Смерть композитора. Хроника подлинного расследования - Ракитин Алексей Иванович
В принципе, на этом содержательная часть допроса и заканчивается, но мы процитируем ещё одну фразу: «Когда приехали работники милиции, то проверили, что у него [т.е. у повешенного] в карманах есть, а также проверили плащ и портфель.» Запомним эту фразу – она представляется любопытной. Дело заключается в том, что нам известны понятые, присутствовавшие при осмотре места обнаружения трупа (это Литадунов Владимир Лукьянович и Убойко Мирослав Дмитриевич), в их числе Чаробаева нет. То есть в какой-то момент Чаробаева и майора Шишкина с места происшествия удалили.
В своём месте мы к этой детали ещё вернёмся – она поможет объяснить кое-какие представляющие интерес детали.
На этой фотографии можно видеть майора Шишкина – он крайний слева – командовавшего группой солдат-спортсменов в числе которых был и Жамшидбек Чаробаев.
Теперь, после необходимого прояснения истории обнаружения трупа композитора, вернёмся к событиям конца мая 1979 г. 30 числа следователь Гнатив допросил мать Владимира Ивасюка, а 31 – его отца, о чём сказано ранее. Однако, события 31 мая этим не были исчерпаны.
В тот же самый день место в кабинете следователя заняла гражданка Заславская. Это была женщина, квартиру которой снимали две подруги – Светлана Федорченко и Татьяна Жукова. Обе коротко были знакомы с Ивасюком, а последняя на протяжении ряда лет даже являлась его интимной подругой.
Если быть совсем точным, то Татьяна Жукова 27 апреля 1979 г получила от райисполкома квартиру и съехала от Заславской, но это не отменяло того факта, что Заславская хорошо знала обеих подруг, а также того, что Ивасюк регуляроно бывал в её квартире и был хорошо знаком Заславской. Также упомянем, что в той же самой квартире проживал и младший брат Светланы Федорченко, он учился в 8 классе и в силу своего возрасте особого интереса для следствия не представлял. Чего нельзя сказать о Заславской.
Мы помним, что характеризуя Жукову и Федорченко, родители Владимира Ивасюка слова доброго не нашли. Поэтому для следствия представляли немалый интерес суждения женщины, наблюдавшей на протяжении длительного времени за развитием отношений Ивасюка и Жуковой и видевшей, если можно так выразиться, ситуацию изнутри. Ценность свидетельских показаний заключалась ещё и в том, что Заславкая являлась лицом незаинтересованным в обелении, или напротив – очернении, участников драмы.
Виктория Дмитриевна Заславская родилась во Владивостоке в 1926 г, т.е. на момент описываемых событий ей исполнилось 53 года. Она работала заведующей нотной библиотекой Львовского оперного театра, овдовела, а потому 4-комнатная квартира на площади 30-летия Победы стала велика. Она пустила на проживание сначала Светлану Федорченко с младшим братом, а потом – и Татьяну Жукову. С каждого арендатора брала плату 20 руб в месяц.
Итак, слово Заславской: «Ивасюка Владимира я знаю с осени 1977 г, то есть с момента, когда Жукова пришла ко мне жить на квартиру. (…) Как о Жуковой, так и о Федорченко я ничего плохого не могу сказать, ведут себя нормально. Я никогда не видела, чтобы они устраивали пьянки или гулянки. Таня меня просила, чтобы я разрешила приходить Ивасюку к ним. Володю любила Таня и, по-моему, он её любил. Они дружили около шести лет. Родители были против [того], чтобы Володя женился на Тане. К тому же Володя очень любил мать и против её воли он ничего не хотел делать.»
Как видим, со слов свидетельницы картина получается несколько иной, нежели рассказывали родители. В принципе, Федорченко и Жукова могли пускать пыль в глаза Заславской, опасаясь лишиться возможности снимать жильё. Ведь вовсе не обязательно устраивать попойки дома, этим весёлым делом можно было заняться и в ресторане, и в гостях, и на пикнике, и даже на скамейке в парке, не зря же говорится, что хорошему человеку везде дом! Тем не менее, сложно предположить, что Викторию Дмитриевну квартирантки смогли бы долго обманывать, всё-таки, жизнь она прожила и людей повидала. Да и женщина была неглупой.
Так что запомним её суждение и почитаем показания далее: «Я говорила Тане, чтобы они поженились, а там пойдут дети и родители согласятся. Она говорила, что Володя не хочет идти против воли матери. Я даже хотела сама переговорить с Володей.»
Не станем комментировать эти секреты достижения женского счастья, в той или иной форме с подобным сталкиваются многие. Нам интересно, что именно Заславская могла рассказать об Ивасюке. Видимо, это же было интересно и следователю Гнативу и тот задал соответствующий вопрос. Виктория Дмитриевна ответила так: «О Володе я ничего не знаю, его характере и личности [так в оригинале – прим. А.Р.]. Таня мне говорила как-то в разговоре, что Володя лечился в психиатрической больнице, а я не спрашивала по какой причине, т.к. было неудобно.»
А дальше следует неожиданный переход: «Когда Володю обнаружили мёртвого, то Таня была на фестивале в Минске, там она пела спектакль.» Фраза кривая, как это сплошь и рядом у мастера русской словесности Гнатива, но смысл ясен – Жукова отсутствовала, т.к. находилась в столице братской Белоруссии на гастролях. Очевидно, данная фраза представляет собой ответ на конкретный вопрос, заданный следователем, но нам интересен не столько сам ответ, сколько причина, побудившая Гнатива задать вопрос о местонахождении Жуковой во второй половине мая. Задумайтесь сами на минутку, почему Гнатива это интересовало?
Дальше только интереснее. Новый неожиданный пассаж Заславской: «Таня, я знаю, очень боялась, чтобы Володя не пил спиртного, т.к. ему будет плохо». Очевидно, для подобных страхов имелись основания. В самом деле, коли человек пьёт и плохо ему не становится, то это никого особо и не волнует, но в случае с Ивасюком, по-видимому, имелись какие-то нехорошие прецеденты. Тут сразу вспоминаются слова матери композитора, заявлявшей, что Володя практически не пил. Запомним этот нюанс, обстоятельства, связанные с употреблением спиртного, могут иметь значение.
Читаем показания Заславской далее: «Когда Таня была в Минске, она часто звонила нам и интересовалась, нашли ли Володю». Отец Владимира, напомним, заочно пенял Жуковой тем, что та не интересовалась ходом розысков и ни разу не позвонила. Выясняется, что звонила, только не родителям. Ну, а почему не звонила родителям, думаю, понятно, учитывая специфику взаимоотношений с ними.
Далее следует новое интересное сообщение свидетельницы: «Когда она [Татьяна Жукова – прим. А.Р.] узнала, что [тело Владимира] нашли и его будут хоронить, то она приехала [из Минска], но её уговорили не ходить на похороны. Вроде отец Володи звонил на работу Светлане и сказал, чтобы они не приходили на похороны. Таня говорила, что как это жестоко не дать проститься с любимым человеком. От переживаний она заболела и несколько дней лежала в постели.»
Скажем прямо, если это сообщение соответствует истине, то Михаил Григорьевич Ивасюк при организации похорон сына показал себя с очень неожиданной стороны. Никаких моральных оснований для того, чтобы запретить Татьяне Жуковой появляться на похоронах Владимира Ивасюка не существовало. Родители умершего композитора могли как угодно относиться к Татьяне – это их личное дело – но Владимир на протяжении 6 лет поддерживал с нею интимные отношения, а стало быть, она что-то для него значила. Много или мало, знал только сам Владимир, наверное, немало, если поддерживал эту связь столько лет! И запретить Татьяне проститься с Владимиром – это как-то совсем уж не по-человечески.
Жизнь часто подбрасывает нам разного рода неловкие ситуации и создаёт моменты, чреватые скандалами или неприятными сценами. Часто бывает так, что некоторым людям лучше вместе не сходиться. Речь не только о жёнах и любовницах, а вообще об антагонистах в широком смысле (скажем, сотрудниках правоохранительных органов и бывших лагерных сидельцах). Для того, чтобы во время похорон избежать неловких ситуаций и никому не нужных обострений, процедура прощания организуется таким образом, чтобы антагонисты попросту не встретились. Иными словами, для прощания назначается разное время. У одного – один интервал, у другого – другой. То, что отец Владимира Ивасюка не пошёл по такому пути, свидетельствует о его «заточенности» на конфликт с Татьяной Жуковой. Иначе говоря, его крайней нетерпимости.