Коллектив авторов - Куда ведет кризис культуры? Опыт междисциплинарных диалогов
Либеральный консерватизм, на мой взгляд, – такой же оксиморон, как и космополитический национализм. Не могу понять, как можно примирить либерализм с русским консерватизмом в лице охранителей имперской и самодержавной России. Такой либерализм в лучшем случае может временно смягчить деспотизм власти, но никогда не одержит над ним окончательной победы.
Насколько я понял докладчика, он ратует за диалог нашей просвещенной элиты – прежде всего, естественно, в лице либералов – с нынешней властью. В качестве примера он указывает на Вольтера, пытавшегося в свое время просвещать монархов по части соблюдения ими человеческих и всяких иных прав. Ну и к чему привел этот диалог? Во Франции, как известно, он не смог предотвратить революции, а в России диалог власти с просветителями под впечатлением от той же революции был прерван в самом начале – еще в период царствования Екатерины II. Россия в конечном счете тоже не избежала революции. Если бы диалог с властью был действительно эффективным средством в борьбе с деспотизмом и авторитаризмом, мировая история, как я уже говорил, развивалась бы по совершенно другому сценарию.
Чем же может быть либерализм в условиях современной России?Игорь Клямкин: Докладчик дает свой ответ на этот вопрос. Либерализм, по его мнению, может и должен занять культурное и политическое пространство между охранителями и радикалами, отодвинув на общественную периферию «войну дискурсов»…
Вадим Межуев:
Для этого либерализм должен сначала победить политически. Но таким способом, какой предлагает Кара-Мурза, победить нельзя, как нельзя было победить и посредством «перехода от плана к рынку», о чем наши либералы с властью два десятилетия назад сумели договориться.
Целью либерализма во все времена, как я понимаю, является переход не к рынку, который возник задолго до либерализма, и тем более не к капитализму, а к правовому государству. Он стремится ввести экономический процесс в правовое русло, т.е. придать ему цивилизованную форму. Современную Америку в этом смысле создавали не экономисты и финансисты, как принято думать, а юристы, написавшие Конституцию. Они и сформировали то правовое пространство, внутри которого зародился и быстро набрал силу американский капитализм.
Точно так же и институт частной собственности возникает в результате не либеральных реформ, а объективных экономических процессов. Либерализм лишь придает этому институту законную, правовую форму, гарантируя каждому не частную собственность, а только право на нее. А саму собственность в условиях либерального устройства государственной власти можно приобрести (и тем самым реализовать свое право на нее) только на рынке в результате собственной предпринимательской активности. Частная собственность, создаваемая сверху, с использованием административного ресурса, т.е. посредством не рынка, а государства, ничем не отличается от той, которая традиционно существовала в царской России, наделявшей служилых дворян землей и крестьянами. Такая собственность никогда не приведет к капитализму, а государство, как ее источник, никогда не будет правовым и, следовательно, либеральным.
Либералы в моем представлении – это люди с развитым правосознанием, решающие задачу перевода всей системы государственного управления в конституционно-правовое пространство. Либерализм есть в первую очередь «юридическое мировоззрение», главной ценностью которого является экономическая и политическая свобода, обеспечиваемая правовыми средствами. Он всегда был силен именно своей связью с правом, которое, по определению академика В.С. Нерсесянца, есть «математика свободы».
В противоположность такому пониманию либерализма мы почему-то отождествили его с рыночной экономикой и капитализмом (как до того социализм – с этатизмом), т.е. не с политико-правовой, а прежде всего с экономической теорией. В качестве главных специалистов по либерализму у нас выступают преимущественно экономисты, тогда как большинство практикующих юристов в правоохранительных органах (все эти прокуроры, следователи, судьи) позиционируют себя скорее в качестве не либералов, а консерваторов, стоящих на страже существующих и далеко не либеральных порядков. И хотя во главе государства сегодня вроде бы находятся люди с юридическим образованием, качество этого образования, видимо, имеет мало общего с подлинным правосознанием и правосудием.Игорь Клямкин: Значит, и диалог, к которому призывает Кара-Мурза, должен быть именно о праве?
Вадим Межуев:
Да, но в докладе об этом ничего не говорится. И, возможно, не случайно.
Недооценка права – традиционная черта русской интеллигенции и в какой-то мере всей русской культуры. В подтверждение этого сошлюсь на статью выдающегося русского правоведа Б.А. Кистяковского «В защиту права. (Интеллигенция и правосознание)», опубликованную более ста лет назад в знаменитом сборнике «Вехи». Среди многих обвинений в адрес интеллигенции, выдвинутых авторами этого сборника, в данной статье особо выделяется крайне низкий уровень ее правосознания, недооценка и даже принижение ею роли и значения права в культурном обиходе русского человека. «…Русская интеллигенция, – писал Кистяковский, – никогда не уважала права, никогда не видела в нем ценности; из всех культурных ценностей право находилось у нее в наибольшем загоне. При таких условиях у нашей интеллигенции не могло создаться и прочного правосознания, напротив, последнее стоит на крайне низком уровне развития» [195] . Подобное отношение к праву, по его мнению, является результатом «отсутствия какого бы то ни было правового порядка в повседневной жизни русского народа» [196] .
Пренебрежение правом свойственно не только нашей интеллигенции, но в равной мере и остальным слоям российского общества, включая тех, кому, казалось бы, по самой их функции предписано стоять на страже закона и правопорядка – государственным и судейским чиновникам. Произвол и беззаконие в системе государственного управления и судебной деятельности – исконная беда России. Но интеллигенция несет за это особую ответственность, поскольку, будучи мыслящей частью общества, так и не смогла внедрить в его сознание представление о первостепенной значимости права в общественной жизни, ничем не уступающей по своей культурной ценности религии, морали, искусству и науке.
Казалось бы, никто у нас на словах не сомневается в необходимости правопорядка, но в бесконечных рассуждениях о современной России вопросы права и правосознания, если и затрагиваются, то в самую последнюю очередь. Русская культура, как бы высоко ее ни ставить, так и не смогла выработать противоядия от правового нигилизма, оборачивающегося на практике правовым беспределом. А что не стало органической частью национальной культуры, не имеет шанса и на превращение в юридически закрепленную норму общественной и государственной жизни.
В чем причина равнодушия нашей культуры даже в ее лучших образцах к вопросам правового устроения жизни? Прежде всего, конечно, в том, что гражданское общество не стало для нас повседневной реальностью, не втянуло в себя основную массу населения. В категориях права мыслит ведь тот, кто осознал себя гражданином, наделенным неотъемлемыми от его личности человеческими правами и свободами. А много ли у нас сегодня таких?
Некрасовское «поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан» пока так и остается пожеланием: поэтов у нас и сейчас больше, чем граждан. И далеко не все наши поэты, т.е. в широком смысле деятели культуры, осознают себя гражданами, предпочитая строить свои отношения с государством на традиционной основе признания любой власти в обмен на ее высочайшее покровительство. Что уж говорить об остальных.
Становление правосознания, не терпящего какого-либо нарушения человеческих и гражданских прав личности, и должно, по моему мнению, стать главным делом современных российских либералов. Именно этой целью должно определяться содержание их диалога не просто с властью, но со всем обществом. Пока оно в большинстве своем не прониклось идеей права – независимо от того, как относится к этой идее сама власть, – нельзя ждать каких-либо серьезных изменений и в государственной сфере. А победа идеи права в общественном сознании, до того равнодушного к этой идее, может быть квалифицирована как победа не консервативного, а именно революционного либерализма. Она будет равнозначна настоящему революционному перевороту в духовной и политической жизни страны.Игорь Клямкин:
Спасибо, Вадим Михайлович. Мне остается лишь заметить, что «русская идея», которую вы отстаивали на предыдущем семинаре, идее права противостояла. Из вашего выступления я делаю вывод, что приоритетной для сегодняшней России вы считаете все же вторую идею, а не первую. Если так, то спешу выразить свою с вами солидарность. Может быть, и в самом деле идеи права и законности способны стать основанием для общественного диалога. Эти идеи, судя по данным социологических опросов, разделяются сегодня подавляющим большинством россиян, хотя и интерпретируются не всегда одинаково.
