Юлий Медведев - Бросая вызов
…Жаркий климат расслабляет душу и тело, а холодный делает человека крепким и активным, южане нежны, чувствительны, а северяне грубы и выносливы; восток из-за жары находится в умственной прострации, отчего там обычаи, нравы и законы не меняются; южане по указанной причине не мужественны и потому почти всегда бывают порабощены белыми — мужественными, жестокими, твердыми… И далее в том же роде простые разумения Монтескье, доступные, пожалуй, и тем, кто его не читал, а сам, одною лишь догадливостью доходил, что раз «они» не как «мы», значит, наверно, это из-за того, что «у них» не как «у нас».
Построения Монтескье, как план Версаля, были ясны, линейны, логичны и, вопреки намерениям автора, не естественны, а искусственны. Все же они приблизили гуманитариев к естественникам, в чем определенно ощущалась потребность.
Монтескье и последователи его идеи географического предопределения исходят из того, что природа прямо влияет на психику и общественное развитие людей. Влияет, согласен Л.Н. Гумилев, но не прямо. Общественное развитие, напоминает он известное положение истмата, — это форма самопроизвольного движения по спирали. Роль природы, говорится в «Открытии Хазарин», сказывается на этнографических особенностях и ареалах распространения народов. Но не непосредственно, а через хозяйство. «Там, где привычные занятия были невозможны, представители данного народа предпочитали не селиться. Поэтому жители лесов редко осваивали полупустыни, а предпочитали речные долины, а степняки, даже овладев лесными массивами, выбирают для жительства открытые места». И дальше историко-географическими фактами Л.Н. Гумилев оспаривает многоуважаемого французского просветителя середины XVIII века, которому история, скажем, Северной Азии и Восточной Европы была просто неизвестна и, возможно, малоинтересна, как и всем его западноевропейским современникам. «Лето в монгольских степях более жаркое, чем в Западной Европе и Передней Азии, но это родина богатырей. Умственная лень и неизменность на востоке — миф!» Много потрудившись, чтобы подбавить света тусклым главам истории Азии, Л. Н. Гумилев с полным правом писал, «насколько напряженной там была экономическая и политическая жизнь в раннем средневековье, в то время как, наоборот, запад был почти в состоянии застоя. Говорить об отсутствии у южных народов мужества нелепо, потому что арабские завоевания VII–VIII веков были сделаны именно южанами, и аналогичных примеров можно найти сколько угодно… Суровость природы отнюдь не способствует закаленности людей. Например, в Сахаре, Гренландии… жители изнуряются в ежедневной борьбе за поддержание существования…» Такая вот «история с географией»…
Напомним вывод ученого — ландшафт, климат влияют на этнос не прямо, а через посредство хозяйственной деятельности. Примерно это так: ландшафт меняется то ли от обновления климата, то ли по вине человека, или вследствие землетрясения, или от губительных микробов, или еще почему-нибудь. Не важно. А важно то, что этнос теряет под собой почву. Он должен либо отказаться от того, к чему прирос, приспособился, привык, либо пуститься на поиски другой родины, которая будет напоминать ему старую и позволит вернуться к своим исконным занятиям. Англичане охотно переселялись в страны с умеренным и даже жарким климатом, лишь бы там были степи и можно было разводить овец. Русские в XVII веке подчинили себе всю Сибирь, но им-то самим приглянулись там для жилья только лесостепная полоса и берега рек, где было «как дома». Когда вынужден сняться с места народ — тут целая история. В результате миграций и происходит зарождение новых этносов.
Но где бы ни обосновались племена и нации, куда бы ни забросила народы судьба (равнодействующая истории природы и истории людей), занимались ли люди пастьбой скота или выращиванием злаков, собиранием плодов пли охотой, природа покровительствовала ловким, сообразительным, умелым, и неукоснительно шел отбор на выживание, будь то на севере, юге или посередине, и маловероятно, что где-нибудь дело шло обратным порядком, а значит, не может быть и неравенства в формировании духовных, интеллектуальных качеств у народов разных климатических зон.
…И все же жаркий и холодный климат не равны с точки зрения культурно-исторического развития народов. Странно, что этнографы, историки обращались к таким сложным явлениям, как воздействие температуры на психику, будто нет простых, чисто физических объяснений.
Умеренные и холодные районы в известной мере лучше приспособлены для деятельности людей, чем жаркие, потому что тепло легче получить, чем холод. Чукча укутывается в оленьи шкуры, и он как бы в субтропиках. Тонкая прослойка воздуха вокруг его тела горяча и влажна. Можно заполнить теплом и большее помещение — развести огонь, затопить печь. Средства против холода доступны и просты. А что предпринять человеку в тропической пустыне? Охладить пространство намного сложней, чем нагреть. Нужны холодильная машина, которая когда еще будет изобретена, и энергия, чтоб машина работала. Холодильная техника — сравнительно недавнее инженерное достижение. Людям тропического пекла спасенья не было. Согласно Плинию Старшему, «выродившиеся атланты», жившие у реки Нигер, «созерцая восходящее и заходящее солнце, предают его проклятию, как гибельное для себя и полей… и не видят во сне того, что остальные смертные».
Однако все это может измениться. Теперь, когда холодильные машины к услугам не только цехов, театров и музеев, но и магазинов и частных квартир — в общем, была бы энергия, будут и холодильники, — южные районы могут оказаться в лучших условиях, чем северные. Южный город не знает многих забот, беспокоящих северный, — снегоуборки, отопления, зимней одежды. А энергии солнечные лучи несут в пустыне на один квадратный метр столько, что может хватить для охлаждения помещений днем и отопления ночью. Примем во внимание затруднения с топливом, рост капиталовложений в солнечную энергетику, успехи холодильной техники, и мысль, что в повестке дня обживание человеком пустынь и, возможно, перераспределение деловой активности между географическими широтами, не покажется невозможной.
Несмотря на все его предосторожности, Гумилеву не удалось избежать упрека в «стремлении вывести этнос непосредственно из природы.»[6]. Критики — доктор исторических наук А.И. Першин и доктор географических наук В. В. Покшишевский — указали на кое-какие детали в его построениях, родственные давним и недавним теориям «географического преопределения». В том числе концепциям Э. Хантингтона, упомянутого выше. Видимо, эти уподобления не безусловны. А что здание концепции Гумилева «при внимательном взгляде» оказываются не столь построенным заново, сколько перестроенными «из знакомых конструкций», то не таковы ли вообще здания? И не ново ли старое с так называемым «элементом существенной новизны»? Настораживает скорей не параллель с уже известным, а, напротив, «развиватель» какой-нибудь, честолюбец-ученик, который «под себя», под свою убогость перекроет мысли учителя. Но от такой перспективы застрахован как раз тот, кто ничего нового не сказал.
Критики в то же время нисколько не преуменьшают сложности диалектического балансирования между двумя соперничающими подходами — объяснением всех свойств человеческой организации только лишь их природным происхождением, что ведет к расизму, и противоположной убежденностью в бесконечном могуществе человека и пренебрежением к его природной основе — «убежденности, за которую уже заплачено многими невосполнимыми потерями в окружающей среде». Л. И. Першин и В. В. Покшишевский признают, что и сейчас этнос, его природа, условия формирования и т. д. остаются предметом споров. Однако никаких сомнений не оставляет вот какой вывод: «Основные механизмы влияния природной среды на этногенез и на дальнейшие этнические процессы (как и на все общественные явления) действуют лишь опосредствованно — через производственное звено всего процесса «обмена веществ» между человеком и природой. Создавая определенные условия для производства, природа в основном именно через него влияет и на социальную организацию общества».
Нам видится здесь значительнее совпадение взглядов критикуемого и критикующих, а им нет. Возможно что нюансы, уловимые на более высоком уровне рассмотрения проблемы, чем очерково-публицистический.
Что нам Микены!
Возвращаемся к тому месту истории греческой цивилизации, где вырван лист с объяснением причин гибели Микен.
Нам предлагают восполнить пробел, сославшись на мифы, в которых есть намек на климатическую причину «погибели людей». Мы любопытствуем, но теперь уж и насторожены: не имеет ли место географический крен?
Собственно говори, что доказал нам Карпентер? Этот американский эллинист хотя и отметил, что по всей Греции не выпадает одинаково дождей и что в Афинах может быть терпимо, когда в Микенах засуха, хотя подвел он нас к мысли, что в 1200-х годах до нашей эры режимы великой циркуляции атмосферы могли измениться и ветры на Средиземноморье сместились к югу, отчего нарушились и без того скупые поставки влаги в некоторые районы Эллады, — хотя все это Карпентер учел, он, однако же, не показал, что действительно дожди выпадали тогда так, а не иначе.
