Великая перезагрузка. Война за мировое господство - Джонс Алекс
Так же, как это сделал впоследствии Шваб, значительный объем первой части книги Бжезинский посвятил описанию исторической перспективы, особенно подчеркивая нарастающий темп изменений в мире. Это простая техника, с помощью которой манипуляторы добиваются принятия их идей читателями. Они повторяют вещи и аргументы, с которыми вы и так согласны, а когда вы проникаетесь доверием к автору, он постепенно и очень аккуратно приступает к продвижению собственной повестки. Вот как Бжезинский начинает книгу:
Парадокс нашего времени заключается в том, что человечество одновременно становится более единым и более фрагментированным. И это главный двигатель нынешних перемен. Время и пространство сжимаются, в результате чего глобальная политика стремится к более масштабным, взаимосвязанным и взаимопроникающим формам, а приверженность и верность традиционным институтам и идеологиям постепенно разрушается. Человечество становится более единым и близким, несмотря на то что разница в уровне жизни социальных слоев и групп увеличивается. В сложившихся обстоятельствах близость, вместо того чтобы способствовать единству, порождает напряженность, вызванную новым ощущением глобальной перегруженности63.
Для первой книги профессора Колумбийского университета – весьма неплохо. Не сказать, чтобы безупречно с логической точки зрения, но в целом автор определяет двойственность объединения и разделения. Захватывающее чтиво, однако вызывает и чувство тревоги. Впрочем, это нормальное состояние для большинства людей.
Однако только к четвертой части, озаглавленной «Американский переход» (объемом примерно в 200 страниц), Бжезинский начинает постепенно раскрывать планы грядущей революции. Войну Соединенных Штатов с Великобританией он называет Первой американской революцией, Гражданскую войну – Второй американской революцией, а период после Второй мировой войны – Третьей. И тут он переходит к восторженному и гиперболизированному воспеванию благ новых технологий, ровно так же, как поступит Клаус Шваб десятилетия спустя:
Третью американскую революцию определить сложнее всего, поскольку мы находимся в ее разгаре и не можем предугадать, чем она закончится. Но в некотором смысле ее определить легче, чем вторую, поскольку и ее течение, и возникающие изменения проходят в намного более сжатые сроки. Третья революция начала набирать ход после Второй мировой войны, с взрывным ростом и развитием высшего образования, необходимость и важность которого была признана практически всеми членами общества; с объединением национальной власти и современной науки, которое увенчалось освоением атомной энергии и привело к тому, что государство стало главным спонсором научных исследований; с рождением и стремительным развитием новых систем связи и транспорта: начиная с охватившей весь континент сети федеральных автодорог, не имеющей аналогов в мире, и системы общественного транспорта, заканчивая появлением уникальных в своей эффективности трансконтинентальных линий телефонной связи и, наконец, национальной телесети; с началом глубокой трансформации управленческой практики, вызванной появлением компьютеров и других электронных устройств, которые позволяют победить расстояние, сложности и даже размывание полномочий; с утратой промышленностью своей позиции главного источника занятости американцев64.
Трудно поверить, что в этом абзаце всего три предложения. Небезосновательно принято считать, что, если автор использует невероятно длинные и сложные предложения, значит, он хочет вас запутать.
Давайте поделим аргументы Бжезинского на более понятные логические части.
Больше людей получают высшее образование – значит, нужна новая политическая система!
Правительства финансируют крупные научные разработки – значит, нужна новая политическая система!
У нас появилась атомная энергетика – значит, нужна новая политическая система!
У нас появились телефоны – значит, нужна новая политическая система!
У нас появились шоссе – значит, нужна новая политическая система!
У нас появился телевизор – значит, нужна новая политическая система!
У нас появились компьютеры – значит, нужна новая политическая система!
Я продолжу ряд аналогичным аргументом: у нас появились новые сорта мороженого, кроме ванильного и шоколадного, – значит, нужна новая политическая система!
Как обычно, адепты радикальных перемен не могут в конце концов не признаться, кого они любят, а кто, по их мнению, просто должен исчезнуть:
В процессе возникают как бы три Америки в одной. Появление новой Америки символизируют новые комплексы обучения, исследований и развития, которые соединяют институты высшего образования с обществом и создают беспрецедентные возможности для инноваций и экспериментов, а в дополнение разжигают интерес к искусству и культуре, что видно по количеству новых музеев и центров искусств. Технотронная Америка рождается в лабораториях и научных центрах, создающихся в Бостоне, научно-образовательных агломерациях Лос-Анджелеса и Сан-Франциско и на высокотехнологичных предприятиях. Традиционный средний класс пригородных жителей смещается к этой Америке, хотя его представители продолжают время от времени возмущаться сциентизмом и с ностальгией вспоминать о социальной сплоченности и стабильности былых времен65.
В следующих абзацах Бжезинский описывает две другие Америки: фабричных рабочих и «первую доиндустриальную Америку наемных сельскохозяйственных работников, населявших дельту Миссисипи иммигрантов и уходящих в прошлое шахтеров с рудников в Аппалачских горах, чьи доходы уже давно опустились ниже среднеамериканского минимума»66.
Становится ясно, что рабочие заводов и сельские жители Бжезинскому не особо нравятся. Его выбор, несомненно, с теми, кто поклоняется институтам «высшего образования», ценит «искусство и культуру» и мечтает стать частью «научно-образовательных агломераций», желательно в Сан-Франциско, Лос-Анджелесе или Бостоне.
Однако было бы ошибкой приписывать Бжезинскому радикальные лево-социалистические взгляды и желание большего контроля над ресурсами. Бжезинский не доверяет правительству, а вот богатым людям – и в особенности технократам – очень доверяет:
Правительство как проводник национальной воли, кажется, все менее способно эффективно направлять и координировать национальные изменения. Создается впечатление, что оно не может ни формулировать национальные цели, ни вырабатывать понимание направления движения государства. Это чувство неопределенности в отношении национального предназначения усугубляется угасанием лидирующей роли и деградацией политических элит, которые направляли жизнь страны во время Второй мировой войны. Политическая элита, состоящая в основном из выходцев с Восточного побережья США и связанная с высшими юридическими, корпоративными и финансовыми кругами, обеспечивала ощущение преемственности в рамках прагматичного либерального консенсуса по вопросам природы и характеру современного индустриального общества67.
Бжезинский открыто говорит, что проблема заключается в богатых влиятельных людях с Восточного побережья. Тем не менее в качестве решения позже он предложит заменить этих людей такими деятелями, как Генри Киссинджер, Дэвид Рокфеллер, Збигнев Бжезинский и Джордж Г. У. Буш – старший – богатыми и влиятельными выходцами с того же самого Восточного побережья!
И, поскольку мы живем в демократическом обществе, которое не одобряет злоупотребление властью, Бжезинский дает четкие инструкции глобалистам по использованию средств массовой информации:
Необходимость внимательного отношения к прессе и средствам массовой информации обязательным образом вытекает из необходимости работы с массами, поскольку народные массы действуют не только исходя из собственных прямых убеждений, но значительно подвержены влиянию «имиджа» общественных деятелей, который, в свою очередь, создается в том числе СМИ. Привлекательность этого имиджа ощутимо способствует продвижению сиюминутно популярных и модных мер вместо формулирования более широких целей и фокусирования внимания на базовых философских вопросах о смысле существования современного общества68.
