Журнал Русская жизнь - Дети (май 2007)
Ну, и конечно, коллективы превыше всего. «Мы» - это закон, а потому мнение большинства непререкаемо. Все же стоят на лыжах, вот и ты встанешь, не притворяйся, тоже мне, крепления у него, ну-ка пошел, пошел, не падай, а ну поднимайся, догоняй, еще успеешь за всеми.
Признаюсь: я так и не успел. Я прогулял всю физкультуру, что полагалась мне в жизни, выбегал, зажав уши, из кабинета, где жужжали станки, и самым трагическим образом не смог одолеть даже начальной военной подготовки. Не полюбил коллектив, не повидал детский сад, не погулял во дворе с кирпичом и булыжником в тайном кармане, не отслужил в армии и даже на лыжи не встал, спортивному и командному духу даже в десять лет предпочитая тома энциклопедии Гранат с ее затхло-волшебными Капетингами и Меровингами. Что важнее - древнее французское королевство или школьная игра в вышибалу? Королевство, конечно же. Иными словами, я так и не узнал жизнь, как ее понимают все суровые воспитатели этого мира.
И я имею наглость думать, что хваленые методы их - мещанская чушь и ничего больше. Приучать дитя к жизни - значит испортить и жизнь, и дитя. Кому нужен маленький прапорщик? - только казарме, там он будет учить драить сортиры таких же несчастных. Воспитание принца - куда более тонкий, веселый вопрос.
Я дам на него точный ответ, представлю верные правила.
Прежде всего, сколько возможно, ребенок должен быть дома. Первые незаметные уроки индивидуализма, драгоценная школа одиночества, умение размышлять и радоваться частному, за пределами влияния многих, - всегда плоды домашнего дошкольного детства. Только годы, проведенные по-обломовски, в окружении близких, охраняют детей от сокрушительного слома, что готовит им вандал коллектив. Попробуй-ка пойди против безобразного, ничтожного мнения «всех», - не посмеешь, если дома, в семье, не обучили азбуке недоверия, не показали, как можно быть самому по себе.
Далее, детям отчаянно нужны взрослые. Предоставленный компании сверстников, ребенок дичает стремительно и непоправимо: телевизор, компьютер, беготня, уголовщина, разная вздорная мерзость, цветущая в детских оравах, на которые не нашелся свой пророк Елисей. И только в обществе старших, при вовлечении маленьких в большой разговор, возникает то необходимое влечение к росту, что впоследствии выведет малолетку прочь из мира детской жестокости и упрямства подростков.
Конечно же, ребенку до крайности вредит всякий запретный плод. Нет ничего гаже «морали», палочное усвоение которой неизбежно приводит к пошлейшему «раскрепощению», когда уже никто не следит и не бьет. Сюрреалисты-авангардисты-кокаинисты-радикальные анархисты: всех их слишком шпыняли и колотили в их безрадостном детстве, в католическом колледже и буржуазной семье. Результат оказался банален - повзрослев, они, наконец, «дорвались» до возможности выпить, вколоть и почитать графоманских стихов. А потому только атмосфера изрядной свободы способна взрастить консерватора, человека трезвых привычек.
Детей исключительно важно хвалить, баловать, демонстративно и беззастенчиво сильно любить. В противном случае вырастут монстры, всю жизнь избывающие недостаток родительской нежности в комплексах «преодоления трудностей», черной замкнутости, бессмысленно-хемингуэевского брутализма и нарочитой муштры окружающих. Показывать свои чувства к ребенку - значит учить его открываться, учить беззащитности, один христианский навык которой дороже, чем тысяча хитрых приемов в стиле «таись и скрывай». Человек защищенный, закрытый - уродлив, его мало и плохо любили, его нужно жалеть.
Наконец, самое главное: книги. Детство без книг - все равно что корабль без верфи и порта. Важно, конечно, не «образование», не эрудиция и не набор интеллигентских имен на обложке. Удивленный, взволнованный мальчик с книжкой, переживающий за Генриха Четвертого, заколотого Равальяком, или наивно любующийся свирепостью речи Сен-Жюста, - никогда уже не станет жертвой доверия к миру насущному. Он уже не уверится в том, что кривые морды и затопленные грязью улицы за окном - это все, что дано, все, из чего состоит Божий мир. Книги - пропуск вовне, спасение от материализма, и даже в Гулаге проще было не тем, кто оказывался крепче физически (те гибли первыми), но только тем, кто способен был отстраниться, обособиться, сделать мысленный, литературный шаг в сторону от той реальности, в битву с которой зовут нас сапожники с прапорщиками. Пусть зовут - недоверчиво книжные дети, мы зажмуримся и никуда не пойдем. Обойдутся портянка с казармой.
Мне в ответ возразят: это все романтический вздор, а вот как насчет справок из ЖЭКа и БТИ, взяток тетке в окошке, интриг на работе, хамства в трамвае, тоталитарных режимов, женского безразличия, гавканья тех мужчин, которым не повезло в том же возрасте, в котором вас так любили, не говоря уж о липком, утомительном духе семьи, ужасе зрелости, возрасте, быте, болезнях, смертях, недостатке внимания и Страшном Суде. Как же справляться со всем этим реестром скорбей, если вовремя не приучили, если не обьяснили, что надо сжать зубы и кувыркаться?
Весь вопрос в том, что удается скорей и ловчей наверстать, а что по достижении взрослости заведомо пропадет невозвратно, если не вырастить сразу. Навык свыкаться с рутиной или блаженство отказа? Ответ очевиден.
Дурацкое дело нехитрое: умение пихаться локтями, находить сотни бездарных работ, выпивать после них, знакомиться, приставать к пустым девушкам, жульничать, кусаться, шляться, мотать, болтать, копать от забора и до обеда, а также делать еще тысячу пакостей - никуда не девается. Ознакомиться с этой скверной наукой поздно не бывает. Ребенок, даже и самый балованный, самый счастливый, еще научится врать, убегать и тягать. Я и сам - научился со временем, вровень с любым образцовым для прапорщиков крокодилом.
А вот одинокая самоуверенность, способность отстраняться от маеты и верная любовь к словесности - закладываются исключительно в детстве и с огромным трудом наверстываются после, если обделили тогда. Счастье, приносимое малолетке райским и барским воспитанием, не повторится. Так или иначе, социум нас поглотит. Иными словами, чаще вспоминайте в кои-то веки справедливого Набокова с известным его «балуйте своих детей, господа, вы не знаете, что их ожидает». Не зовите на их головы гнусную «реальную жизнь», жизнь сама их еще непременно достанет и, не приведи Господи, ожесточит.
Зато бесцельное и бесценное ощущение одинокого домашнего праздника, детского, с ногами в кресле, корпения над пыльным томом энциклопедии Гранат (Капетинги, Меровинги - рай!), - остается однажды и навсегда спасительным воспоминанием, явлением абсолютного счастья в нашей известно чем кончающейся, как говорил классик, жизни.
Но сапожники с прапорщиками никак не уймутся. - Хорошо, - скажут они, - но как насчет искусства всегда побеждать обстоятельства и окружающих? Меланхоличный, самовлюбленный, книжный инфант, как его ни хвалите, по определению неудачлив, жизнь усядется к нему задом, лицом к бойцовому таракану, которого готовили мы, тренируя дитя дихлофосом, чтоб стервец привыкал. Много ли выиграет во взрослом мире тот, кому не мил дихлофос?
Ложь, снова ложь.
Мало того, что ребенок, лишенный обломовщины, ласки и любования, навсегда оказался без ощущения праздника, - он еще и подлинный, злой неудачник. Приученный к жизни, приспособленный к миру человек катастрофически не в состоянии ничего изменить. Идеальный солдат, он воюет с работой, трамваем, соседом, женой и судьбой, только все бесполезно. На реальность нужно уметь наплевать, ее нужно забросить, забыть, презирать, - и тогда она ляжет сама под ногами того, кто не стал подчиняться.
Только те, кто остался в казарме с портянкой, - припомнят нам это, и отомстят. Революция хуже всего тем, что метит в счастливых детей: ее пресловутые «сто тысяч свободных вакансий» - это вовсе не чиновники прежних режимов. Это те, кому отказано в том, чтобы вырасти, кого убили, нагрянув в усадьбу, в детскую, даже в отдельную комнату ветхого дачного дома. Катаевский мальчик из «Вертера» был едва не расстрелян, фейхтвангеровскому дофину Луи Шарлю повезло еще меньше. Но он, кажется, выжил, его подменили в тюрьме, - об этом в последние две сотни лет сочинили столько правдоподобных историй.
К сожалению, все они выдуманы.
Несколько ушлых французских ученых несколько лет назад провели ДНК-экспертизу. Они сличили чудом сохраненное сердце принца Людовика, того самого сироты, что умер в Тампле, - с локоном Марии Антуанетты. Все подтвердилось, ребенок не спасся. Воспитание гражданина сапожника привело мальчика в темноту общей могилы на кладбище Святой Маргариты.
Я возвращался домой из театра и садился готовить уроки. На следующий день меня ожидали еще физкультура и труд. Так и будет всю жизнь? Я захлопнул тетрадки. Прогуляю, уйду, не хочу.
