Звери. История группы - Зверь Рома
Я даже был диджеем на дискотеке колледжа. У меня было три магнитофона с компакт-дисками, я что‐то микшировал – песня заканчивается, я другой магнитофон включаю. Я не пел своих песен на мероприятиях в колледже, я понимал, что это не та аудитория, там это никому не нужно. Я пел там, где это было нужно, уместно, а в колледже просто репетировал.
Среди студенток колледжа я особой популярностью как парень-музыкант не пользовался. К тому времени у меня уже не было полноценной группы. Мы все остались друзьями, но в «Асимметрии» уже сменился состав. На тот момент я уже был скорее легендой: «О, у этого человека была группа „Асимметрия“!» Помню один случай в колледже. Подошла ко мне девушка с подколом: «Дай мне автограф. Ты станешь знаменитым, а я этот автограф продам». А я с полной уверенностью, ни капли сомнения: «Да без проблем!» И расчеркиваюсь размашисто на бумажке из тетрадки. «Храни!» – говорю. Мы посмеялись и разошлись…
Мои одногруппники были года на три меня моложе, но я все равно с ними дружил. Они знали, кто я такой, знали мою группу «Асимметрия». Но не было такого, чтобы «во, звезда пошла!» Они очень хорошо ко мне относились, уважали. Учителя тоже нормально воспринимали тот факт, что я довольно известный персонаж в городе. Они же взрослые люди. Таганрог – город маленький, но мало кто знает, что есть группы. Их не крутят по радио, не показывают по телевизору. Их как бы нет. Их знают человек пятьсот молодежи, которые увлекаются музыкой, и все. Поэтому люди знали, конечно, что есть «Асимметрия», что я репетирую, но не более того.
В колледже я попал в группу, где были две девочки, а остальные – пацаны. Студенты колледжа отличались от учеников училища, они были взрослее и, так сказать, цивилизованнее. Вокруг было больше каких‐то увлечений – можно было на дискотеку пойти, а можно в кружке позаниматься, плюс больше чертили, учились. Студенчество…
Обычный мой день начинался так. Утро. Что‐нибудь поесть. Что есть? Да какой там семейный завтрак! У меня никогда не было семейных завтраков, обедов и ужинов. Маме некогда было, я не требовал, младший брат не просил. Мама тогда работала продавцом в магазине на рынке, а до этого – таксистом, даже была автогонщиком когда‐то. Ну вот, утром чего‐то поешь, если успеваешь. Потом собираешь пакет полиэтиленовый, туда тетрадки, учебники – и подмышку. Когда было черчение, брал тубус для ватманов, но частенько без него ходил, просто чертежи в пакет засовывал. Заходишь во двор колледжа, стоишь, куришь с пацанами. Все здороваются, трут о том, что было. Я курил «Союз-Аполлон» в белой мягкой пачке. Потом идешь на первую пару, на вторую. Дальше большая перемена, идешь в столовую. Ее, кстати, при мне стали делать в колледже, потому что мы давили на руководство. До этого приходила бабушка с тележкой пирожков на большую перемену. Весь колледж высыпал во двор и покупал эти пирожки с какой‐нибудь водой сладкой. Дальше мы либо оставались на следующую пару, либо уходили на море купаться. А вечером я шел в свою компанию – к Ивану. Посидим на квартире, побренчим, попоем. Если девушка была, то с ней…
В колледже даже разборки были цивилизованнее. Если у кого‐то возникали конфликты, все ждали большую перемену. За школой стояло отдельное здание, где были актовый и спортзал, а за ним у забора было место для разборок. Выходили двое, за ними шли остальные поглазеть или морально поддержать. Из-за девчонок дрались редко, я даже не припомню такого. Поводы были разные: кто‐то кого‐то задел, что‐то сказал. «Все, за спортзалом встречаемся!» Все время были такие походы за спортзал. Народ стоит, курит на большой перемене возле туалетов. Вдруг идут двое. Проносится шепоток: «О, щас будет, щас будет!» И все идут смотреть. Все сбегались, но никто никогда не вмешивался, дрались один на один. Обычно хватало пары ударов. Лежачего бить нельзя. Девушки разбирались просто, из-за сплетен. Мне было бы неприятно, если б я узнал, что девушки из-за меня рожи друг другу бьют. Я не тщеславный в этом смысле… Из парней явных врагов у меня не было. Были люди, которых я недолюбливал, но вообще я же мирный человек. Я не любил конфликты, проблемы, разборки. Да и повода не было.
С черчением у меня все было отлично. У нас была о-о-очень хорошая преподавательница по этому предмету. Каждая строительная группа (я учился на ПГС – Строительство промышленных и гражданских сооружений) делилась на две части, и у каждой был свой преподаватель по черчению. Деление было по банальному принципу – по алфавиту: от «А» до «К» и с «М» до «Я». Поскольку моя фамилия начинается на «Б», я был в первой группе, и у нас был замечательный педагог по черчению. Анна, отчества не помню. Очень хорошая женщина, милая, добрая. В классе стояли кульманы – чертежные доски, прикрепленные к парте. И так получалось, что преподавательница никого из нас за этими кульманами не видела. Сидит впереди, что‐то там себе рассказывает, какие‐то параметры, стандарты, размеры, ГОСТы, все эти штуки, а видит только доски, из-за которых только изредка кто‐то выглядывает. Мы, конечно, этим нещадно пользовались и выпивали прямо на уроках. Она, конечно, все понимала, но была доброй, за что ей, конечно, большое спасибо. А у другой группы была совершенно жуткая мегера! Истеричка, орала на них. По-другому не бывает: если где‐то есть хороший человек, то где‐то обязательно будет плохой.
Вот еще один случай. Есть такой предмет у строителей, называется геодезия. Это когда на улице стоят те самые странные люди с какими‐то треногами и что‐то смотрят. Они измеряют площадь земли, уровень с нулевой отметки. Есть нулевой уровень – такой абсолютный ноль, который тянется с Балтийского моря. Есть такой термин строительный – репер. Мы очень смеялись, когда изучали. На домах обычно есть пятачок металлический и как бы крючок для одежды, типа носик – это и есть репер, отметка от нулевого уровня. От Балтийского моря его тянул еще Пётр Первый. И когда строительная площадка разрабатывается, смотрят, сколько там выше грунта, сколько ниже. Решают, сколько грунта нужно вывезти или добавить, чтобы правильно котлован вырыть. Это геодезия. Глазом ты эти десять сантиметров и не заметишь, а дом потом косой будет. Для этого, грубо говоря, геодезия и существует. Есть для этого два прибора: теодолит и нивелир. И вот практика, мы этими приборами что‐то измеряли. Азимуты какие‐то. Ужас! У меня по геодезии трояк был.
У нас в районе Русское поле есть улица Чехова. Там пустырь заброшенный напротив школы размером с футбольное поле. Какие‐то кусты росли, свалка стихийная, а вокруг частные дома. Мы приносили туда треноги, ставили приборы, а в них – все вверх ногами. Прикольно, смотришь на девушку – она вверх ногами, а юбка не падает. А так хочется, чтобы она упала! Но она не падала… И вот мы измеряли, все вручную. Бабушки и какие‐то прохожие все время спрашивали: «А что здесь будет строиться?» А мы все время врали им по-жесткому: «Церковь новую будем строить!» – «Ах, молодцы какие! А то у нас в районе только две церкви. Далеко приходится ездить!» Бабушкам говорили, что будем строить церковь, а людям помоложе так и заявляли: «Тут, вообще‐то, будет новый Диснейленд. Луна-парк. Очень модный. Вот иностранцы скоро приедут, мы для них площадку рассчитываем». Те радовались, велись. А мы ж строители! Все кричат – ну, настоящая стройка! Люди наивные. А мы чувствовали себя такими богами строительства. «Да, это моя работа, это мой стиль. Мне сказали – Диснейленд, я и строю». С таким видом – как настоящие работяги.
У нас был предмет в колледже, экономика производства, кажется. Я увидел преподавательницу и стал с ней как‐то заигрывать. Она была молоденькой, только пришла в колледж. Красивая девушка, круглые черты лица, нос картошкой… Ей было лет двадцать пять, а я был достаточно взрослый человек, лет девятнадцать! Группа у нас была пацанская, сплоченная. Мы ходили паровозиком на переменах, в общем, как дураки себя вели, расслабленно. Помню, на первой паре мы все говорили про завтрак – мол, кто‐то не выспался, не поел. И она: «А я тоже не успела позавтракать». А мы сразу: «А давайте мы принесем плитку, сковородку и яичницу вам пожарим!» Ну что с нас возьмешь – пацаны… И реально притащили, все сделали.
