Мария Голованивская - Признание в любви: русская традиция
Здесь отъезд – показатель отчаянья добиться взаимности.
У Тургенева в «Отцах и детях»:
– Зачем ехать? – проговорила Одинцова, понизив голос.
Он взглянул на нее. Она закинула голову на спинку кресел и скрестила на груди руки, обнаженные до локтей. Она казалась бледней при свете одинокой лампы, завешенной вырезною бумажной сеткой. Широкое белое платье покрывало ее всю своими мягкими складками; едва виднелись кончики ее ног, тоже скрещенных.
– А зачем оставаться? – отвечал Базаров.
А здесь отъезд показывает, что решение задачи (ухаживание) зашло в тупик.
У Тургенева в «Накануне»:
– Вы, стало быть, хотели уехать, не простившись с нами?
– Да, – сурово и глухо промолвил Инсаров.
– Как? После нашего знакомства, после этих разговоров, после всего…
В данном случае, отъезд – это способ победить свое чувство.
У Тургенева в «Асе»:
– Посмотрите же, что вы наделали, – продолжал я. – Теперь вы хотите уехать…
– Да, я должна уехать, – так же тихо проговорила она, – я и попросила вас сюда для того только, чтобы проститься с вами.
– И вы думаете, – возразил я, – мне будет легко с вами расстаться?
Приведенная ссылка на отъезд – не что иное, как провокация, вызов на объяснение:
У Островского в «Бесприданнице»:
Лариса. Чего же вы хотите?
Паратов. Видеть вас, слушать вас… Я завтра уезжаю.
Лариса (опустя голову). Завтра.
Паратов. Слушать ваш очаровательный голос, забывать весь мир и мечтать только об одном блаженстве.
Что означает здесь отъезд? Попытку ускорить сближение, подталкивание в объятия.
Тургенев «Дым»:
– Извините меня, Ирина Павловна, – начал Литвинов, – я вошел без доклада… Я хотел исполнить то, что вам было угодно от меня потребовать.
Так как я сегодня уезжаю…
– Сегодня? Но вы, кажется, сказали мне, что вы хотели сперва написать письмо…
– Я послал телеграмму.
– А! вы нашли нужным поспешить. И когда вы уезжаете? В котором часу то есть?
– В семь часов вечера.
– А! в семь часов! И вы пришли проститься?
– Да, Ирина Павловна, проститься.
В данном случае отъезд и прощание свидетельствуют о чувстве, являются его знаком.
У Гончарова в «Обрыве»:
– Ну что же, поздравляю, Вера – и затем прощай!
– Куда вы?
– Я завтра рано уеду и не зайду проститься с тобой.
– Почему же?
– Ты знаешь почему: не могу же я быть равнодушен – я не дерево…
А здесь объяснение отъезда – и есть признание в любви.
Итак.
Все мы, конечно, понимаем, что предлог отъезда используется для того, чтобы добиться признания или чтобы спровоцировать на разговор о чувствах. Суть этого приема, используемого в русской литературе, вот в чем: герой (или героиня), объявляя о своем отъезде, констатирует, что дальше не может продолжаться как было. Надо разорвать временную нить, создать ощущение неотвратимости грядущей потери. Отъезд – это нож. Он рассекает связь времени, рассекает нить времени, связующую вчера и завтра. Иначе говоря, отъезд – это угроза: «если ты немедленно не ответишь на мои чувства, то ты потеряешь всякую возможность иметь мои ухаживания». Отъезд – это конец ухаживаний и попытка перевода отношений в следующую фазу. Все просто: не скажешь да, раз – и отрежу.
Отъезд является не только потерей возможности объяснения, но и, вероятнее всего, риском потери претендента как такового – российские расстояния, опасности, войны, на которые нередко собирается претендент, заставляют героиню ответить себе на главный любовный вопрос: да или нет.
Сам по себе отъезд, на который герои решаются в кризисный момент отношений (в том числе путешествие, то, что мы сегодня называем «проветриться», «получить новые впечатления»), по сути, означает открытие замкнутого места и времени действия новым обстоятельствам – то есть судьбе. За отъездом видится продолжение жизненного пути героя, и если связь с избранницей по тем или иным причинам невозможна, претендент, объявляя об отъезде, на самом деле говорит: «Раз я тебе не нужен, то я пошел дальше искать свою Судьбу. И в этой Судьбе уже нет тебя».
Таким образом, речь идет не о простой провокации, но об определении пути, того самого, который писали на лбу новорожденного Судженицы.
Собираются в дорогу влюбленные и из европейских романов. Что совсем не удивительно – ведь этот прием вполне универсален, да и отражает реалии тогдашней общей для России и Европы жизни. Поездки в имения, войны, путешествия за границу, бегство от кредиторов – все это составляло естественную часть жизни сословия, объясняющего в любви на страницах романов.
За исключением одного нюанса – отъезд в России может быть куда более драматичен, чем в Европе. На наших просторах уехать – наверняка означает затеряться, а может быть и в физическом смысле сбиться с пути. Если на европейских дорогах путешествующих поджидали в основном Робин Гуды, то в России – бездорожье, метель, болезни, шальные пули…
В русской литературе первой половины XIX века женщины, как правило, первыми начинают любовное объяснение, что, на первый взгляд, парадоксально, но и глубоко закономерно: русские героини, как и русские женщины, боятся отъезда мужчины, поскольку очень часто этот отъезд приводил к окончательной его потере: на войне ли, в объятиях ли цыганки.
Зная это, мужчина ставит перед женщиной свой отъезд как задачу. Действуй, говорит он, а не то я уйду. Путь, путешествие, следование за избранником – важнейшие понятия для русской, да и не только для русской ментальности. Говоря о пути, предстоящем отъезде, герой не только «включает» реку времени, но он расстилает просторы расстояния, через которые пройти дважды невозможно. Отъезд – это финал. Уехать и вернуться – как-то нехорошо. Это уже комедия, а не трагедия. Объявление отъезда – это угроза такого финала. Это та самая точка, которая бывает только в конце. За этим в начале XIX века стояла подлинная реальность: средняя продолжительность жизни мужчины равнялась 30 годам.
В нынешнем времени, когда расстояния условны, и у нас есть возможность за 12 часов оказаться на другом конце света и за секунду отправить куда угодно письмо, наша память хранит, тем не менее, воспоминание о тревожности отъездов. «С любимыми не расставайтесь», – любим повторять мы. Отъезд для нас как был, так и остается событием, хотя по сути дела этого события давно нет: слетать в другой город иной раз оказывается быстрее, чем доехать до другого конца большого города. Это потому, что мы по-прежнему чувствуем: отъезд «включает» судьбу. Именно поэтому «не дать уйти», не дать свернуть за угол – судьбоносное действие, и каждый или каждая, кто просто дал уйти другому, ответственен перед будущим. Отъезд, угроза отъезда – для нас по-прежнему большой аргумент.
Я уже говорила о том, что вопрос о любимой книжке или фильме – это глубоко личный вопрос. Недаром известный любовный роман Франсуазы Саган называется: «Любите ли вы Брамса?» Только причем здесь Брамс? У нас, русскоязычных, увлечение литературой, и именно романами, обнаруживает в человеке некую раздумчивость и даже сентиментальность, готовность к обсуждению «высоких материй» и проявлению чувственной стороны своей личности. Для нас слово романтический – романтические отношения, однозначно выражают отношения любовные, романтическая натура – натура, склонная в чувственным приключениям, романтические мечты – это мечты о любовной встрече и любовном союзе и так далее. Оговоримся: в данном контексте речь идет не о романтизме как художественном течении начала XIX века, породившем эгоизм и эгоцентризм героев, напрямую связанный с возросшими в эту эпоху атеистическими веяниями в общественной мысли. Мы говорим здесь именно о некогда новой литературной форме (отличной от рыцарского или плутовского романа) и новом литературном содержании, повествующем именно о любви и жизни чувств. Именно к этому широкому контексту и отсылаются герои, упоминая о книгах или обсуждая их. Говоря о конкретных книгах и персонажах, они говорят даже не столько о них самих, сколько «о всяком таком», о любовной материи, сотканной из слов переведенных книг. В этих книгах говорят о любви и проявляют ее, а ссылка на эти книги, это прикосновение к теме, тестирование собеседника: ты хочешь, можешь чувствовать чувства, или ты человек старого образца? В подавляющем большинстве приведенных отрывков герои говорят о книгах, вспоминают литературных героев, цитируют их высказывания, задают вопросы о чтении своему визави про лямур. Но почему?
Что дает героям, намеревающимся сблизиться или объясниться, упоминание литературных произведений?
У Пушкина в «Евгении Онегине»:
Сейчас отдать я рада
Всю эту ветошь маскарада,
Весь этот блеск, и шум, и чад
За полку книг, за дикий сад.
В данном контексте упоминание книг является средством отграничить прошлую подлинную жизнь от нынешней искусственной. Книги – атрибут подлинной жизни, что характеризует женщину как исконно чувственную личность. Ведь не Канта же читала Татьяна в диком саду!
