Елена Съянова - Десятка из колоды Гитлера
Возможно, первые по-настоящему недобрые чувства к окружающему миру молодой Геббельс начал испытывать в студенческие годы (он слушал курсы в семи университетах). «…Тогда я был парией… не потому, что я меньше работал или был не так умен, как другие, а потому, что у меня не было денег, которых у других было полно, и они их тратили, не считая…»
Геббельс уже тогда начал открыто возмущаться социальной несправедливостью, он сделался убежденным социалистом, он, как сам пишет, «сострадал». Но кому – рывшимся на помойках нищим, изможденным рабочим, выкинутым хозяевами с заводов в годы депрессии, мимо которых он, студент, проходил, «ускоряя шаг и не глядя», или – самому себе, не имеющему возможность «ни посетить театр, ни выпить лишнюю кружку пива»?!
Йозеф Геббельс, безусловно, относился к той части человечества, чьи приоритеты лежат в духовной области. Если бы они лежали в области материальной, он бы занялся зарабатыванием денег и, конечно, преуспел бы; например, в «Дрезднер банке», где некоторое время работал. Но Геббельс рано понял, что зарабатывание денег – это судьба, в рамки которой он, со всем своим неуемным честолюбием, своими метаниями и разнообразными способностями не вместится.
Поначалу Геббельс усиленно пробовал себя в избранной профессии – филологии, но получал одни щелчки по носу, а то и оплеухи. И всю жизнь он не мог забыть, как им однажды пренебрегли в Гейдельбергском университете, где он слушал курс лекций известного историка германской литературы Фридриха Гундольфа. Профессор входил в элитарный кружок друзей и почитателей знаменитого поэта Стефана Георге, страстным поклонником которого был Геббельс. Понятно, как он мечтал быть введенным в этот избранный круг, сколько приложил усилий! Но профессор Гундольф не счел студента Геббельса достойным такой чести, видимо, не считая его перспективным и достаточно одаренным. Любопытная деталь: вместо Геббельса в кружок друзей поэта легко попали другие: Клаус фон Штауфенберг, тот самый – герой покушения на Гитлера в 1944-м, а также – будущий вождь гитлерюгенда Бальдур фон Ширах…
Получив степень доктора философии, Геббельс, в сущности, не знал, куда ему деваться. Попробовал пробиться в журналистику – написал и послал сорок восемь (!) статей в крупную газету «Берлинер тагеблатт». Но редакторы сочли все статьи «суетливыми и чересчур антисемитскими», и автора на работу не приняли. Потом были новые пробы, поиски и неудачи, пока наконец, будучи секретарем одного из депутатов рейхстага, Геббельс в 1923 году не познакомился с братьями Штрассерами, и Грегор Штрассер (фактический основатель «первой версии» НСДАП) взял его на должность заместителя главного редактора своей издательской фирмы «Кампфферлаг» и одновременно своим личным секретарем. И еще интересная подробность: чтобы принять Геббельса на должность своего секретаря, Штрассеру пришлось снять с нее – кого бы вы думали? – Генриха Гиммлера как менее в этой области способного.
Штрассер первым разглядел в Геббельсе ораторские способности и всячески стимулировал его на этом поприще, постоянно прогоняя от стола «драть глотку на улицах»: от Гиммлера он этого добиться не сумел.
Наконец-то впервые в жизни Геббельс точно знал что ему делать, а прочитав «Майн кампф», нашел для себя и некую «знаковую» личность – Адольфа Гитлера – до этого предмет своих постоянных размышлений и критики. В самом начале своей деятельности в НСДАП Геббельс по отношению к Гитлеру сильно «прокололся», говоря современным языком – активно выступил против Гитлера в его споре со Штрассером и даже потребовал на совещании гауляйтеров исключения из партии «мелкого буржуа Адольфа Гитлера». За этот демарш он потом всю оставшуюся жизнь расплачивался и окончательно реабилитировал себя лишь перед смертью, принеся фюреру в жертву не только себя и жену, но и своих шестерых детей.
В тот период Геббельс начинает периодически вести дневник, в котором больше рисовки, чем хроники и размышлений, а также составляет «Обидный словарь» – особый род геббельсовского творчества, содержащий разные прозвища, шуточки, забавные характеристики своих коллег и соратников по борьбе. Читая этот «словарь», понимаешь, как тяжело жилось тогда этому человечку и сколько в его маленьком теле скопилось яда. Иногда, по-видимому, чувствуя себя совсем уж отравленным, Геббельс как бы переводит дыхание и примиряется с миром: например, если в «словаре» Юлиус Штрейхер – «хрюкающий антисемит», то чуть позже, в дневнике – «Юлиус хотя бы честен, черт вас всех подери!». Доктор Лей в «словаре» поначалу – «тупоголовый интриган» и «всерейнский е..рь» (приношу извинение за дословный перевод), потом – «рыцарь» и «якобинец», а в сорок четвертом снова впадает в немилость Йозефа и становится «специалистом по белым кроликам».
Борман же так и проходит у Геббельса «хитрожопым тупицей» аж до 1941 года (снова приношу извинения за вынужденную неэстетичность лексики, однако остальные характеристики, данные Геббельсом своим соратникам, еще более пошло-физиологичны).
Многие биографы Геббельса считают, что свои ранние дневники он писал, не надеясь на их публикацию, и поэтому нет причин сомневаться в их искренности. Но вот что он сам говорит о своих пристрастиях в области человеческих типажей: «Люблю людей неровных, страстно-непредсказуемых, романтично-циничных, беспокойных, всё переворачивающих, людей, чьи души – огонь, чьи мысли – цунами, чей приход – революция». Таким он и предстает в своих ранних дневниках, чтобы хоть на бумаге себе нравиться. Но вот что говорит о нем в начале 1927 года один из его соратников – Вальтер Штеннес, командир СА в Восточной Германии. Гитлер тогда только что назначил Геббельса гауляйтером Берлина, таким образом превратив бывшего секретаря Штрассера в его соперника. Штеннес, начавший вплотную работать с новым гауляйтером, высказывается о Геббельсе так: «В жизни его едва видно… Это мышь, которая тянется, стоя на задних лапках и вынюхивая, но когда разверзает пасть – это тигр, рычащий и устрашающий, – и тут мы говорим: браво, маленький доктор!»
Это «браво» – прежде всего за то, что Геббельс умел убеждать. «Пусть сколько угодно говорят о том, что наша пропаганда – крикливая, грязная, скотская, что она нарушает все приличия, – плевать! Важно только одно – чтобы она вела к успеху!!!»
«Как дела на “кухне”»? – по свидетельствам Функа и Ханке любил подразнить Геббельса Роберт Лей в перерыве какого-нибудь партийного совещания, уже после прихода нацистов к власти. Или еще бывало так: заезжая по делам в Министерство пропаганды на Вильгельмплац в бывший дворец принца Фридриха-Леопольда, где в 1933 году расположился рейхсминистр пропаганды, Лей заходил, например, в отдел театров и весело вопрошал:
Что, малыши, у вас кипит?
Какой попахивает пищей?
Сотрудники в недоумении пялили глаза на грозного рейхсляйтера, и Геббельсу приходилось реагировать самому, так же шутливо, в тон:
Похлебкою для братьи нищей!
Да-а, тут у нас «широкий сбыт»!
Такие сцены, вроде этой из «кухни ведьмы» (из «Фауста» Гете, запрещенного, между прочим, к препода-ванию в университетах гитлеровской Германии! – Е. С. ) в Министерстве пропаганды были не редкостью. Соратники обожали поддевать Геббельса всеми возможными способами. Сам Геббельс говорил, что ему завидуют, и тут я с ним согласна. На своем посту Геббельс сумел развернуться как никто широко. На его «кухне» варилась пропагандистская «похлебка» для всех нищих духом Германии, а позже – Австрии и ряда других оккупированных стран Европы.
Основные принципы: простота выражений, агрессивность тона (всегда только нападать), врагов называть сразу, побольше простых лозунгов, еще больше обещаний, разящие заголовки (часто несущие в себе смысл, обратный следующей далее информации, если она невыгодна) и повторы, повторы, повторы.
Фирменное блюдо Геббельса – это, конечно, общественное мнение. Чтобы его готовить, нужно хорошо знать ингредиенты, правильно их обрабатывать и составлять. «Еще Фридрих Великий не ленился заглядывать в суповые миски обывателей, – наставлял Геббельс своих сотрудников. – Вы же должны заглядывать в головы».
У пропагандиста одна цель, но множество орудий: от газет, радио, театра – до картинок на поздравительных открытках. И цензура, цензура, цензура.
А чтобы народ не чувствовал себя оторванным от большой политики, чтобы она перестала быть для масс «терра инкогнита», «…почаще выводите массы на улицы, – инструктировал Геббельс своих сотрудников. – На митингах каждый должен иметь право голоса или возможность подписать обращение или петицию. <…> Так масса прочувствует свое участие в политике государства». И так далее, и тому подобное.
