Иран сам по себе не мог считаться предвестником бури. Противоречия между шиитами и суннитами, совершенно неразрешимые даже в перспективе, заставляли относиться к Ирану, как к некому уникуму, опыт которого никогда не может быть использован странами с традиционно суннитским населением. Однако Иран решил две проблемы, которые оказались неразрешимыми для всего остального исламского мира — он сумел сочетать социальную справедливость с динамичным экономическим развитием, при этом не повторив печальный опыт как Ливии, так и аравийских монархий, чье население оказалось попросту развращено социальными благами, получаемыми фактически незаслуженно.
Опять же, понятно, что раем Иран не стал — трудно им стать после революции, войны, тридцатилетней блокады плюс после вполне объяснимой послереволюционной «усушки» среди многочисленных детей революции. Но даже в этих условиях рывок страны оказался весьма впечатляющим.
Так или иначе, но светский путь развития оставался определяющим, однако за арабскими странами прочно закрепился второй, а где-то и третий эшелон мировой политики, которую определяло противостояние СССР и США. Но и просоветский, и прозападный, и националистический лагеря арабского мира развивались, исходя из жесткой авторитарной модели устройства практически несменяемой власти с тем или иным налетом патернализма.
Столкновения протестующих с полицией в Блиде (Алжир) 8 января 2011 года Тысячи египтян собирались на площади Тахрир в Каире, чтобы выразить гнев и разочарование политикой египетского президента Хосни Мубарака
В обществах росло стремление к справедливости, которая становилась все более призрачной иллюзией, — но иллюзией лишь в рамках выбранных светских проектов. И пришло время исламистов, которые сумели предложить обществу то, что оно ждет, — ту самую справедливость и то самое развитие в одном флаконе.
Турция оказалась первой, без революций и потрясений сумевшей плавно сменить кемалистскую элиту, ощутимо попавшую в тупик. Турецкая партия справедливости и развития становится матрицей для несистемных умеренных исламистских организаций по всему Ближнему Востоку. И вот здесь есть смысл взглянуть на феномен современных «Братьев-мусульман» и салафитов.
Во многом эти два течения демонизированы, и уже поэтому страх перед ними носит скорее иррациональный характер. Как боятся дети в темной комнате висящее на вешалке пальто.
На самом деле, если отбросить сложносочиненные предложения, перед нами два принципиальных подхода. Либо мы изменяем мир под догмы ислама, либо мы приспосабливаем ислам к реалиям жизни. Первый подход — это, безусловно, салафиты. Рефлекторное желание ребенка закрыться от страха внешнего мира под привычным одеялом в такой родной и уютной кровати — это и есть салафизм. Это, конечно, примитивная аналогия. Если более серьезно — то салафизм стал ответом на несправедливость, которую ощущает население по отношению к себе со стороны власти. Непотизм, коррупция, безудержное стремление к власти и богатству отвращают и вызывают ненависть. Салафизм, призывающий к «чистому» исламу, к возврату к нормам седой древности, когда, как известно, трава была зеленее, девки толще и халва слаще, вполне адекватно воспринимается наиболее угнетенными, отброшенными вниз по всем социальным ступеням.
Совершенно не зря именно салафизм исподволь, но поднимает голову в российском Поволжье. Власть бывших партсекретарей, ставших президентами, окруживших себя непробиваемой стеной родственников и клиентов, отсекает население национальных республик от активного участия в жизни, не дает социально активным подняться наверх, обездоливает не входящих в клановую систему как представителей титульной нации, так и низложенных до людей второго сорта русских. «Ваххабит Раздобудько» был самым серьезным сигналом катастрофы в социальной жизни страны, но его предпочли не заметить. Вербовка салафитами русских и вообще людей с неисламским происхождением (вспомните Саида Бурятского) становится на конвейер и принимает весьма угрожающие размеры.
Саид Бурятский (Александр Александрович Тихомиров)
Да, за салафитскими движениями и организациями стоят расчетливые и умные люди из ваххабитских монархий Залива, и уже поэтому они враги России. Однако нужно понимать, что сам характер компрадорской российской власти является непосредственной причиной создания питательной почвы для этих опаснейших идей.
Если такое происходит в России, — можно понять, насколько находят отклик радикальные призывы и идеи салафитов на Ближнем Востоке.
Второй подход, который более прагматично предлагает приспосабливать ислам к сегодняшнему миру, очень серьезно изменившемуся с момента возникновения этой религии и ее догм, олицетворяют «Братья-мусульмане». У них нет ни малейшего сомнения в исламской этике, как основе самого существования. Но при этом они вполне отчетливо понимают, что мир и человек несовершенны, и в одночасье изменить их невозможно. «Братья-мусульмане» готовы идти на компромиссы и идут на них, предел, за которым компромисс для них невозможен, как раз и определяется базовыми ценностями ислама.
Совершенно не зря среди «Братьев-мусульман» много умных людей с прекрасным образованием. При этом они отлично ориентируются в жизни народа и, собственно говоря, являются частью этого народа. Самое главное — представить себе, что Мурси станет пожизненным президентом Египта, как старый добрый Хосни Мубарак, совершенно и решительно невозможно. И дело даже не в личных качествах Мурси — дело в «Братьях-мусульманах», которые попросту не дадут засиживаться даже самым влиятельным своим представителям.
Авторитетнейший богослов Юсеф Кардави, который для суннитской уммы что-то вроде аятоллы Хомейни для иранцев, — вторая линия защиты специфической исламской демократии от диктаторских замашек любого представителя «Братьев-мусульман». Влияние религиозных авторитетов на политику с приходом к власти исламистов резко усиливается. Не будем забывать: ислам — это религия и политика, сплетенные вместе.
Эмблема организации «Братья-мусульмане»
Фактическим итогом «Арабской весны» становится создание невиданной до нынешнего дня исламской демократии — очень специфической, совершенно непохожей на привычную западную. Так же, кстати, как была непохожа на западную и советская демократия — что не мешало ей быть подлинно народной и отвечающей специфическим условиям советской и российской цивилизации. Время авторитарных диктаторских режимов в арабском мире уходит, вопрос только в том, как именно произойдет эта трансформация.
Возвращаясь к самому началу этого текста, нужно теперь сказать о втором выводе, который следует из промежуточных итогов «Арабской весны».
Россия должна понять и принять как непреложный факт — изменения в исламском мире уже произошли. Они еще будут происходить, однако время светских исламских проектов завершено. Не потому, что они оказались плохими, а потому, что они противоречили самой сути этой уникальной цивилизации. Точно так же, как противоречит самой сути нашей цивилизации алчность западного проекта. Но наше время еще впереди.
