Газета День Литературы - Газета День Литературы # 64 (2001 13)
Льдинка плавает в канале марсианского стекла.
Мужичок лошадку гонит, в дровнях ель, дриада стонет,
Новый год неверно понят — мы, дриада, не со зла.
"Тятя, тятя, наши сети…" "Где вы были?" "В интернете".
"Труп — в /dev/null". Ну что за дети, что за жизнь, что за дела!
Помертвело чисто поле, за окном — покой и воля,
Светлый ангел на консоли что-то пишет прямо в лог.
Не беда! Пойду, поставлю путеводный чайник, что ли,
Чтоб в метели, в деле, в боли он кому-нибудь помог.
О ГРААЛЕ
Вот девушка с веслом,
Вот Насреддин с ослом,
Вот Аладдин с волшебной лампой,
Вот админ с магическим числом.
Он держит root добра и зла
В одной руке и kill в другой.
Он маг, алхимик, раб числа,
Могучий, но не средь людей,
Он заклинатель электронов,
Не пророк, но лицедей.
Над ним плывет Грааль, сияя,
Но покров не будет снят…
Все люди спят.
А вот поэт, он не отсюда,
Так что — ни в одном глазу,
Он призывает розу, грезу,
Музу, визу и грозу.
Он вдохновен, блажен и бледен,
(Нет бумаги, чай остыл),
Он всемогущ, но неконкретен,
Одержим, но очень мил,
Его словам повелевать
Над страстью, совестью, слезой,
Но не над визой и грозой.
Плывет Грааль… Пускай плывет —
Он будет спать.
А вот и я. Не сплю, поскольку
Эти двое — мой каприз,
Мне дела нет до их числа,
root'а, а также роз и виз;
Я их придумал как приманку —
Вроде утки подсадной,
Плывет Грааль — его покров
Сияет дивной белизной,
И если будет снят —
То ими, но не мной.
СОНЕТ-ВОРЧАЛКА
Нас рок влечёт вниз головою
По твёрдой лестнице невзгод.
То мы обласканы судьбою,
То ждём пинка ногой в живот.
Наш лес покуда очарован,
Но ждём в тревоге тех минут,
Когда в порыве бестолковом
Нас в пыльный ящик запихнут.
Пусть нам почти во всем подобен
Наш славный Кристофер, наш Робин,
Но мы ему подчинены.
И злей пчелиного укуса
Пятнистый призрак Щасвирнуса
Тревожит плюшевые сны.
ПЕЙЗАЖ
В переплетенных пальцах эстакад
День умирает выжатым лимоном,
И светофора стрекозиный взгляд
То алым расцветает, то зеленым.
В раскрошенном бетоне труп реки
Ворочается, мутно стекленея,
Медлительно вытягивают шеи
Стальных тиранозавров костяки.
В коробках из кофейного стекла
Слепыми зомби движутся фигуры…
Вот и пейзаж. Не то, чтобы с натуры,
Но не вполне из ящика стола.
ВЕРЛИБР
Верлибр — загробная форма существования поэзии.
Стихотворение сбрасывает с себя оболочку формы,
Избавляется от размера и рифмы,
Теряет звучание.
Верлибр — квинтэссенция всего поэтического;
В нем нет ни красоты, ни утонченности, ни покоя.
Он ужасает, как аромат ста тысяч роз,
Собранный в хрустальном флаконе.
Верлибр подобен подстрочному переводу
С несуществующего языка —
Истинного языка всех поэтов.
Верлибр подобен душе,
Ожидающей воскрешения во плоти.
И, как обнаженная истина,
Верлибр восхищает и сокрушает душу.
ЗОДЧИЙ
Я — зодчий. Предо мною чертежи,
Где мнимы стены, шпили иллюзорны.
Я каменщик, я муравей проворный,
Упорно возводящий этажи.
Резьбой украшу строгие фронтоны,
Колонны виноградом обовью,
Узорным чугуном замкну балконы
И музыкой фонтаны напою.
Я — садовод. И льнет лоза к стене,
И розы улыбаются луне,
И гнется ветвь, усыпана плодами.
Я — музыкант, блуждающий садами,
И тело флейты под его руками,
И голос флейты в чуткой тишине.
I-РОНДЕЛЬ
Вплетаю флейту своего модема
Я в арфу телефонных голосов.
Крадет минуты у моих часов
Ночных бесед беззвучная поэма.
Меня ведет нетерпеливый демон
На путь седых волков и белых сов.
Вплетаю флейту своего модема
Я в арфу телефонных голосов.
Я вглядываюсь трепетно и немо
В круговорот далеких адресов
И в музыку бессонного Эдема
Вплетаю флейту своего модема.
* * *
Здесь зеленым фонтаном вздымаются ветви,
Здесь смешались цвета изумруда и пепла.
В каждом дереве дремлет холодное сердце,
С крыльев бабочки смотрит совиное око.
Здесь поляна, прикинувшись озером, жаждет
Подманить олененка на радугу лунного блика.
Олененка склюют длиннохвостые серые птицы,
Погребут муравьи и сосна на болоте оплачет.
Небо звезд! О, высокое небо полета!
Выше мшистых стволов, недоступней покоя…
О тебе плачет Нелдис, баюкая ленту тумана,
От любви к тебе флейта моя умирает.
* * *
Властитель битвы, с колыбели
Привыкший к ратному труду,
Он умирал в своей постели,
Который день, в полубреду.
Своим страданьем благородным
Давно наскучивший родне,
Один, среди вещей холодных
Он таял в медленном огне.
Клинки, курительные трубки,
Картины, древнее вино,
С лекарством недопитым кубки
Да в сад открытое окно.
А за окном вились напевы
И света колыхался круг.
Прекрасная, плясала дева
Среди влюбленных и подруг.
На золотых ее запястьях
Браслетов перезвон не молк,
И цветом пламени и страсти
Вкруг стана вился алый шелк…
Над ней качался свод узорный,
Пред ней ложился на песок
То блик огня, то густо-черный
Ажурной тени лепесток.
И, зачарован звуком пенья,
И, улыбаясь в этот миг,
За грациозной девой-тенью
Через окно следил старик.
МАНСЕНГ
Пара лун взора
Сияет ярче
