Елена Коровина - Великие авантюры и приключения в мире искусств. 100 историй, поразивших мир
Скульптор вскочил — нечего просиживать штаны на топчане, надо поспешить к «Давиду». Интересно, насколько он еще продвинулся?
Оказалось — не слишком. К вечеру клеть доехала только до улицы Святого Прокла. Там и осталась на ночь. Микеланджело обошел близлежащие улицы вместе с выделенной охраной. Все было тихо. Стражники прикорнули за углом на просторных ступенях дома Каприозе. Хозяин дома даже вынес им набитый соломой матрас, другой предложил Микеланджело. Тот плюхнулся, на секунду закрыл глаза. И тут вчерашняя бессонная ночь и тревожный день взяли свое. Скульптор заснул.
Он опять увидел сады Медичи. И Контессину, любимую дочь Лоренцо Великолепного. Семилетняя девочка глядела на него, 13-летнего Микеле, и тяжело дышала. И от каждого ее вздоха у него сердце обрывалось. Он знал, что Контессина больна, у нее слабые легкие. Наверное, от болезни она была такая тоненькая, просто воздушная. И вот она, дочь первого человека во всей Флоренции, сумела убежать от своих нянек, чтобы подойти к простому мальчишке!..
«Я видела, как ты дерешься. Ты такой сильный. — Она вдруг положила ладошку на его широкую грудь. — Когда ты рядом, я чувствую силу. Пока ты рядом, мне кажется, что я не умру…»
У Микеле дух захватило. Если бы он мог, он отдал бы жизнь за эту хрупкую девочку. Но он только и смог прошептать: «Я всегда буду с тобой. Ты никогда не умрешь!»
С тех пор он всегда старался подбежать как можно ближе к Контессине, когда она гуляла. Слуги отгоняли его. И тогда Микеле протягивал к Контессине руку, и она делала то же. Их руки никогда не соприкасались. Но они знали, что всегда рядом. Может, потому Микеланджело больше уже не смотрел на других девушек?..
Потом юную Контессину выдали замуж. Без любви — по соглашению. Ее муж, синьор Ридольфи, был очень богат. Но и его богатство не спасло семью, когда всех, кто принадлежал к клану Медичи, изгнали из Флоренции, лишив всего нажитого. Теперь Ридольфи, нищие и отверженные, ютятся в заброшенном деревенском доме, никто из флорентийцев не осмеливается общаться с ними. И только один Микеланджело не боится приходить и приносить нехитрые подарки их 6-летнему сынишке. В благодарность Контессина только прерывисто вздыхает, протягивая Микеланджело руку. И тот, как встарь, подает ей свою. Они — не любовники и не станут ими никогда. Они живут в разных мирах. Но они всегда рядом.
Скульптору показалось, что он слышит ее взволнованный голос: «Микеле, проснись!» Он вскочил, прогоняя остатки сна. В ночной тишине послышались голоса и топот приближающихся ног. Микеланджело ринулся навстречу. Но услышал гул и за спиной — оттуда приближалась другая ватага.
Они хотели обложить его со всех сторон. Кажется, этой ночью не будет камней, а будет драка. Что ж, он готов. Он постоит за себя и «Давида».
Битва за Гиганта
Микеланджело бросился на первого нападавшего. Замелькали кулаки. Но он был один, а нападавших много. Скульптор молотил не глядя. Но где же стражники — неужели не слышат шума драки?
«Стража!» — завопил Микеланджело, но сильный удар сбил его с ног.
Падая, он сумел заметить, что рядом появились еще две тени. Но явно не стражников. Раздался звук одного удара, потом второго, третьего. В изумлении Микеланджело увидел, как таинственные незнакомцы, пришедшие к нему на помощь, бьют нападавших не только кулаками, но и ногами, словно танцуя какой-то магический танец. От таких ударов противники, визжа, кинулись врассыпную. Сильные руки подняли Микеланджело: «С вами все в порядке, мой друг?»
Микеланджело потряс головой — не может быть! Перед ним стояли мастер Леонардо и его ученик Салаи. Аристократ, дравшийся с изяществом заправского бандита, и изнеженный мальчишка, раздававший ловкие удары направо и налево.
И тут появилась стража: «Что происходит? Опять камни?» — «Нет! — усмехнулся Леонардо. — Теперь кастеты».
И, изящно наклонившись, художник поднял предмет, которым ударили Микеланджело. У скульптора похолодела спина. Так вот почему он упал — его ударили страшным оружием улиц.
«Хорошо, что у вас крепкая голова! — улыбнулся Леонардо. — Как, впрочем, и у вашего Гиганта. В него швырнули уже не камешек — целую глыбу. Но вы оба устояли. Кстати, примите мои поздравления, Микеланджело. Я был не прав. Ваша скульптура — это действительно произведение высокого искусства!»
И, перекинув через руку свой розовый плащ, изрядно пострадавший в драке, Леонардо удалился. За ним последовал и Салаи, все еще приглаживая свои растрепанные золотистые кудри.
На третий день клеть с «Давидом» наконец-то достигла площади Синьории. Микеланджело первым выбежал на площадь, замахал руками рабочим и вдруг застыл. Прямо на площади высилась большая груда серого пепла.
«Опять уцелевшие сподвижники проклятого Савонаролы мутят людей! — крикнул ему Симоне Кронака. — Отмечают „скорбным пеплом“ место казни фанатика. Ты не знаешь, тебя в это время тут не было. А этот черный монах сам чуть не каждый день устраивал здесь искупительные костры, на которых сжигали „греховную“ роскошь. Представляешь, к костру подходит сам Боттичелли и, плача, кидает в него свои картины?..» Микеланджело опешил: «Не может быть! Его работы прославили Флоренцию на весь мир. Как мог Боттичелли пойти на такое?!» — «Выбора не было: либо бросай в огонь свои творения, либо сам иди на костер. Если бы не помощь из Рима, с Савонаролой, наверное, не справились бы». — «Спаси нас, Мадонна! — Микеланджело перекрестился. — И у этого человеконенавистника есть последователи?!» — «Как видишь, еще остались, несмотря на то что уже шесть лет прошло, как его казнили по приказу папы как злостного еретика. Не удивлюсь, если эти люди попытаются разбить твою статую».
Микеланджело нахмурился. Предстояла третья ночь в ожидании нападения. Правда, на этот раз к вечеру на площадь прибыл сам гонфалоньер Содерини, приказавший не только усилить охрану Гиганта, но и устроить засаду.
Результат не заставил себя ждать. Уже под утро в руках стражников находилась целая шайка злоумышленников, покушавшихся на «Давида». Но почти все они оказались подростками, лишь трое были взрослыми. Мальчишки уверяли, что именно эта троица подбила их швырять камни в статую, преподнеся это как интересную забаву. Ну что взять с таких? Выпороли для профилактики да отпустили. Но вот взрослые ближе к вечеру того же дня предстали перед судом. Они не раскаивались, держались злобно и вызывающе.
Один из подсудимых заявил, что статую следовало бы разбить потому, что во Флоренции есть ваятели более достойные, чем какой-то возвратившийся из Рима Буонарроти. Услышав это, Леонардо, сидевший в зале суда рядом с Микеланджело, еле слышно произнес: «Это зависть!» Второй арестант утверждал, что Гигант — голый, и потому Савонарола, будь он жив, несомненно, потребовал бы уничтожить это бесстыдное изваяние. «Это религиозный фанатизм!» — прошептал Леонардо. Третий злоумышленник прокричал, что «Давид» обошелся казне очень дорого, да и вообще нельзя ставить памятники на деньги, украденные у народа. «Ну а уж это — слепая жадность!» — таким был очередной леонардовский вердикт.
Всех троих приговорили к заключению в крепости-тюрьме Стинке, куда обычно отправляли государственных преступников. А уже утром следующего дня, 8 сентября 1504 года, «Давид» наконец-то был установлен перед дворцом Синьории, бесстрашно встав лицом к открытой площади. Микеланджело впервые увидел Гиганта на расстоянии — огромного, беломраморного, могущественного, и скульптору показалось, что теперь, заняв свое законное место, четырехметровый Гигант может сам охранить не только себя, но и весь родной город. А может, и весь подлунный мир.
И все-таки Микеланджело еще долго не решался уйти — вдруг что-нибудь еще случится? К нему подошли собратья по искусству: «Отправляйся отдыхать. Если надо, мы сами здесь подежурим».
Едва передвигая ноги, скульптор поплелся домой. По пути его окликнул Содерини: «Отныне, Микеланджело, ты почетный гражданин Флоренции. Синьория готова назначить тебе любую премию. Может, ты хочешь получить хороший дом?» Микеланджело возбужденно выдохнул: «Я хочу лишь одно — чтобы Синьория забыла о том, что Контессина Ридольфо — урожденная Медичи, и ей с семьей разрешили вернуться в город!» Содерини с хрустом сжал пальцы: «Ты ведь знаешь, что сейчас все Медичи признаны врагами Флоренции…» — «А я признан ее почетным гражданином. И мне полагается награда. И еще есть долг перед Лоренцо Великолепным, который, кстати, и тебе в молодости помог встать на ноги!»
Уже на следующее утро Микеланджело узнал, что семейство Ридольфи получило разрешение вернуться в город. Впервые за много лет скульптор надел свежую полотняную рубашку, бархатные штаны, натянул новые чулки и сандалии и вышел в город. Приближаясь к палаццо Синьории, он заметил толпу на площади. Но надо всеми возвышался его беломраморный «Давид». Скульптор направился прямиком к своему творению, и люди расступались перед ним. Подойдя поближе, он увидел, как трепетали прилепленные к статуе листки бумаги. Сердце его снова сжалось — вспомнилась памятная записка с угрозами. Но когда, взобравшись на пьедестал, Микеланджело начал срывать листки и читать их, он понял, что ошибся. В них были сплошь восторженные признания: «Мы горды оттого, что мы флорентийцы!», «Как величествен человек!», «Ты создал то, что можно назвать самой красотой!».
