Газета Завтра Газета - Газета Завтра 42 (1194 2016)
Так в мире копятся неразрешимые противоречия. Они разъедают трещину в реакторе, проникают в неё, расширяют до размеров зияющей раны. И эти противоречия могут быть преодолены только через великое испытание, великую битву, подобную той, что приняли от неведомой силы бродичи шестьсот лет тому назад: "В лето от сотворения мира шесть тысяч девятьсот сорок седьмое на Бродах бысть сеча великая с неведомою ордою. В той сече погибоша мнозие бродичи".
Новая неведомая орда надвигается на Россию. Впрыскивает в неё яд чернобыльника через газеты и телевидение, провокаторов и предателей. Эта орда владеет особым "управленческим оружием", она изучила теорию катастроф и выстроила алгоритм уничтожения страны. Демонтажу будут подвергнуты идея государства, его централизм. Русский народ — краеугольный камень империи — окажется поруган, его погонят с имперских окраин, на него ополчатся те, кто вчера дарил братское целование. Общество окончательно расслоится, во всех точках пересечения сшибутся начальники и подчинённые, старики и юнцы, физики и лирики, экологи и технократы, либералы и консерваторы. В результате воцарится полный хаос: отсутствие власти, дезорганизация, паника. Исчезнет элементарная коммуникация, страна будет парализована, рухнет в пропасть, превратится в бесформенную массу между трёх океанов, которую станут растаскивать на части. Но полное уничтожение не наступит до тех пор, пока в осаждённой стране сыщется хотя бы один праведник.
В Броды приходит некто Фотиев. Философ, социолог, управленец, побывавший на многих советских стройках, укрощавший Чернобыль. Он приносит своё контроружие, свой уникальный метод, рождённый из опыта, множества прочитанных книг и общения с интеллектуалами-"великанами". "Вектор", "века торжество" — так называет своё оружие Фотиев.
"Вектор" многолик и многогранен. Порой это управленческий метод, позволяющий упорядочить сложные производственные процессы, с помощью графиков увидеть провалы, подтянуть отставание, вновь отладить систему.
Порой это социальный двигатель, способный перерабатывать, суммировать и направлять энергию, копившуюся в народе веками. "Вектор" настиг конец ХХ века, придя из необозримой дали: "Из далёкого уральского поселка, из серых прокопчённых бараков, из рёва гармоней, из воя фабричных гудков, из драк и жестокости, из пьяных бормотаний отца, из лихих ватаг, сшибавшихся стенка на стенку, из сказок и песен бабушки, из могучих гранитных лбов и зелёных косматых кедров, из людских пересудов и толков, то скандальных, то мечтательно-тихих, под высокими летними звёздами".
Порой это модель преобразованного государства, где все будут жить в согласии, минуют подрывные точки, обретут общий смысл бытия и единый вектор движения: ""Вектор" для стройки был началом реформы. Началом той революции, совершаемой не через восстание народа, а сверху, из центров власти, внедрением новых идей. "Вектор" был революцией. Крохотной каплей, сохранявшей закон океана".
Порой это философия, не только истолковывающая, но и преображающая действительность, предлагающая взамен "книги утрат" "книгу обретений", которую напишут не губители и властители, а "творители" и "гармонители": "Главное, что мы строим, — это не машины и станции, не космические корабли, а отношения друг с другом. Главный смысл нашей земной деятельности в этой части Вселенной — увеличение доброты и любви".
"Вектор" принят руководством стройки, даёт положительный результат. Его планируют внедрить в тресты и бригады. Но организационное контроружие Фотиева наталкивается на глухую крепостную стену. Замначальника стройки Горностаев, сочетающий в себе ум Фауста и коварство Мефистофеля, из ревности и зависти интригами и лукавством вытесняет "Вектор". Личина Горностаева державна, целеустремлённа, управленчески грамотна, но суть — разрушительна. Он часть той силы, что вечно хочет добра и вечно совершает зло. Горностаев сумел изменить направление "Вектора" в сторону отторжения, разочарования и гибели.
Фотиев отчаянно ищет сбои в своей системе. Чтобы "века торжество" не превратилось в "века погребение" и "века проклятие", он отправляется в Москву, к "великанам". Рассказывает о случившемся, просит совета, хочет выйти из тупика. Политолог, социолог и философ называют открытие Фотиева "переломным": "прежней эпохе оно уже не нужно, а будущей ещё не нужно". Каждый из "великанов" предлагает свою теорию спасения, свою возможность избежать катастрофы.
Либеральная теория социолога предполагает стыковку с Западом, подключение к его источникам "живой воды". Тоталитарная теория политолога призывает к укреплению централизма, который за счёт внутренних ресурсов, как после войны, укрепит страну, удержит откалывающиеся окраины. Метафизическая теория философа утверждает, что за столетия русская культура надышала такую атмосферу, что даже при самой страшной трагедии в России всё равно родится гармонитель, "носитель мысли великой". Он склеит позвонки истории, примирит красных и белых. Но гармонитель, как всё великое на Руси, взращивается веками.
Каждую из этих теорий фотиевский "Вектор" готов вобрать, в чём-то усилив, в чём-то оспорив. Но всё равно это не приведёт к абсолютной гармонии. Фотиев ощущает, что "Вектору" не хватает чего-то самого главного, будто пока это холодная машина, в которую предстоит вдохнуть душу.
Фотиеву в Бродах открывает на это глаза местный священник — отец Афанасий. "Вектор", рациональный, взвешенный, просчитанный, тоже подобен Вавилонской башне — самостийному порыву к небесам, преобразованию без смирения, всепрощения и упования на Бога: "Все земные устроения, за которые принимаемся, выпадут из рук и рассыплются, если без Бога. А если с Богом, то выйдут желаемые. Без Бога сговоримся, сладимся, соберёмся в кучу, навезём для строительства кирпича, камня, железа, поставим столп до неба, а он нам на головы рухнет. Одних придавит, а другие, которые уцелеют, побегут прочь, завопят на ста языках, а что — понять невозможно".
Именно через такое прозрение, как первохристиане-катакомбники, собираются за единым столом светоносные персонажи дилогии — единомышленники Фотиева. Среди них праведники, униженные и оскорблённые, претерпевшие за други своя, видевшие смерть на войне и испившие горькую чашу Чернобыля. Их трапеза становится молитвой за Отечество, а ещё несовершенный "Вектор" выбирает верное направление — туда, куда летит тихий ангел.
В каждом следующем романе Проханов будет одухотворять "Вектор", творить "Века торжество": когда империя рухнет, когда будет мучительно выбираться из пропасти, когда станет копить силы, когда окрепнет.
Герои Проханова пойдут за Тем, Кто в "рабском виде" ходит по Руси. Герои напишут иконы Рождества, Входа в Иерусалим, Тайной Вечери, Несения Креста, Распятия. Вставят их в иконостас златоверхого храма, поднесут неугасимую лампаду и увидят нескончаемый путь своей Родины — сокровенной Руси, России предвечной.
«Чистейшей прелести чистейший образец»
«Чистейшей прелести чистейший образец»
Екатерина Глушик
К юбилею Жанны Болотовой
Из тысяч фильмов, снятых в нашей стране, лишь несколько любит большинство зрителей. И только единицы кинолент — знаки эпохи. Актёры, в них играющие, становятся частью нас самих, как стихи и поэмы Пушкина, поэзия Есенина, как "Утро в сосновом бору", как "Три богатыря", как "Лебединое озеро". Это всё — часть твоей жизни, всё это принадлежит тебе уже потому, что ты родился в нашей прекрасной стране.
Жанна Болотова первой же своей ролью Гали Волынской в фильме "Дом, в котором я живу" стала частицей каждого из нас, войдя в сердце, запав в душу. Она всегда рядом. Всегда с тобой. Стоит только подумать о ней. Девочка-солдат, маленькая девочка, совершившая великий подвиг. Уйти добровольцем на фронт, чтобы великая страна одержала великую победу. В этом фильме предельно ясно сказано: страна жива тобой, победа зависит от тебя. Нет маленького человека, когда идёт "священная война". Победа будет за нами, если каждый, как эта девочка, готов отдать за родину жизнь. Это сказано Жанной Болотовой — это она так сумела сыграть. И какая горечь утраты у каждого зрителя, когда он слышит: "Нету Гали. Убили Галю". Какое ощущение несправедливости, что такая красота, чистота, юность, хрупкость уходит из мира. И мы все — сироты. Роль перекликается с судьбой семьи Жанны Болотовой: сестра мамы, Зинаиды Константиновны, Галя, погибла в блокадном Ленинграде. Нету Гали…
Это тот случай, когда наутро проснулся знаменитым. Иначе просто не могло быть. Фильм сделал любимыми всех снявшихся в нём актёров. Но особо любимой была, конечно, Жанна Болотова, самая юная из актёров и самая пронзительная, какой-то нездешней внешней и внутренней красотой освещающая мир. Зазнаться, заболеть звёздной болезнью — казалось бы, естественный ход событий. Но Болотова, взяв планку, её не опустила: в исполнении, в достоинстве. Скромность без самоуничижения. "Я такая же как все, простая, как миллионы наших женщин. Это не всем понятное счастье — быть как все. Быть частью народа". От кого из деятелей культуры услышишь такое? От Жанны Болотовой.
