Анатолий Гладилин - Жулики, добро пожаловать в Париж
Даже телевидение сподобилось спросить у судебной чиновницы, как и почему такое произошло и что теперь делать. Милая пожилая дама появилась в кадре и устало улыбнулась:
— Что теперь делать? Делать нечего. Закон есть закон. А от ошибок никто из нас не застрахован.
Оно, конечно, негуманно, архаично, реакционно, недемократично, и ни в какие политкорректные ворота не лезет, но будь у меня возможность, я бы сам, собственноручно повесил эту даму на первом же суку.
Преступление и наказание
Ну а если б я действительно повесил чиновницу французской юстиции? Что ж, рассмотрим вариант преступления и наказания, точнее, французскую градацию политкорректного наказания за преступление. Ваш покорный слуга готов провести эксперимент. Итак, в русской деревне я покупаю у ночного сторожа за поллитру дробовик, привожу его в Париж как коллекционное охотничье ружье (такое разрешается) и замышляю совершить громкое убийство. Бог с ней, с чиновницей, женщин обижать нехорошо. Я выбираю цель покрупнее. Я останавливаю свою машину у входа в парижскую мэрию и жду, когда в дверях покажется парижский мэр месье Дэляноэ. Пиф-паф, ой-ой-ой, умирает зайчик мой, — в данном случае, бедный месье Дэляноэ, которому, между прочим, я искренне желаю здоровья и долгих лет жизни. Так как убегать я никуда не собираюсь, меня тут же арестовывают, надевают наручники. Теледикторы со скорбными лицами посвящают все вечерние новости убийству мэра, а французские газеты утром выходят с большими заголовками, типа «Страшное преступление в Париже» или «Русская мафия бесчинствует во Франции».
Между тем, меня допоздна допрашивают на Кэ д'Орфевр в том самом кабинете, где сидел легендарный герой Сименона комиссар Мегрэ. Допрос ведется корректно, я не увиливаю от ответов, меня угощают кофе, сигаретами, приносят сандвичи с ветчиной и с сыром. «Комиссары Мегрэ» проверяют мои ответы и очень быстро понимают, что я не имею никакого отношения к русской мафии и вообще почтенный господин, в жизни которого не было ни одного привода — ни в советскую милицию, ни во французскую полицию.
Вопрос: Что же вас заставило убить месье Дэляноэ?
Осторожно! От моего ответа зависит дальнейший ход судебного процесса, но ответ я приготовил заранее:
— Я убил господина мэра по экологическим причинам.
И я подробно объясняю, что месье Дэляноэ, выступая под популистскими лозунгами за чистоту парижского воздуха, на самом деле травил парижан. Он закрывал набережные и целые кварталы для машин, и тем самым создавал в соседних кварталах дикие автомобильные пробки, которые в конечном итоге еще хуже загрязняли атмосферу города. Построенные мэром в демагогических целях велосипедные дорожки, (по которым никто не ездит!) изуродовали парижские улицы и опустошили городскую казну. В поисках дешевой популярности мэр устраивал в Париже шумные праздники, для молодежи, которые травмировали и пугали стариков. И прочее, и прочее, о чем подробно пишут недовольные мэром парижские газеты.
Пока идет подготовка к судебному процессу (во Франции это процедура долгая, растягивается на год), страсти вокруг убийства мэра стихают и переходят в обычную политическую полемику между «зелеными», сторонниками строгой экологии, и их противниками, чьи доводы я уже высказывал на предварительном следствии.
Суд. Мой адвокат объясняет мои действия как неадекватный ответ пожилых парижан, замордованных волюнтаристскими акциями парижской мэрии.
Общественное мнение раскололось. У меня появляется много сочувствующих из числа парижских автолюбителей, которым надоели парижские пробки и которые, будь у них возможность, сами бы удушили месье Дэляноэ голыми руками. Суд и это учитывает. Короче, в моем поступке не находят никакой личной корысти, а просто неадекватный ответ. Учитывается мой возраст и то, что у меня никогда не было конфликтов с французской юстицией. Меня приговаривают к десяти годам тюремного заключения, из которых шесть условно, и через год, за хорошее поведение, отпускают домой. Итак, в общей сложности, за убийство человека я отсидел во французской тюрьме два года.
Теперь рассмотрим другой вариант. Я без всякого оружия жду выхода месье Дэляноэ из парижской мэрии и громко обзываю его. «Грязным негром». «Вонючим арабом». «Еврейской мордой». «Русским пьяницей». «Вшивым американцем». «Пидором». Как вы понимаете, я не могу выпалить всего сразу, это было бы нелогично, я должен выбрать что-то одно. Причем, из всего перечисленного есть одно, что не является оскорблением, но констатацией истины. Что именно — уточнять не буду.
Что последует дальше? За «негра и араба» суд будет скорым и, из-за «разжигания расовой ненависти», мне отвесят десять лет тюрьмы, причем не условных, а действительных. За «еврейскую морду» мне вынесут общественное порицание и оштрафуют на сто евро. За «русского пьяницу» ни один французский суд не примет жалобу мэра к делопроизводству (впрочем, не уверен, что такая жалоба последует). За «вшивого американца» — сделают вид, что не услышали, а потом французское телевидение пригласит меня выступить в какой-нибудь программе, где будут подробно расспрашивать о моих творческих планах. За «пидора» мне дадут 20 лет строгого режима, и никакие президентские амнистии на меня не распространятся.
ЧАСТЬ 2
Прекрасная Франция или почти
Очерки разных лет
Гид, ведущий по Парижу
Нет, бывает, конечно, что кого-то прямо у трапа самолета встречает посольская машина, и веселый, подтянутый дипломат вежливо осведомляется: «Первый раз в Париже? Значит, так, после встречи с послом и совещания у Ивана Иваныча мы вас покатаем по городу и все, что надо, покажем». Или другой, но похожий вариант, когда пройдя аэропортовскую таможню, вы сразу попадаете в цепкие объятия представителя фирмы, дела, дела, переговоры, подписание контракта — и лишь спустя несколько суток, он, все понимающий представитель фирмы, смотрит на вас заговорщицким взглядом и предлагает: «Забежим для приличия в Лувр или сразу на пляс Пигаль?». Но обычно простые смертные, к коим и я себя отношу, впервые попадали в Париж — а сейчас это вообще не проблема — в составе туристских групп. И ваше знакомство с городом, то есть насколько оно будет глубоким, разумеется, зависит от заранее составленной программы, от времени и, в первую очередь, — от гида.
Мне никогда не забыть Париж моей молодости — Париж шестьдесят первого года, в котором я пробыл 10 дней с делегацией советских писателей. Романтичный, таинственный в сиреневых сумерках, — таким он мне снился потом, каждую ночь. И не забыть никогда нашего гида — Эльзу Юрьевну, приставленную к нам от Интуриста. В Москве она нам понравилась: высокая, очень энергичная, довольно красивая. В Париже мы ее сразу перекрестили в Эльзу Кох. Почему? Ну вот, к примеру. Подъезжает наш автобус к университету. На улице нас уже ждут студенты. Передняя дверь автобуса приоткрывается, однако Эльза Юрьевна фашистским голосом командует: «Не вставать, не выходить!». И советские писатели как будто прикипают к креслу. А ведь какая была славная компания! Виктор Шкловский, Вениамин Каверин, Всеволод Иванов, Вильгельм Левик… Я на задней скамейке пытаюсь возмущаться, но железные руки военных писателей Юрия Бондарева и Григория Бакланова, входящих тогда в моду, осаживают меня: «Толя, не рыпайся!». В приоткрытую дверь Эльза Юрьевна что-то говорит студентам, и автобус уезжает. Потом Каверин спросил у Эльзы Юрьевны, почему сорвалась наша встреча со студентами. «Была запланирована провокация!» — сухо сообщила Эльза Юрьевна. Впрочем, надо отдать ей должное: она с радостью сопровождала нас на экскурсии в огромный магазин «Галери-Лафайет» и активно помогала тем, кто отваживался раскошелиться на пару носков или кофточку. Эльза Юрьевна не спускала с нас глаз и в музеях, но рассказ о картинах не входил в задачи ее ведомства, для этого наняли пожилую француженку русского происхождения. «Белогвардейка!» — ахнули советские писатели. «Не опасная, — снисходительно заметила Эльза Юрьевна, — давно работает с советскими группами». Француженка-гид понимала толк в живописи, в скульптуре, более того, как-то по-старомодному заботилась о нас. Однажды мадам (забыл ее имя) пропела сладким голосом: «Когда пойдете на вечернюю прогулку, остерегайтесь квартала Клиши, там вас могут увести ночные феи…» — «Эмигрантская сволочь, — со злобой подумал советский писатель Анатолий Гладилин. — Будто не знает, что у нас нет денег даже на чашку кофе!».
Ладно, все это в прошлом. Теперь гид, который летит с вами из Москвы или из Санкт-Петербурга, или встречает вас в Париже, или встречает в Лондоне, чтоб провести по маршруту «Четыре столицы: Лондон-Амстердам-Брюссель-Париж» — так вот, теперь этот милый, симпатичный гид не принадлежит ни к какому ведомству, ему не надо писать на вас доносы, и он озабочен прежде всего тем, чтоб тур прошел без сучка и задоринки, чтоб туристы остались довольны, и, в свою очередь, не написали на него жалобы. По секрету сообщу: этот гид даже не принадлежит к ведомству гидов, то есть у него нет лицензии, и он, с точки зрения французского закона, работает по-черному. Зато туристские агентства, посылающие русскоязычные группы из России, Америки и Израиля, здорово экономят на нем. Однако в музей Лувр или, например, в Версальский дворец туристской группе без экскурсовода-профессионала не войти. Здесь агентствам приходится платить по полному тарифу.
