Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №6 (2004)
Когда он лежал в гробу, мне запомнилось, что концы его давно не стриженных седых волос слегка завились. Еще помню огромные ноздри его колоссального орлиного носа. На плотно сжатых, тонких губах, как казалось, застыла добрая, приветливая усмешка.
В своих записках пятнадцатилетней давности я прочитал строчки, быть может, по-юношески напыщенные и наивные, но тем не менее верно отражающие мое тогдашнее состояние: “Сила его музыки, его личности так потрясает меня, что кажется временами, что душа моя, не выдержав, разорвется от переполнявших ее чувств восторга, трепета, поклонения и обожания. Весь образ его представляется чем-то исконно русским, далеким и недостижимым, но вместе с тем таким родным и дорогим. Он — как остров той старой русской культуры, русской жизни, которая ушла невозвратимо, но которая столь любима и все более притягательна. Общаясь с ним, будто фантастическим образом переносишься в другую эпоху, в другой мир, где живы и творят Пушкин, Блок, Есенин. Порой становится мучительно от невозможности навсегда там остаться, ибо перед тобой — стена времени, преодолеть которую нет ни сил, ни способностей”.
А недавно в Интернете среди немногочисленных иностранных статей о жизни и творчестве этого великого человека (где, например, буквальный перевод на английский язык цикла “У меня отец — крестьянин” звучит как “Мой папа — фермер”, а “Отчалившая Русь” — как “Россия, стремящаяся вниз по течению”) я наткнулся на несколько любопытных фраз, принадлежащих авторам из разных стран:
“Свиридов — один из наиболее выдающихся среди забытых композиторов России”.
“Как жаль, что такие люди жили и умерли, не имея возможности показать свои таланты всему миру”.
“Много русских никогда не слышали его имени, а для большинства даже хорошо информированных слушателей на Западе он остается только лишь одной из проходящих фигур Советского периода”.
И самое потрясающее:
“О стиле Свиридова. Долгое время он воплощал наиболее пагубные стороны советской музыки. Многие из его произведений подражают традициям русской классики. Некоторые любят его музыку из-за ее сходства с выбранными моделями. Другие ненавидят ее за политическое содержание или за ее одиозную наивность и рассматривают ее как ужасающий пример типичного китча”. (В консерватории я слышал другое выражение: “Музыка для плебса”.)
Попадается, правда, и другое:
“Я твердо верю, что он (Свиридов) — величайший композитор второй половины двадцатого века. Лучший способ проверить мои слова — послушать его музыку. Возьмите это за правило — каждый день слушайте Свиридова. Вы никогда не пожалеете об этом”.
Станислав ЗОЛОТЦЕВ • Духовный подвиг исполина (Наш современник N6 2004)
Станислав ЗОЛОТЦЕВ
ДУХОВНЫЙ ПОДВИГ ИСПОЛИНА
Размышления над книгой Г. В. Свиридова “Музыка как судьба”
1
“Стучусь в равнодушные сердца, до них хочу достучаться, разбудить их к жизни, сказать о ней свои слова, о том, что жизнь не так плоха, что в ней много скрытого хорошего , благородного, чистого, свежего...”.
В этом истово-яром (иначе он и не жил и не трудился) стремлении достучаться до глохнущих душ людских Георгий Свиридов вершил словами то, что, по его разумению, было не досказано нотами, создавая словесный венец своей музыкальной вселенной.
Это ощущение нарождалось у меня ещё при чтении фрагментов его книги “Музыка как судьба”, публиковавшихся под общим условным заглавием “Разные записи” в “Нашем современнике”, “Москве” и других изданиях по-настоящему художественной русской периодики. Уже тогда погружение в эти действительно разрозненные записи наблюдений Георгия Васильевича над искусством, над жизнью, над его собственным творческим путём стало мне столь же необходимым, сколь и головокружительно захватывающим занятием. Вот уж поистине, говоря ломоносовской строкой, “открылась бездна, звёзд полна”, — сразу же возникло чувство соприкосновения с мудростью, но не отстранённо-надмирной, не рассудочно-рациональной, а выстраданной, выношенной в борениях и страстях на донельзя тернистом пути в горящей душе художника. Иные строки — что клеймо, вытравленное искусной рукой на челе времени:
“Дьявольское овладело людьми настолько, что сам дьявол удивлён этому и благодарит людей за исповедание веры в него”.
И всё-таки! Несмотря на эту дьявольщину, пропитавшую его время и отравившую множество людей в его стране, и наперекор этой дьявольщине Мастер предаёт бумаге заповедную глубь своего творческого кредо, чеканно выражает свою неутолимую художническую жажду:
“Воспеть Русь, где Господь дал и велел мне жить, радоваться и мучиться”.
(Помнится, ещё когда на журнальной странице прочитал эти строки, звучащие выдохом подвижнического сердца, сразу же в памяти волшебным эхом отозвалось одно из самых заветных есенинских признаний: “Радуясь, свирепствуя и мучась, /Хорошо живётся на Руси”. И, полагаю, не у одного меня оно отозвалось: тут далеко не случайное совпадение глаголов — поэзия Есенина стала одной из главных вдохновляющих звёзд в свиридовском музыкальном космосе, и многократно имя златоглавого рязанского уроженца — едва ли не чаще всех других поэтических имён — звучит на страницах “Музыки как судьбы”.)
...Иные же суждения из “Разных записей” ошеломляли предельной точностью своей социально-гражданственной сути — как если бы они принадлежали перу профессионального политолога с подлинно патриотическими убеждениями. Читаешь — ощущаешь, как нелегко жилось последнему классику русской мелодической гармонии с такими “необщепринятыми” в его профессиональной среде — особенно в пору “разгула демократии” — взглядами. И нередко такие жёстко-проницательные определения заставляют глубже, а то и совершенно иными глазами вглядеться в какую-либо болевую ситуацию современности — причём не обязательно ту, о которой пишет автор, увидеть первопричины и корни многих явлений, терзающих мир, страну и тебя самого... Вот “лакмусовая бумага”, отличающая подлинное произведение литературы — даже мемуарно-дневникового жанра — от бойкой расхожей беллетристики: слово настоящего русского творца культуры (неважно, на каком её поле он трудится — словесности или музыки) всегда создаёт огромный простор для размышлений читателя, нередко выходящих далеко за пределы сказанного... Так и с дневниковыми записями Свиридова. Можно взять любую, наугад, и она тут же вызовет, что называется, шторм ассоциаций. Вот хоть эта:
“Фашизм — это, конечно, никуда не годное явление, справедливо осуждённое всем миром... Но, оказывается, бывает такой антифашизм, который ничем не лучше фашизма”.
Не исключаю, что кое-кто из не очень “обстрелянных” читателей поначалу может ойкнуть, прочитав это суждение: мол, как же так, антифашизм хуже фашизма? Но чуть позже он непременно вспомнит оскаленные в архигуманистически-параноидальном гневе физиономии кое-кого из отечественных и зарубежных “борцов за права человека” — и вздрогнет. И ещё сильней вздрогнет, вспомнив, к примеру, вечно брызжущую слюной патологической ненависти к русским даму, которую даже в “либеральных” столичных тусовках кличут Холерией Новозверской (в миру мадам В. Новодворская), её вопли, наподобие “Русские, ваше место — у параши!”, не раз звучавшие в шустеровской одиозной телепередаче с издевательским титулом “Свобода слова”; и задумается читатель над тем, почему ее шустрый ведущий, тоже себя “антифашистом” зовущий, ничего не возразил оголтелой русофобке... ну и, конечно же, окончательно согласится читатель с этим свиридовским суждением, вспомнив еще более шустрого, даже “швидкого” телешоумена, коего величают то “министром культурки”, то “реституткой” и который с подведомственного ему “голубого” и всё более голубеющего экрана возглашает: “Русский фашизм страшнее фашизма немецкого!” И становится ясно, какими новыми Освенцимами и Майданеками нам, русским, грозит сей “антифашизм”...
Какими именно, куда загоняют нас глашатаи “общечеловеческих ценностей” — Свиридов уточняет и это в своих горчайших размышлениях над судьбами Отечества, да и когда уточняет! — в 1989 году, когда не только среди интеллигенции, но и в производственно-заводской среде большинство людей (ныне полностью обездоленных, впавших в нищету) были полны “демократических” иллюзий и смотрели на Ельцина чуть ли не как на нового мессию. А вот творец дивных созвучий, вроде бы далекий от тогдашних митингово-съездовских страстей, утверждает:
“Банкир с атомной бомбой купил всё и всех, Россия пошла с молотка со всеми своими мессианскими затеями. Это — просто давно завоеванная территория, которую хотят разумно колонизировать. Бывшему русскому народу уготована уже роль рабочего слоя, прислуги, исполнителя полицейских и жандармских функций”.
