Коллектив авторов - Куда ведет кризис культуры? Опыт междисциплинарных диалогов
Такая конструктивность не может сводиться к бесконечным заявлениям о том, что политическая конкуренция лучше политической монополии, независимое правосудие лучше басманного и хамовнического, свобода СМИ лучше их несвободы, а отсутствие коррупции лучше ее присутствия. Если не будет конкретных проектов реформирования политсистемы, судов, госслужбы, никакого «одностороннего усиления» не получится.
Наверное, Михаил Афанасьев прав в том, что у старых либеральных консерваторов в данном отношении есть чему поучиться. Но консерватизму в смысле упования на авторитарную власть у них, по-моему, учиться не надо. Альтернативная проектность должна адресоваться обществу. С тем чтобы оно представляло себе, что такое правовое государство, в котором никогда не жило, каковы его международные институциональные стандарты и каким именно оно может и должно быть в России.
Однако предрасположенности к такой работе на перспективу в либеральной интеллектуальной среде пока не наблюдается. Установка же на бескомпромиссность, противостоящая «системному либерализму», становится все более привлекательной. Но в том, что она сама по себе приведет к «одностороннему усилению», я не уверен.
Следующий – Денис Викторович Драгунский.Денис Драгунский:
«Горе тому либералу, который утратил свою идентичность»
У меня нет вопросов и замечаний к докладчику, но есть вопросы и замечания к реальности, которая вокруг нас. Реальность, в которой мы живем и о которой рассуждаем. Алексей Алексеевич, а вслед за ним и Михаил Афанасьев, говорят, что такие люди, как Тургенев, оказывали на реальность какое-то влияние. Они оказывали его через публику, которая их читала. Но то был все же очень узкий слой, численность которого вряд ли превышала несколько десятков тысяч человек. Это до смешного мало, но, как оказалось, достаточно для того, чтобы как-то изменить или хотя бы модулировать ход социального развития – я имею в виду преобразования Александра II.
Реформаторский дискурс сыграл тогда свою роль. Дискурс, вопреки мнению Михаила Николаевича Афанасьева, – это ведь не только слова, не только разговоры. Дискурс, а точнее, дискурсивные практики – это способ рационального (или наоборот, иррационального) действия.
Эмиль Паин предлагает отделить культуру от социальной среды и рассматривать их порознь. Вот это, мол, культура (дискурс интеллектуалов), а это общество. Но ведь то и другое отдельно не существует. Культура – это всегда какое-то социальное действие, поэтому дискурс в любом случае включает в себя распространение каких-то идей. Вопрос же в том, почему дискурс замечательных отечественных деятелей, перечисленных Кара-Мурзой и Афанасьевым, становится бессильным, когда на исторической сцене оказываются не десятки тысяч, а десятки миллионов людей.Почему в России до сих пор побеждает не либерально-консервативный, а совсем другой синтез? Почему с распространением печатного слова, когда совокупный разовый тираж главных российских газет составлял уже полторы сотни тысяч экземпляров, их страницы заполнялись в основном не авторами тургеневского склада, а пропагандистами совсем других идей, отнюдь не либеральных? Почему?
Восторжествовал не негативный синтез, а продуктивный синтез большевистского толка. Или, называя вещи своими именами, восторжествовала самая обыкновенная реакционная чернуха. Потому что позитивный синтез возникал и распространялся в очень тонком слое. И как только этот слой общественно активных людей стал существенно расширяться, включились совершенно другие механизмы. Механизмы массовой консолидации, механизмы примитивизации.
Вот и сейчас то, к чему призывает докладчик, может быть услышано лишь немногими. Широкая социальная среда, соглашусь с Паиным, к таким идеям по-прежнему не восприимчива. И что в такой ситуации делать либералам?
Думаю, что Алексей Платонович Давыдов прав насчет бескомпромиссности. Недавно в «Новой газете» Юлия Латынина очень точно сформулировала: «Горе той цивилизации, которая вместо того, чтобы объяснить дикарю, что он дикарь, начинает перед ним заискивать и извиняться». Горе тому либералу, который утратил свою идентичность и свою бескомпромиссность как либерал.
Да, существует массовая Россия и Россия либеральная. Россия массовой консолидации и Россия либерального синтеза. И мы должны, насколько возможно, расширять пространство либеральной России. Или, как выразился Алексей Платонович, должны «односторонне усиливаться».
Игорь Клямкин: Предварительно подумав о том, как это можно сделать. Одной бескомпромиссности здесь маловато.
Денис Драгунский:
Да, конечно. Но от нас, к сожалению, зависит не все.
Почему все так хорошо получилось в Европе и так плохо до сих пор получается у нас? Потому что в Европе относительная аграрная перенаселенность началась в ХIV веке, а в России – в 80-е годы ХIХ века, причем только в европейской части. Нас еще аграрное перенаселение по-настоящему так и не коснулось, и пока оно не произойдет, мы так и будем мучиться со своей модернизацией. Пока у нас земельный ресурс будет такой большой, как сейчас, мы будем иметь то, что имеем. Тут срабатывает чистая геополитика, хотя это и обидно.Игорь Клямкин: Не понимаю, что имеется в виду. В начале ХХ века аграрное перенаселение в России достигло громадных масштабов в 32 млн человек. Столыпину не удалось решить эту проблему посредством переселений в Сибирь (уехали туда относительно немногие). Потом она решалась в ходе советской урбанизации. А сейчас, когда она уже случилась, какое может быть аграрное перенаселение? Но обсуждать мы это сейчас не будем – от нашей темы это совсем уж далеко.
Денис Драгунский: Столыпин переселял крестьян, потому что было куда, были свободные земельные пространства. И сейчас их немало…
Игорь Клямкин: Кажется, понял. Свободной земли много, ее стремятся сохранять, а потому геополитические соображения доминируют над соображениями, касающимися модернизации. Но аграрного перенаселения уже никак не получится. Разве что с помощью китайцев…
Алексей Давыдов:
Я хочу отреагировать на то, что Денис Викторович сказал о чернухе, о той мути, которая заполняет телевизионные экраны, страницы книг и журналов. Как к этому относиться? Хорошо это или плохо? Если мы озабочены утверждением в стране культуры диалога, то хорошо. Потому что когда сталкиваются противоположности, то готовой альтернативы такому столкновению нет. Где искать ее? В той самой мути, больше негде.
Она приходит из тех темных, придонных слоев культуры, которые веками по известным причинам не проветривались и были лишены права голоса. А теперь стало можно говорить. И муть взяла слово. Слово матерное, пьяное, безграмотное, скандальное, но подкупающее своей искренностью. В этой искренности и надо искать альтернативу. Надо научиться отличать запах цветов от вони выгребной ямы.
Я отдаю себе отчет в том, что такой ход мысли участникам семинара не близок. Но иного пути я не вижу. Ведь муть – это не кто-то вне нас, это и мы с вами. Она – подлинная, а не придуманная Россия. Россия, начавшая говорить о себе вслух и уже тем самым делающая заявку на диалог внутри себя. Заявка – это, конечно, еще не диалог. Это пред диалог. Но без него неоткуда будет взяться и диалогу.Игорь Клямкин:
Спорное, по-моему, суждение. Чернуха (по Драгунскому) или муть (по Давыдову) с правом голоса – это «война дискурсов», ставшая тотальной. А тотальная «война дискурсов» – это, на мой взгляд, не пред диалог , а пред унификация . Или, если угодно, предтоталитаризм. Искренность – условие диалога, но не всякая искренность диалогоспособна.
Следующий – Вадим Михайлович Межуев.Вадим Межуев:
«Либеральный консерватизм – это, на мой взгляд, такой же оксиморон, как и космополитический национализм»
Все без исключения выступавшие хвалили доклад Алексея Алексеевича, который и мне показался интересным, и почти единодушно критиковали мой доклад на прошлом семинаре, хотя оба доклада примерно на одну и ту же тему – с той лишь разницей, что мы по-разному трактуем идею, которой должна руководствоваться Россия в своем цивилизационном развитии. Похоже, многим здесь чужда «русская идея» в ее интерпретации философами и многими деятелями культуры дореволюционной России, и близка идея либерального консерватизма, которую, по мнению докладчика, наиболее ярко представлял… Иван Сергеевич Тургенев. Замечательный, конечно, писатель, ничего не скажешь, но насколько в своем представлении о приемлемой для России идее он превосходил всех остальных?
Либеральный консерватизм, на мой взгляд, – такой же оксиморон, как и космополитический национализм. Не могу понять, как можно примирить либерализм с русским консерватизмом в лице охранителей имперской и самодержавной России. Такой либерализм в лучшем случае может временно смягчить деспотизм власти, но никогда не одержит над ним окончательной победы.
