Миша Гленни - Теневые владыки: Кто управляет миром
Появление рэкетиров стало первой фазой того трехэтапного развития, которое позволило российской организованной преступности пройти свой путь от мелкой уголовщины до могущественной транснациональной силы, которая стремилась заполучить свой гарантированный кусок мировой экономики.
«Когда государство постиг коллапс, а его перегруженные правоохранительные органы оказались неспособны следить за соблюдением договорных обязательств, сотрудничество с криминальной средой оказалось единственным выходом», — пояснил Тарасов. Кроме того, по его словам, большинству бизнесменов приходилось искать себе надежную крышу, которой заправлял эффективно действующий вор.
Эти два слова так же важны для понимания России 90-х годов, как гласность и перестройка — для понимания эпохи Горбачева. Крышей в России именуют банду рэкетиров, навязывающих свое покровительство, — в точности то же самое означает и сицилийское словечко мафия. Вор в законе — это заключенный-уголовник (не политический) советского времени, которого другие уголовники «короновали», чтобы тот ими управлял. Воры следовали особому кодексу поведения (например, вору не дозволяется жениться), а решение споров между заключенными, которое выносит вор, нижестоящие уголовники выполняют беспрекословно. «Большинством воров, сознавали они это или нет, управлял КГБ, — говорит Петр Гриненко, нью-йоркский полицейский, который специализировался на русской организованной преступности, а затем открыл консультативную фирму в Латвии. — Они были тем орудием, с помощью которого государство следило за преступным миром и управляло им».
Некоторые воры действительно были грозной силой, тогда как другие — лишь вывеской. Когда в 1991 году крупнейшая банда московских рэкетиров — солнцевская группировка — заявила о себе как о мощной силе, она пригласила в свои ряды вора в законе Джемала Константиновича Хачидзе. Джемал был формальным боссом «солнцевских», однако пользы от него было мало, если не считать его воровского статуса. «Этот тип — пьяница и наркоман, однако они не дают ему разгуляться и учат, как пользоваться ножом и вилкой, хотя отвадить его от кокаина и не пытаются, — говорит Бобби Левинсон, который в 90-е годы был шефом Отдела русской организованной преступности в ФБР. — Они держат его для пущей известности. И он начинает контролировать торговцев наркотиками в качестве крыши». Итак, воры оказались полезны для становления рэкета, но они не обязательно были эффективными боевиками. «Все, что они делали, так это сидели в тюрьмах, — говорит Гриненко. — На самом деле, никто из них не совершил каких-либо серьезных убийств или чего-то подобного».
И действительно, вплоть до зимы 1991 года это были очень тихие ребята. Банда была по большей части скоплением встающих на ноги уличных шаек, которым еще приходилось оглядываться на милицию и КГБ. Что же касается последнего, то его престиж и пространство для маневра серьезно уменьшились после провала августовского путча «старой гвардии» в 1991 году, заставившего Горбачева уступить место еще более амбициозному реформатору — Борису Ельцину. Ельцину понадобилось не много времени, чтобы пойти еще дальше самых радикальных соратников из своей молодой команды и объявить, что к 1 января 1992 года российское правительство «отпустит» все цены (с несколькими важными исключениями). Один этот шаг на целые десять лет вверг в спячку семь десятилетий централизующей дисциплины, при которой воля государства проникала в самые укромные уголки жизни граждан. Всего через несколько месяцев Россия уже скатывалась в фантастический, анархический капитализм, «Дикий Восток».
В 1992 году ельцинская команда восторженных реформаторов настояла на том, чтобы ввести капитализм буквально назавтра, и Ельцин согласился. Во главе «правительства самоубийц», которое Ельцин подобрал лично, были два молодых экономиста, Егор Гайдар и Анатолий Чубайс. Написав на своем знамени слово «либерализация», они разрушили основы советской системы социальных обязательств, которая последние семь десятилетий была хоть и жестоким, но стабильно работающим механизмом. «Мы все сломали, мы начали либерализацию в отсутствии какого-либо контроля», — пояснял Олег Давыдов, высокопоставленный чиновник Министерства торговли.
Либерализация цен — сухой экономический термин, — словно выстрел из стартового пистолета, привела в действие американские горки, которые вели неизвестно куда. Для американских экономистов и консультантов, которых при правительстве в Москве было не счесть, то была уникальная возможность. Российская экономика была для них гигантским полигоном чикагской экономической школы, чашкой Петри, но среди опытных образцов, которые они выращивали в этой своей лаборатории, оказался Франкенштейн, который выскользнул за дверь практически незамеченным.
Отчасти так получилось потому, что реформы не обошлись без некоторых катастрофических аномалий. Так, «отпущенными» оказались цены на хлеб и коммунальные услуги, которые были важны для миллионов рядовых россиян, а цены на то, что было важным для крошечного предпринимательского меньшинства, либерализации не подверглись. Команда реформаторов необъяснимым образом занижала цены на огромные минеральные ресурсы России — нефть, газ, алмазы и металлы, — позже Гайдар назовет это «ошибкой» (что является, мягко говоря, преуменьшением). Народившийся класс дельцов-трейдеров мог по-прежнему покупать эти товары по старым советским субсидированным ценам, которые были в 40 раз меньше их мировой рыночной стоимости.
Это было все равно что разрешить печатать деньги.
В то же время правительство пошло на приватизацию прежней государственной монополии, которую Советский Союз утвердил на импорт и экспорт всех товаров и ресурсов. Эта монополия вынуждала все иностранные компании вести дела с московским Министерством внешней торговли, которое играло роль посредника. Когда дело касалось заключения контрактов, иностранные компании договаривались не с самими предприятиями, которые что-то покупали или продавали. Алмазы из алмазных шахт или нефть с месторождений Сибири это министерство покупало по субсидированным ценам — например, по доллару за баррель нефти. Затем оно продавало товар иностранному покупателю, уже по ценам на алмазы или нефть на мировом рынке, присваивало разницу и направляло прибыли в государственные закрома.
Подобный режим, предполагавший игру на разнице между высокими ценами на сырье на мировом рынке и субсидированными внутренними ценами, позволял получать громадные прибыли в иностранной валюте, которые отчасти компенсировали глупейшую неэффективность советской плановой экономики. Монополия «Минвнешторга» была одним из тех советских механизмов, которые действительно работали. Это была стена, поддерживавшая всю экономику: стоило разобрать ее, не построив ничего взамен, и весь дом рушился. «Правительство самоубийц» просто ее разобрало.
Когда передача внешней торговли в частные руки была совмещена с сохранением предельно низких субсидированных цен на сырье, потребовалось лишь несколько месяцев, чтобы заявил о себе новый класс баронов-разбойников — русские олигархи. Этой формой жизни двигала простая логика: покупай сибирскую нефть по доллару за баррель, продавай ее в Прибалтике по тридцать, и довольно скоро ты станешь очень, очень богатым человеком.
Государство больше не получало свой процент от таких сделок. Гигантские прибыли уходили не ему, а всего нескольким личностям.
Прошло четыре года, и в стране появилось несколько сотен сказочно богатых личностей обоего пола, но был еще и «ближний круг» из мультимиллиардеров, ставший тем мозгом, который имел все более сильное, решающее политическое влияние на Бориса Ельцина. Между олигархами и теми десятками миллионов, которые ежедневно боролись с нуждой, располагался средний класс — немногочисленный, хрупкий и озлобленный.
Проще говоря, эта схема обогащения представляла собой крупнейшее хищение в истории. Пока новая Россия, ради своих иностранных инвесторов, рядилась в одежды ответственной капиталистической экономики, самые могущественные российские капиталисты грабили ее главные богатства, обращали их в доллары, а затем вывозили деньги из страны — то было крупнейшее отдельно взятое бегство капитала, которое когда-либо видел мир. А поскольку все эти минеральные ресурсы стоили на мировом рынке баснословно дорого, этот процесс не имел себе равных в истории. По мере того как Международный Валютный Фонд направлял в Россию миллиарды долларов, чтобы стабилизировать ее экономику, еще большие суммы олигархи переправляли в темные банки всевозможных стран — от Швейцарии до тихоокеанского острова Науру, — где они почти сразу же исчезали благодаря умопомрачительно сложным схемам отмывания денег. Весь этот процесс — яркое свидетельство того, что при отсутствии регулирующих механизмов коррупция и вопиющее тупоумие, скорее всего, и будут править бал. Советские бюрократы, которые по-прежнему находились у руля государства, не могли взять в толк, как нужно отслеживать, регулировать или законодательно устанавливать принципы торгового обмена.
