Елена Гапова - Классы наций. Феминистская критика нациостроительства
В странах, реализовавших в новое время проекты национального возрождения и борьбы за независимость, патриотически настроенные интеллектуалы видели в женщине (вслед за Руссо) прежде всего мать: как конкретного ребенка, так и Мать всего народа, нации. Такая «Мать нации» должна быть образованной, потому что женщина ответственна за биологическое и культурное воспроизводство сообщества: «Какой будет женщина – мать каждого Народа, таким будет и будущее поколение этого Народа, потому что воспитание детей лежит в руках матери»[137], – писал журнал. Матери (а не социальные программы, как в БССР) несут ответственность за состояние детей: невежество может стать причиной заболевания, и потому журнал дает несколько советов по уходу за младенцами (суть их состоит в том, что ребенка надо содержать в чистоте). Но всего важнее роль матери в той культурной битве, которую англоязычная традиция называет «битвой у колыбели». По мере того как польское правительство переводило все больше белорусских школ на польский язык обучения, ответственность за овладение грамотой на родном языке возлагалась на семью. На страницах журнала можно отыскать такие лозунги: «Мать! Постарайся, чтобы твои дети читали и писали по-белорусски!»
Интеллигенция мечтала о национальном квазипубличном пространстве, где простые, но грамотные женщины читают книги на родном языке, ставят спектакли, т. е. реализуют в повседневности и распространяют национальную сознательность. Журнал призывал:
«Сестры! Постарайтесь, чтобы в вашей деревне была белорусская библиотека. Если она есть, ходите туда читать белорусские книжки и зовите с собою своих несознательных подруг!
Каждая сознательная белоруска должна выписать белорусский журнал “Жаноцкая справа”, читать его своим подругам и писать туда заметки.
Девушки! Начали ли вы готовиться к организации белорусского спектакля в своей деревне на Пасху?»
Публикуя материалы о белорусской независимости, международном женском движении или о необходимости борьбы с пьянством[138], т. е. реализации женщинами «моральной» функции, создательницы журнала стремились просветить женщин ради народного дела, ввести их в европейскую модерность, сделать сознательными белорусками – и таким образом равными с мужчинами:
«Если мы зайдем в деревне в белорусскую библиотеку-читальню, то там мы встретим мужчин постарше, парней, но женщины туда не заглядывают. Так не должно быть. Женщина должна ходить в свою белорусскую библиотеку-читальню, должна читать белорусские газеты и журналы, из которых она узнает, что делается в мире, как живут люди. В этой же библиотеке она должна брать белорусские книжки и читать их в свободную минуту дома… Работая над этим своим самообразованием, женщина, осознавая себя национально и граждански, поймет, что жизнь накладывает на нее те же самые гражданские обязанности, что и на мужчину»[139].
Создавая кружки, объединения и союзы, «дочери нации» артикулировали свое национальное кредо и одновременно – концепцию женского гражданства. Женщины, которые делали журнал, открывали белорусские классы и организовывали кружки, хоры и театральные постановки, писали стихи для детей на родном языке и составляли первые национальные «читанки» (детские хрестоматии), открывали столовые для бедных, работали в приютах и собирали деньги для политзаключенных. Они переносили «материнские обязанности» в публичную сферу, так как подобная деятельность позволяет активисткам женских организаций включаться в формальную политику и тем самым «противостоять системе, поместившей их в угнетенную позицию»[140]. Но какой бы важной и благородной ни казалась эта деятельность самим женщинам, их социальная функция должна была реализовываться в допустимых в тех условиях коллективных формах, а потому роль, которая отводилась им (мужскими) национальными объединениями, предполагала традиционное женское служение/прислуживание. В этом качестве женщины обычно мобилизуются в национальные проекты. Например, протокол заседания Белорусского женского кружка в Ковно (Каунас) свидетельствует: «Крестьянское объединение обращается к вам с просьбой помочь в продаже билетов на бал-маскарад, который устраивается в пользу арестованных белорусов в польских тюрьмах, а также взяться за организацию буфета»[141].
***В межвоенный период на белорусских землях реализуются две версии национального строительства: в Советской Белоруссии происходит построение социалистического и «социального» государства, в Западной Беларуси – попытки формирования буржуазной нации. Соответственно, решение женского вопроса в первом случае цель предполагает «пробуждение женских масс для новой жизни», а во втором связано с активизмом отдельных (и в определенном смысле достаточно привилегированных) женщин. Эти два пути очень различны, что прежде всего связано с ролью государства, однако между ними есть и общее. В обоих случаях женщины рассматривались как часть некоторой большей общности: класса в первом случае, нации – во втором, хотя в обоих случаях речь идет скорее о понятии «класс-нация». В обоих случаях как сами женщины, так и общество, в котором они жили, полагали, что наделение правами всего общества позволит освободить женщин. И в обоих случаях это действительно было так… но лишь до некоторой степени.
Предложение, от которого невозможно отказаться: «Обмен женщинами» как основа неконституционного строя[142]
Дискуссии по проблемам пола, писала американский историк Джоан Скотт, обычно являются знаком происходящих в обществе переговоров о распределении власти. Гендерные отношения или «социальная организация полового различия» реконструируются каждый раз, когда идет борьба за передел власти, однако смысл этой борьбы не в изменении собственно гендерных отношений, а в обретении той социальной власти, частью которой они являются[143]. Дело Хеды (Луизы) Гойлабиевой, о котором в конце апреля 2015 года в общих чертах стало широко известно, иллюстрирует это утверждение как нельзя лучше. В центре его находится непосредственно гендерная проблема: брак (очевидно) по принуждению и в качестве второй жены. Вместе с тем «предложение, от которого невозможно отказаться», полученное 17-летней чеченкой от немолодого руководителя местного РОВД, является элементом установившейся в регионе властной конфигурации, которая включена в общий порядок разделения полномочий между этим регионом и российским политическим центром. Последний, несмотря на общественное обсуждение и даже петиции с просьбой вмешаться, дистанцировался от комментариев по этому делу: «Свадьбами не занимаемся», – заявил пресс-секретарь президента Д. Песков[144], и тому есть причины. Эта история символизирует властный расклад, в организации которого «все логично». В этой логике важно разобраться: она не так проста, как кажется на первый взгляд, и оперирует категориями глобального порядка.
Среди популярных в СМИ и сетевых дискуссиях объяснений произошедшего превалирует отсылка к «исламским» или «национальным» традициям в их различных инкарнациях: в качестве причин называются «средневековье», отсталость и даже «душевное рабство», не позволяющее противостоять прихоти правителя[145]. Однако «национальная культура» может вести себя по-разному: миллионы исламских женщин в различных странах мира образованны, экономически независимы и сами управляют своей судьбой. Очевидно, причины находятся не в сфере культуры (хотя она важна), а в том «общественном договоре» или, вернее, сговоре элит, который сформировался в регионе вследствие постсоветской деиндустриализации, кровавых локальных войн, распада социального доверия и правовой системы и замены их «моральной экономикой деревни». Этот новый порядок имеет в основании жесткую гендерную иерархию – составляющую первый уровень социальной власти – и разделение ролей мужчин и женщин, но гарантирует его участникам определенную степень безопасности и жизнеобеспечения в той ситуации, когда этого не может сделать «отсутствующее» государство. Разъясню этот тезис более подробно.
Анализ дела можно начать с окончания «второй чеченской войны» (называемой также антитеррористической операцией), когда по мере установления контроля Вооруженными силами России над территорией Чечни власть и поддержание состояния «невойны» были переданы в ведение местных сил самоуправления и самообороны. Иными словами, в руки владеющих оружием местных мужских элит с условием, что они будут «купировать» возможные акции, не позволяя им вылиться вовне. При соблюдении этого условия эти элиты, очевидно, получают право контроля над своими участками территории, куда центральная власть обещает не вмешиваться. Участники подобных договоров должны постоянно обмениваться знаками верности им, как верительными грамотами. Несколько лет назад президент Чечни Р. Кадыров подтвердил это в интервью: «Поэтому мне за честь, куда он ([Путин]), туда и я, если, конечно, он разрешит. У меня принцип: где бы этот человек ни находился, работает он, не работает, я всегда рядом. То, что он сделал для меня, для нашего народа, я никогда этого не забуду…»[146] В свою очередь, самоотстранение центральной власти от дела Хеды можно рассматривать как (ответный) знак приверженности правилам игры.
