Звери. История группы - Зверь Рома
Витя работал на овощной базе в Таганроге, и я частенько приходил к нему в гости. У него было несколько дворовых собак, которые бегали по территории. Мы сидели с ним в каптерке, что‐то придумывали, общались, он меня угощал капустой или яблоками. Терки разные, что происходит, кто с кем, кто где. О музыке. Он мне начал показывать, какая музыка есть, какую он слушает, просвещал меня. Дал мне послушать кассеты Rage Against the Machine, Sonic Youth, Einsturzende Neubauten. И мы сидели в каптерке, пили чай и ходили по этой овощной базе: у него обход был, помню, раз в три часа. И мы обходили, пешочком гуляли. Он мне показывал, чего где. Где капуста, где морковка. Так мы с ним общались, песни разные придумывали. Он показывал тексты. «Вот, классная тема есть, надо придумывать». – «Круто! Давай!» И я придумывал музыку на его слова.
Мы сами пытались устраивать какие‐то мероприятия. Витя организовал литературный клуб, который находился в детской библиотеке на улице Фрунзе, рядом с моим домом. Раз в две недели, вечером в пятницу, там собирались поэты. Сначала их было человек шесть, а потом половина всей музыкальной тусы города туда пришла. Потому что делать было нечего, концертов нет, разговаривать не с кем, квартир, где можно потусить и на гитарах побренчать, мало. Поэтому все ломанулись в этот литклуб. И Витя Бондарев его вел. Они даже выпускали альманах клуба. Я тоже приходил туда, пел песни, а стихов у меня не было, я их не писал. Я писал сразу песни – играешь на гитаре, напеваешь и запоминаешь. Мне не надо записывать. Я и сейчас так запоминаю, мелодия в голове сидит. Тем более если ты ее сочинил и она доступная, без премудростей. Это же всегда просто. Она въедается в мозги, ее невозможно просто забыть. Вот так и тогда было. Просто сочинял, пел ее дома. И привыкал. Это как стих выучить наизусть, ты же его читаешь для этого много раз.
А вообще в клубе была скукотища. Стихи разбирали, Витя очень любил Бродского, читал английских поэтов 70-х годов… Там был мальчик лет одиннадцати – самый талантливый из них, хорошие стихи писал. Настоящий поэт. Был не от мира сего, но при этом очень чутко замечал какие‐то вещи. Поэт, одним словом. В конце концов стало ясно, что всем хотелось большего, чем стихи. И Витя мне говорит: «Приходи!» – «Витя, что я там буду делать?» – «Приходи, споешь несколько песен». Я пришел, спел, и так постепенно литературный клуб превратился в литературно-музыкальный. Начали приходить люди с гитарами: и древние таганрожские барды – «ах, Таганрог мой, Таганрог», и самые оторванные панки. Альтернативы клубу не было, и под конец там собиралось человек по сто пятьдесят. Все выходили курить, потому что это детская библиотека. Приезжали люди из Ростова, со всей области, из Краснодара, клуб становился известным за пределами города, легендарным. Потому что ничего другого не было. Хоть это…
В большом читальном зале убирали все столы, привозили аппаратуру, барабаны, электрогитары. Я там очень стеснялся выступать. На меня смотрят люди, чуть ли не в рот заглядывают. «Рома, спой!» – «Да не буду!» – «Давай!» – «Ну нет…» – «Хорош выпендриваться‐то!» И я садился с гитарой, минуту мог держать аккорд, чтобы начать петь. Все уже: «Ну, блин, давай уже, а!» – «Щас!» Вот, и потом начинаю петь, пою, уже все как в тумане. Главное – спеть. В конце все хлопают. «Ну и слава богу», – думаю. Тяжело… Когда ты с группой, то выходишь: «Здрасьте!», и все такие: «А-а-а-а-а-а!» А вот так просто одному выйти и спеть…
Про наш литклуб даже таганрожский Пятый канал сюжет снимал. Мы придумали какие‐то декорации. В одном зале тогда шел ремонт, стояли леса. Стены обшарпанные. И мы плюшевую игрушку без головы посадили на эти леса, фонарь поставили. Такой вот креатив. И вот снимали с Бондаревым передачу про таганрожские таланты, но это не взяли, сказали – очень мрачно. Слишком откровенно. Без этого – «ах, Таганрог мой, Таганрог, ах, как все зашибись». Мы не знали, что надо гладенько, и стали жертвами цензуры!
Деньги
Я тогда даже не думал, что можно зарабатывать музыкой на жизнь. Подозревал, что это возможно, но мне больше всего хотелось просто попробовать себя и показать людям, на что способен, а что дальше – посмотрим. В лучшем случае нам оплачивали проезд до места концерта, если он проводился в другом городе. Стипендии не хватало ни на что. Приходилось подрабатывать.
В Таганроге я ни разу не получал деньги за выступление. Мелочь, которую нам кидали в коробку, когда мы играли во Франции, – не в счет. Я все время пытался найти деньги, чтобы куда‐то с девушкой пойти. Мне казалось, что на свидание нельзя приходить без денег. Скорее всего, страх отсутствия денег и был моим главным комплексом. Все остальное – фигня, а деньги – это реальная проблема.
Все совпало. В колледже напряги, заканчивал третий курс, были проблемы с девушкой. И я решил бросить колледж. К тому моменту я уже не ходил туда недели две. Стипендия была очень маленькая, меня задолбал этот колледж. Преподаватели докапывались все время: то курсовые не принимали, то начертил что‐то неправильно. У меня к тому же еще с профсоюзной деятельностью мало времени было, чтобы заниматься учебой. И я решил забить на все и бросил колледж. Без разговоров. Я пришел и сказал: «Все, отчисляйте меня, я больше не буду учиться. Я устал». Никто мне ничего не сказал.
Я решил пойти работать. Все лето проработал на центральном рынке грузчиком, развозил воду на телеге по торговым точкам, напитки в двухлитровых пластиковых бутылках. Потом я работал продавцом аудиокассет. Были тогда пиратские торговые точки-прилавочки, где продавались левые кассеты без обложек. У меня в ассортименте было пять альбомов с обложками – типа фирменные, с фотографией, а остальные – просто с надписью на ребре например, «Ирина Аллегрова». И на принтере синим цветом напечатан список песен. У меня там был магнитофон, и каждому покупателю, который хотел послушать, я ставил кассету, перематывал. Люди слушали, покупали. Был продавцом музыки, в общем.
Еще я работал сторожем в одной конторе. Называлась она ООО «Экология», напротив центрального рынка, занималась озеленением города. Там еще трактора стояли. Я сидел в сторожке за окошком с решеткой. Замдиректора этого предприятия торговал 646-м растворителем. Он мне сказал: «Ром, тут, короче, есть растворитель. Тебе ночью постучат, сунут десять рублей, а ты просто отдашь бутылку». Я говорю: «Да без проблем!» И я заступил на дежурство. У меня были с собой магнитофон, несколько кассет любимых, гитара, кипятильник, баночка чая, картошка… Мне тогда дали послушать кассету Rage Against the Machine. Не то альбом назывался Revolver, не то песня там такая была. Я слушал в сторожке эти кассеты, писал песни. У меня была гитара. Был кипятильник. Не спать было очень легко. Потому что в то время никто не спал по ночам. Мы все тусили, чем‐то занимались. Спали до двух дня. И вот в первое же мое дежурство постучали в окошко. Я говорю: «Чё надо?» – «Как что? 646-й!» Я посмотрел по сторонам, увидел ящичек, а там растворитель. Мужик сунул мне десятку, я отдал ему бутылку, и он ушел. Так за ночь пришло человек пятнадцать. За месяц работы я понял, что можно зарабатывать деньги.
Я стал каждый вечер потихонечку приторговывать и своим растворителем. Мне было очень страшно, что меня засекут. Я покупал растворитель на рынке напротив за семь рублей, приносил на работу бутылочек пять и за ночь без проблем их продавал. Навар у меня был рублей пятнадцать за ночь. Хорошие деньги – можно было купить несколько бутылок вина, сигарет, и выпить, и закусить. Я аккуратно заходил в ворота, озирался. Во дворе какие‐то рабочие: «Рома, привет!» А у меня пакет как будто с едой, но там еще бутылки с растворителем. Я ужасно боялся, что они зазвенят. И вот я шел по двору к сторожке со своим товаром. А поутру я должен был сдавать замдиректора все деньги, которые наторговал за ночь. К утру в ящичке обычно лежало рублей двести.
По-разному деньги я тогда доставал. Мы уже в Мариуполе с Лёхой как‐то суетились, подрабатывали. Летом на молокозаводе работали, пустые бутылки складывали в ящики. Были ящики не пластмассовые, а из проволоки, и мы ставили туда бутылки. Нам молоко за это давали. И мы напивались молоком, с собой брали. Иногда вытаскивали слишком много молока, тетки в цехе говорили: «Да берите, ребята, сколько можете». Ну, берите, так берите – и мы через забор ящики с этим молоком. А потом на ближайший рынок. Коммерция тогда зарождалась, и мы бабулькам тамошним сбагривали это молоко в три раза дешевле. Они у нас с удовольствием его покупали, а нам все деньги какие‐то.
