Франсуаза Саган - Страницы моей жизни
Книга «В память о лучшем» очень понравилась. Немало людей распознали в ней знакомые им ощущения в описании скорости движения, игры и других, хотя и субъективных, событий; многие написали мне письма. Реакция читателей, конечно, доставила мне удовольствие, но вместе с тем вызвала раздражение. В этой книге воображение не играло никакой роли, только память. Памятью может воспользоваться кто угодно. Но воображение – вещь независимая, и оно бывает непокорным. Я могла бы в какой-то мере гордиться своей интуицией, проявившейся во время некоторых встреч, могла «мурлыкать» в привычном стиле, но все это было бы так далеко от «домашней сумасбродки», что моя интуиция, мое «сумасбродство» оказались как бы отвергнутыми, отброшенными, бесполезными. Эта книга, – впрочем, как и та, что я сейчас пишу, – опиралась лишь на искренность, и недостаток искренности оказался бы самоубийственным для автора. Я, разумеется, получила удовольствие от работы над этим эссе, но уже пришло время оживить мое воображение, позволить ему разыграться и вновь приступить к моим привычным играм с участием головы и тетради.
По правде говоря, я немного устала от самой себя. Я перечитала подряд пятнадцать своих романов, и не взбунтоваться слегка после такой работы было невозможно. Нельзя в течение двух месяцев читать романы одного и того же автора, даже если это ваши книги. Особенно, если ваши…
«Рыбья кровь»
Я не собиралась останавливаться на одном героическом сюжете. Мой следующий герой, Константин фон Мекк, был известнейшим немецким режиссером, а его женой (и любовью) – знаменитая американская звезда. Они поженились в 1925 году, а действие происходит в 1939-м; в это время Константин работал в Париже на немецкой киностудии УФА и скрывал от немцев красивого молодого цыгана. Я не смогу рассказать здесь обо всех неожиданных поворотах и безрассудстве этой истории, отмечу только, что она – вовсе не смешна, несмотря на необузданный романтизм и беспутство героев; на трех страницах действует даже Геббельс. Крайне неуместная беззаботность, чрезвычайно нежная педерастия, самые гнусные угрозы позволили воцариться в романе стихии, которую я не смогла бы назвать исторической, скорее это стихия интриги и иронии. В этой книге можно увидеть, как на смену любви приходит угроза, на смену удовольствию – долг, страх уступает чувственности, что и является прелестью авантюрных романов. В основе книги лежала безнравственность, но на фоне нацистских ужасов возмущаться этим было трудно. Я включила в роман смешные и непристойные сцены, чтобы дать передышку моим героям и – верх тщеславия – развлечь моих читателей. Странно, как из одного страха перед мелодрамой можно наброситься на удовольствия. Мелодрама отступает перед распутством и развлечением, перед всем, что, в сущности, связано с обычной жизнью.
Добавим, что именно герой книги Константин фон Мекк – виновник многих бед, он – ловелас, талантливый режиссер и предатель – пока не стал героем. Читатель блуждает среди бесконечных поворотов сюжета и случайных, иногда неплохих изречений. Отметим все же, что «Рыбья кровь»– книга, наполненная страстью, кое в чем наивная, несмотря на внешнюю бесчувственность героя. Мне надоело отмечать по ходу дела, как много оказалось книг – из числа написанных мною, – где цинизм не приводит к оптимистическому или сентиментальному выводу.
Однако «Рыбья кровь», что текла по жилам главного героя Константина фон Мекка, была достаточно красной и бурлящей: он ошибался, обманывал окружающих, был любим, любил сам, его ловили, он ловил, и, как правило, поступки этого человека далеко не всегда соответствовали его натуре, а чувства – тому, что он хотел бы чувствовать. И тем не менее он выглядел человеком порядочным, хотя достоинством не отличался. Важный, расхлябанный, неотразимый Константин фон Мекк, привилегированный кинорежиссер Голливуда, не станет героем, но совершит недвусмысленные героические поступки, которые приведут его к гибели. А он ведь любил эту жизнь, и она отвечала ему тем же. На сей раз отождествление с героями исключаю. Никто не узнавал себя, да и не мог узнать, в кинозвезде, обреченном цыгане, а тем более в запутавшемся режиссере. Никто не дошел до такой крайности.
И хотя в этой книге я описываю крайности или излишества, неправдоподобия все же не допускаю. Если оно ощущается в романе, это убивает меня: я никогда не любила сказок и, возможно, приобрету тысячу врагов, написав, что «Маленький принц» всегда наводил на меня смертельную скуку! Я наблюдаю достаточно безумств, жестокости и самопожертвования в реальной жизни, чтобы невозможное прельстило меня! О, эти кролики-болтуны, лисы-шептуньи, совы-философы… Я бегу от них с детства!.. Их нравоучительные и псевдопоэтические фразочки невыносимы. Возьмем, к примеру, ребенка и медведя.
Ребенок: Это ты, непослушный медведь, сеющий ужас в лесах? И при этом ты хочешь, чтобы тебя любили звери?
Медведь: Да, это я и не я. Просто я слишком силен и, когда обнимаю кого-то, не могу не раздавить его… А потом я бегу по равнинам, лесам и вызываю страх, но и сам себя пугаю!..
Ребенок: Потому что бежишь, пытаясь обогнать самого себя. Знаешь ли ты об этом?
Медведь: Знаю с раннего детства.
Ребенок: Бедный мишка… Мне жаль тебя!..
И та-та-та, та-та-та! Как будто нет людей, готовых произнести «та-та-та-та» по серьезному поводу. Я спокойно признаюсь: читать «Алису в стране чудес» мне всегда было чудовищно скучно! И пусть не морочат мне голову, заявляя, что у меня не было детства и я лишена детской наивности! На самом деле детство мое длилось так долго, что я не уверена, рассталась ли с ним, как и всякий, впрочем, чувствительный человек! Просто еще маленькой девочкой я мечтала о том, что может случиться со мной и моими близкими. И никто больше политиков, как всем прекрасно известно, не увлекается пустячными фразочками, якобы подходящими к той или иной ситуации, короткими и неряшливыми высказываниями, похожими на «изречения», сжатость которых отражает узость мышления.
«Поводок»
На этой поразительной и полной приключений книге завершился период моего увлечения военной тематикой. Я вновь обратилась к моим парижским историям, где единственным конфликтом была «игра в любовь, нежная война».
Я долго не могла установить, кому принадлежат эти слова. В конце концов я обнаружила их в песне Марселя Ашара:
В игру любви, коль хочешь, я сыграю,
В нежнейшую из войн, чьи правила строги.
Не спрашивай меня – я сам причин не знаю,
Но в ней партнеры бьются, как враги…[15]
Читатель уже понял, что в этой книге я не пишу ни о своих пьесах, ни о рассказах, ни об эссе. Опускаю в основном «В память о лучшем» и «Музыку к сценам», не считая «Скрипок, поющих иногда» и «Лошади в обмороке». Ограничусь одними романами. Иначе я не закончу книгу и возненавижу собственные тексты, поскольку ощущаю безотчетную скуку, хочу чего-то другого, того, что почти помешало бы мне говорить о моих книгах с желательными интересом и уважением. Не падай духом, бедный читатель, смелей! Осталось всего два-три романа, и некоторые из них так недавно были написаны, что я не знаю, что сказать о них нового. Смелей! Вот уже и «Поводок» перед нами, легонький сюжет, хотя история опять заканчивается самоубийством, но самоубийством желанным, я надеюсь, для определенного числа моих читателей, похожих на измученного и бездеятельного Венсана, героя «Поводка».
Венсана очень давно «купила» для себя его жена, надеявшаяся, что он станет виртуозом и сделает большую карьеру. Увы, он не стал великим музыкантом, не стал в основном из-за лени; но у него есть жилье, его кормит и одевает важная дама, которая обращается с ним, как с большим талантливым младенцем. Ревнивая собственница Лоранс превращает своего супруга в затравленное и одинокое существо. И когда он наконец создает «шлягер», его милая женушка делает все, чтобы ее муж ничего не получил за это – ни денег, ни славы, и главное, свободы. Саркастический тон рассказчика звучит как приятное сопровождение к поэтическим сценам (описаниям дождя в Париже или рассуждениям о живописи).
К тому же герой демонстрирует такое безразличие к самому себе и мнению о нем окружающих, что выглядит чрезвычайно странным. Бывают ситуации, поступки, слова, невыносимые для любого человека, но Венсан воспринимает их с абсолютным спокойствием. В сущности, этот мужчина женат на мегере, но при этом не вызывает ни жалости, ни осуждения – не так уж плохо для супружеской пары! Что же касается описаний в романе, то сцена на бегах и лирична, и точна в деталях. В ней более или менее достоверно рассказано о том, что может почувствовать или увидеть человек, обожающий лошадей; дробь неистового галопа, сотрясение земли и дрожь в спине, наклон вперед, машинально повторяющий наклон жокея, – все в этой сцене точно учтено. Мне хотелось бы процитировать весь кусок целиком, но я отказалась от столь приятной возможности с самого начала этой книги. Хотя цитирование текста великолепно выполнило бы мою задачу, а мне не пришлось бы трудиться – о чем я, как многие литераторы, мечтаю иногда.
