Джульетто Кьеза - Русская рулетка
Передо мной сидел господин явно культурного вида, одетый как бродяга. Он правил рукопись, не знавшую электронного принтера, полную цифр и графиков: очевидно, какой-то технический доклад. Рядом с ним его жена со взбитыми волосами читала русское издание «Мари-Клер». Слева от меня с «Советским спортом» в руках сидел орденоносный пенсионер, пришивший награды на дырявую джинсовую куртку. Как определить это нечеткое межклассовое сообщество бедолаг? (Я подумал, что следует изобрести новые категории анализа. Какие? Я ими не располагал, хотя и старался что-нибудь придумать.) Единственным исключением среди пассажиров была потрясающая красавица в конце вагона. Черная кожаная мини-юбка, темные прозрачные чулки, корсаж розового бархата, головокружительные каблуки и макияж манекенщицы. С утра она уже была во всеоружии для шикарного вечера. Ей было не больше 22 лет, и она вполне могла бы оказаться на обложке «Мари-Клер». Она возвращалась в Калугу, чтобы показать родителям или дедушке с бабушкой, как можно добиться успеха в Москве. Ее успех можно было измерить стоимостью билета на электричку. Но в этом вагоне она блистала как фея из сказки, только в короткой юбке. Куда отнести ее, в какую категорию, в какой социальный слой?
Я не успел продумать все варианты, как новый, по-своему бурный и современный мир взорвался у меня перед глазами. Дверь, вагона распахнулась и пропустила молодого человека со спортивной сумкой. Он начал говорить, и его декламация, направленная к более привычной, чем я, публике, была встречена спокойным безразличием. Молодой человек продавал корейский органайзер, из тех, что с календарем, будильником, калькулятором, и, чтобы научиться им пользоваться, понадобится неделя, а потом он оказывается нужен только для подсчетов и, как только закончатся батарейки, ты забываешь о его существовании. Цена — 60 рублей, на тот момент 4 доллара, а месяц назад она соответствовала бы 10 долларам. В конце дня я выяснил, что это был самый дорогой товар, продававшийся в поезде. Молодой человек оказался только первым из нескончаемого ряда торговцев. Как только он вышел, в дверях появилась парочка коротко стриженых ребят с многочисленными сережками в ушах. Тот, что был повыше, заявил: «У меня для вас две плохие новости и одна хорошая…» Пауза, чтобы посмотреть на реакцию. Неплохо: несколько голов поднялись полюбопытствовать. «Рубль продолжает падать, а Борис Ельцин все еще жив. А хорошая новость — вот эта книга, которую я вам дарю за 20 рублей». Речь идет о красиво оформленном томе «Магия», и четыре пассажирки тут же приобретают его.
За этими первопроходцами, видимо самыми предприимчивыми, следует нескончаемая череда продавцов и продавщиц. К приезду в Калугу я насчитал их 41. Они продавали все — от шнурков для ботинок (рубль за упаковку) до шоколадных наборов, какие обычно дарят, когда идут в гости (5-10 рублей), от порнографических журналов до изданий, посвященных воспитанию детей, от низкопробных детективов псевдоамериканских авторов до полного собрания сочинений Тургенева в подарочной упаковке, от польского гуталина до тайваньского фена, от местного сливочного мороженого (продавцы заходили на каждой остановке) до пива (один из немногих российских товаров), от резиновых перчаток до стиральных порошков, от мыла до соли, от плюшевых кукол до карамелек врассыпную. Мелкие предметы, стоившие дешево или очень дешево. Полезные предметы, доступные кошелькам путешественников, с незапамятных времен проводивших выходные на своих покосившихся дачах (без водопровода и с туалетом во дворе) и отпуск на свежем воздухе. Время от времени вагон переполнялся, и люди стояли в проходах: видимо, существовало интенсивное движение и между промежуточными остановками. Торговцы вынуждены были проталкиваться между людьми и перешагивать через сумки и свертки. Кое-кто из пассажиров ворчал на них, и продавщица, веснушчатая девушка, торговавшая турецкими полотенцами, ответила: «Если бы у меня была работа получше, я бы — здесь не ходила». За ней, держа на плечах две набитые вещами пластиковые сумки, следовал старик, слабым голосом предлагавший «тетради для ваших детей, карандаши, ручки, ластики, все импортное». Цены скромные, от 2 до 5 рублей, меньше четверти доллара. Товар, купленный неизвестно где и принесенный сюда на собственном горбу, — тоже рынок, быть может, единственный, который знали эти люди.
Почти все выходят, не доезжая Калуги. Город погружен в позднее воскресное утро, греясь под еще теплым сентябрьским солнцем. Дома точно такие же. как десять лет назад: не видно ни кранов, ни лесов, столь привычных в Москве, никаких признаков реконструкции, реставрации или хотя бы обновления фасадов. Единственное новое здание стояло на улице, по-прежнему безмятежно носившей имя Ленина, — Сбербанк. Голубое стекло и бетон, сверкающее, государственное — оно походило на марсианский корабль, упавший посреди Калуги. Мне пришло в голову, что «Калужский вариант» — неплохое название для фантастического романа. На городском рынке изобилие тех же дешевых товаров, что и в электричке. На глаза попался даже псевдо-Макдоналдс, настолько откровенно подделавший эмблему, что это очевидно даже калужским потребителям. Много проржавевших киосков, редкие рекламные плакаты западных товаров, видны даже отголоски далекой битвы между «Кока-колой» и «Пепси». Иномарки можно пересчитать на пальцах одной руки. Цены в среднем на 20–30 % ниже, чем в Москве. Значит, в Калуге доходы соответственно ниже. Всего-то 200 км от столицы.
Обратно на вокзал меня везет молодой таксист. Его «Волга» регулярно глохнет на каждом светофоре, и он вылетает, как сумасшедший, открывает капот, что-то там дергает и судорожно срывается с места. Я спросил его, не боится ли он, что после кризиса реформы повернут вспять. «Вспять? — весело переспрашивает он, все еще не отдышавшись после очередной реанимации машины. — Да мы здесь никуда и не уходили». Эта консультация стоит миллиарды долларов. Если бы крупные западные инвестиционные банки послали своих экспертов сюда, в Калугу, к таксисту, они сэкономили бы кучу денег, на которые купили ГКО правительства Виктора Черномырдина.
Глава 8
ЭЛИТЫ
Настоящая, неидеологизированная дискуссия, т. е. не проводимая в целях подтверждения того или иного тезиса, вокруг проблемы новых элит России — элит, появившихся после смерти так называемого советского коммунизма, жизненно необходима, чтобы понять, что случилось с Россией на том этапе. который был определен как «посткоммунистичсскпй и преддемократический». Поэтому первое, что бросается в глаза, — то, что такая дискуссия в России только начинает разворачиваться и еще далека от того, чтобы дать удовлетворительные результаты. Это обидно, если принять во внимание масштаб произошедшего. Но это и понятно — ведь углубленного анализа элит не хотят сами элиты. И поскольку одна из важнейших вещей, которую поняли, не без помощи Запада, представители посткоммунистичсских элит, — значение средств массовой информации, — каналы, по которым разворачивалась дискуссия, оказались малочисленными и весьма узкими.
Нерасположенность нынешних элит к превращению себя в объект анализа (очень похожее на понятное стремление к уединению схватившего свою добычу вора) не удивляла бы, если бы вся российская интеллигенция — ученые, журналисты, социологи и др. — тоже не отказалась от анализа, изучения и критики данного феномена. Хотя такой отказ и понятен из-за испытанного интеллигенцией в последние годы шока. Однако такая неспособность и отсутствие научной ясности непростительны с моральной точки зрения. Нынешние аналитики не смогли или не захотели заниматься этим из-за страха, попустительства, незнания и лени.
Думаю, что будущим историкам нелегко будет разобраться в том массовом предательстве национальных интересов со стороны правящих классов и российской интеллигенции после того, как они утвердились у власти путем развала Советского Союза. В истории нет ни одного подобного случая самоликвидации страны и культуры. Есть примеры поражения того или иного государства в результате войны или силового давления. Или в результате поглощения — без войны — со стороны более сильных, более динамичных, более организованных и развитых культур и наций. Но никогда не было так, чтобы мировая держава, в каком-то смысле империя, имевшая величайшую культуру и науку мирового уровня в числе двух-трех первых держав мира, сдалась без боя и дошла за несколько лет до беспрецедентного самоуничтожения. Никогда, на мой взгляд, не было такого побежденного, который возносил бы (причем искренно) хвалу победителю.
Как такое могло случиться? Ответ неоднозначен. Прежде всего надо понять, кто эти ликвидаторы, из которых состоит сегодняшний российский правящий класс. На Западе, особенно среди экс-советологов, в последние годы активно муссировался тезис об «оставшейся у руля советской номенклатуре». Эта теория, на мой взгляд, не получила обоснования, да и не может быть обоснована. Особенно забавно то, что один из ее генераторов — российская же интеллигенция. Самый известный ее проповедник, пожалуй, даже лидер — Гавриил Попов, профессор экономики, один из отцов-основателей Межрегиональной депутатской группы, которая сражалась на первом Съезде народных депутатов СССР против советской номенклатуры, бывший мэр Москвы, человек. за которым выстроилась целая когорта подражателей.
