Бартон Бланш - Тайная жизнь сатаниста. Авторизованная биография Антона Шандора ЛаВея
Вокруг Антона собиралась толпа влиятельных и эксцентричных людей, которые чувствовали себя легко в его доме и которым было приятно получить возможность разделить его иконоборческие интересы и хобби. Еще до эры видео для людей схожего склада ума было обычной практикой образовывать неформальные общественные группы, организовывать вечера, проводить обеды и т. п. Вот такую-то удивительную группу людей, которые запросто собирались на вечеринки в «черный дом», Антон стал называть «Магическим кругом».
Сначала определенного сценария не было и разговоры текли свободно за коктейлями, а кто-то из членов компании или сам Антон играли на Хаммонде или на пианино в углу. ЛаВей проводили четыре крупные вечеринки в год: на Новый год, накануне летнего солнцестояния, в Вальпургиеву ночь и на Хэллоуин. Великолепные костюмированные балы проводились круглый год, часто они были посвящены какой-то заморской тематике. Познакомить старых знакомцев ЛаВея балаганных и цирковых времен с друзьями из полицейского управления и с новыми знакомыми — богатыми эксцентриками и литературными бунтарями, которые собирались вокруг ЛаВея из-за его репутации главного Черного мага в Сан-Франциско, — оказалось очень многообещающей тактикой. Необязательная болтовня на оккультные темы перетекала в рассуждения об эффективности магии и заклинаний, что привело Антона к идее организации вечеринок, на которых проводились настоящие ритуалы для жаждущих познания гостей. Но прошло еще довольно много времени, прежде чем ЛаВей действительно открыл двери своего дома для публики и начал проводить организованные семинары, собирая на входе скромную плату за лекции на те темы, в которых он так хорошо разбирался.
Среди первых членов круга, из которых потом выросла Церковь Сатаны, была Баронесса. Так звали Карин де Плессен, которая выросла в королевском дворце в Дании. Она жила в уединенном доме в графстве Марин с несколькими высокопоставленными членами датской королевской фамилии и ни разу не пропустила ни одного из мероприятий у Антона. Еще одним участником кружка был один из наследников семьи Викерс, сделавшей деньги на производстве вооружения, который знал Бэзила Захароффа и рассказывал Антону сказки о странной черной часовне, которая была у Захароффа в его шато.
Сборища у ЛаВея никогда не были обыкновенными. Те, кто посещал вечера у Антона, всегда являли собой широкий спектр профессий и увлечений. Там были художники, адвокаты, врачи, писатели и офицеры полиции. Городской финансовый инспектор Рассел Уолден мог находиться в одной комнате с Дональдом Уорби, одним из самых влиятельных владельцев недвижимости в Сан-Франциско, антрополог Майкл Харнер с писательницей Шаной Александер. Корабельный казначей мог сидеть рядом с водолазом, производитель фалло-имитаторов — рядом с пластическим хирургом. Знаменитый художник по татуировкам, внук президента США, владелец одной из крупнейших коллекций произведений Фаберже — всех их можно было увидеть на вечеринках у ЛаВея. Область фэнтези и научной фантастики сама по себе привлекала в числе многих и таких людей, как Энтони Бучер, Август Дерлет, Роберт Барбур Джонсон, Реджинальд Бретнор, Эмиль Петаха, Стюарт Палмер, Кларк Эштон Смит; Форрест Дж. Экерман и Фриц Лейбер-младший, — все они оказались в кружке любителей магии ЛаВея.
Через известную в Сан-Франциско личность, некоего Брукса Ханта, Антон был представлен человеку, которому предстояло оказать на него огромное влияние: доктору Сесилу Никсону. Мистер Хант ценил Антона как музыканта и знал о том, что он занимается гипнозом и магией. Он предложил Антону познакомиться с доктором Никсоном, так как их интересы представлялись довольно близкими.
Доктор Никсон выглядел так, как будто он только что сошел со страниц викторианского романа, — со своими похожими на крылья воротничками, ботинками, высоко застегивающимися на пуговки и с золотым пенсне на носу. Черты его лица были сильными, хотя с годами и высохшими, нос — длинным и тонким; он носил густые усы и волосы, разделенные четким пробором по середине головы. Он выглядел в точности тем, кем являлся: эксцентриком, хранящим тайну в отношении большей части своей жизни, самоучкой в сценических фокусах и чтении мыслей, чревовещателем и гипнотизером. Хотя доктор Никсон окончил медицинский институт, он в течение нескольких лет работал в цирке, вместо того чтобы заниматься медицинской карьерой. После того как он несчастливо влюбился в наездницу, он оставил цирк и в конце концов завел зубную практику. Хотя он почти оставил ее к тому времени, как Антон встретил его, у него все еще оставался небольшой офис дома, где он принимал тех клиентов, которые не хотели идти ни к каким другим врачам.
«Я всегда тянулся к характерным, интересным персонажам — из-за их исключительности. Они уникальны. Наверное, именно ввиду моего постоянного уважения к персонажам, я и создал что-то типа Церкви Сатаны. Я мог многого достичь в своей жизни. Я чувствовал себя вполне компетентным и способным музыкантом, укротителем зверей, гипнотизером, фотографом или художником. Скорее всего, если бы я упорно трудился и имел больше терпения, я мог бы достичь успеха на любом из этих поприщ. Но я никогда не был бы уникален, я никогда не был бы единственным, кто это делает. Меня бы постоянно критиковали коллеги, пришлось бы вступать в какое-то братство, так сказать. Поэтому я и сделал то, чего никто до меня еще не делал, но не по какому-то образцу. Скорее, я достиг некоего синтеза того, что было раньше. Нечто, что — на горе или на счастье, неважно, — но избавило меня от необходимости с кем-то объединяться».
Большой дом доктора Никсона на улице Бродвей был бастионом изысканности. Он лично выточил, а может, приобрел сложные декоративные украшения и выложил их на потолке и стенах. Он наполнил дом мебелью в стиле рококо, прекрасными статуями, необычными произведениями искусства, музыкальными инструментами и антиквариатом, который собирал по всему миру. В доме царил дух балаганного веселья, — в нем были спрятаны некоторые из изобретений доктора Никсона, которые запускались по каким-нибудь специальным сигналам. Помимо музыки, которая постоянно звучала в каждой комнате этого дома, в ней была еще и механическая птица, спрятанная в стене гостиной, которая каждые двадцать минут вылетала и чирикала. Его дверной звонок играл «Траурный марш» Шопена, а другая дверь, с выгравированной на ней изукрашенной головой сатира, открывалась по устной команде.
Вскоре Антон стал посещать вечера доктора Никсона по субботам, где собирались такие люди, как Гарри Гудини, пианист и композитор Игнаций Падеревский и актриса Гертруда Лоуренс. Пока стареющие люди из общества пели арии из опер, Антон аккомпанировал им на богато украшенном органе марки Wurlitzer. Он играл соответствующую музыку для драматической декламации, магических представлений или просто для того, чтобы создать соответствующий настрой для тех, кого он называл «ладошками в цветочном горшке».[32]
Самой «ладошечной» была некая Онезома Дюбошель, которая, по воспоминаниям Антона, «всегда делала маленькие тарталетки для суаре, намазывая их мясом и маслами сомнительного вида. Они были довольно плохими, но никто не хотел об этом говорить. Я постоянно находил маленькие высохшие сандвичи, засунутые в лавку, стоявшую перед органом, или засунутые за клавиатуру. Никто не смог бы точно сказать, сколько они там пролежали.
Доктор Никсон считал Онезому Дюбошель великосветской леди, на которую должны были равняться другие. Она жила наверху вместе с приятной и способной женщиной по имени Бетти Седжвик. У каждой была личная комната, но было ясно, что ванная комната у них общая. Но для того чтобы не опускаться до такого плебейского уровня, мисс Дюбошель проходила квартал до бензоколонки Шелл, когда ей это было необходимо. Именно это восхищало доктора Никсона в мисс Дюбошель больше всего, даже больше, чем ее угловатая красота. Она всегда напоминала мне смесь горы Рашмор и Маргарет Дюмон, но, как утверждал доктор, совершив один из своих наиболее блестящих faux pas,[33] «она наверняка была настоящей красавицей, когда ей было 22»».
Когда в его жизни появился Антон, доктор Никсон почувствовал, что обнаружил кого-то, с кем он действительно мог поговорить, кто занялся самообразованием в тех же областях, что и он сам, и кому он мог бы передать свои самые большие секреты. Он очень восхищался Антоном — его дару великолепного музыканта (доктор Никсон создал у себя в доме прекрасный духовой орган, но не умел играть на нем), магическим способностям, умению гипнотизера и личности циника. Он также высоко ценил то восхищение, которое Антон вызывал у женщин. «Когда ты входишь в комнату, — говорил доктор Никсон Антону, — девочки вздрагивают». Сам доктор Никсон испытывал огромное романтическое уважение к красивым женщинам и чувствовал, что при том, что не существовало необходимости постоянно вступать в «базовые сексуальные гимнастические упражнения», не существовало ничего приносящего большее удовольствие, чем ласки, «доставляемые прекрасной женщине под одеялом». Ему нравилась Кэрол, и он провел много вечеров в доме у ЛаВеев. Доктор Никсон принял Антона как сына в магии, более молодое отражение себя самого; он делился с ним теми секретами, которыми не стал бы делиться более ни с кем.
