Константин Романенко - Почему ненавидят Сталина? Враги России против Вождя
Но обратимся вновь к статистике. В царской России 47 % товарного зерна производили помещики, 34 % – зажиточные крестьяне. Основная масса крестьянства, около 16 млн индивидуальных крестьянских хозяйств – производила только около 19 % товарной продукции. Причем при посевной площади около 105 млн га в 1913 году урожайность зерновых в России была одной из самых низких в мире.
После развала Советского Союза российская интеллигенция, в одночасье сменившая свои ориентиры, убеждения и принципы, стала искать новых идолов. И одним из них, извлеченных штатными болтунами из груды хлама истории, стал образ Столыпина, якобы знавшего способ, как накормить Россию. Между тем, как показала сама история, за 10 лет своего осуществления столыпинская аграрная реформа, ставшая всего лишь «ответом на революцию 1905 г.», решить задачу преобразования деревни так и не смогла. «Преобразованию» подверглись не более десятой части крестьянских хозяйств – по одному проценту в год!
Более того, в европейской части России в «1910 году средняя урожайность зерновых упала с 37,9 пуда с десятины в 1901–1905 годах до 32,2 пуда в 1906–1910 годах. Производство зерна на душу населения снизилось с 25 пудов в 1901–1905 годах до 22 пудов в 1905–1910 годах». В словаре Брокгауза и Ефрона, изданном в 1913 году, констатируется, что царская Россия пережила голод в 29 губерниях голод 1891. «Вслед за голодом 1891 г. наступил голод 1892 г. в центральных и юго-восточных губерниях, голодовки 1897 и 1898 гг… В XX в. – голод 1901 г. в 17 губерниях центра, юга и востока, голодовка 1905 г. (22 губернии, в том числе… Псковская, Новгородская, Витебская, Костромская) открывающая собой целый ряд голодовок 1906, 1907, 1908 и 1911 гг.(по преимуществу восточные, центральные губернии, Новороссия)».
Столыпинщина «только умножила и обострила ненависть и ярость крестьянских масс против помещиков и самодержавия». И окончательным свидетельством провала «дела» Столыпина стала уже Февральская революция 1917 г. Как пишет В. Данилов: «Горы ненависти, веками копившиеся в российской деревне, обрушились на головы и помещиков и буржуазии, погребли и их самих, и все, что с ними было связано». Впрочем, лозунг «Земля – крестьянам!» тоже не был изобретением большевиков. Передача земли в частное пользование стала лишь реакцией на требования безземельной деревни. На деле же этот передел не решил и не мог решить в стране продовольственную проблему.
Прекраснодушные сказки о том, что до революции Россия якобы в избытке обеспечивала себя хлебом – лишь треп неосведомленных людей. Рассказы для слабоумных. В стране никогда не было избытка хлеба. В царской России крестьянское хозяйство поставляло на рынок менее 400 кг в год хлеба на каждого жителя страны, что составляло 540 граммов в день для двух едоков; то есть «лишь в 2,16 раза больше блокадной ленинградской нормы».
Образовавшиеся после революции 25 миллионов крестьянских хозяйств в среднем имели по 4–5 га посевов, 1 лошадь, 1–2 коровы при 5–6 едоках и двух-трех работниках, а крестьянский труд оставался ручным. Лишь 15 % хозяйств имели примитивные «сельхозмашины» – сеялки, жнейки, молотилки. Крестьяне пахали землю на лошаденке, тянущей плуг, а убирали хлеб в основном серпом и косой. Причем один работник «кормил» кроме себя самого – лишь одного человека!». Поэтому, не имевшая возможности прокормиться, беднота сдавала землю в аренду и шла в кабальный наем к кулаку.
И нэп только усилил социальное расслоение деревни «при обнищании и пролетаризации широких масс крестьян в бедняков и батраков». В 28-м году доля бедняков в деревне составляла 35 %, середняков – 60 %, кулаков – 5 %. Но именно кулацкие хозяйства имели до 20 % средств производства и около трети сельхозмашин. Более 30 % хозяйств не имело ни сельскохозяйственного инструмента, ни рабочего скота. 9,8 % посевных площадей вспахивалось сохой, на три четверти сев был ручным, уборка хлебов на 44 % производилась серпом и косой, а обмолот на 40,7 % осуществлялся ручным способом – цепом.
Когда историки утверждают, что «нэп якобы накормил страну», это является лишь проявлением невежества – дилетантства пишущих на эту тему интеллигентов. Как и рассуждения о «безграмотной» сельской бедноте и «образованных» кулаках. На самом деле аграрная безграмотность была присуща абсолютно всем крестьянским хозяйствам. Предприимчивость кулака заключалась только в умении нещадно эксплуатировать своих односельчан.
Впрочем, сам нарицательный термин «кулак» не являлся изобретением советского периода. Он родился еще в царской России. В народном фольклоре он характеризовал тип деревенского эксплуататора, мироеда, как бытовая вошь сосущего кровь сельских жителей. Более того, «именно нэп создал еще одну категорию кулаков, которые наживались исключительно «за счет хлебных спекуляций». И воспеваемые дилетантами «хозяева» были не производителями, а перекупщиками и торговцами».
Это были все те же «куркули» – старые российские «мироеды». Причем «крестьянский капитализм» отличался неразвитостью, примитивностью и грубостью социально-экономических отношений. Он составлял переплетение натуральных и товарно-денежных форм с похабной кабальностью. Правда, свой капитал сельский кулак наращивал не на наглом проценте грабительских денежных кредитов, подобно еврейским ростовщикам. Весь источник доходов кулачества заключался в торговых оборотах, но сельский «хозяин» получал прибыль на ростовщическом кредите. При сдаче на кабальных условиях в аренду земли, на теневом найме батраков, на ссуде семян и примитивного сельхозинвентаря. Барыш кулак получал как натуральной платой, так и физической отработкой таких займов. Потому-то озлобленная деревня и взялась за уничтожение мироеда почти со сладострастием.
Однако дело даже не в том, что и кулак не мог произвести больше хлеба. Именно недостаток хлеба, возможность продавать его по более высокой цене и обеспечивали благополучие сельских богатеев. Нарушая кулацкую монополию в торговле, колхозники становились их кровными врагами. Поэтому эксплуататорская часть деревни встретила колхозы с топором и обрезом. Не трудно понять и то, что, выступая против кулака, Сталин защищал как интересы города, так и интересы беднейшего крестьянства, составлявшего подавляющую часть жителей страны. Обобществление земли стало объективной и насущной потребностью государства, от которого зависело все его дальнейшее экономическое развитие.
Поэтому, выступая на конференции аграрников-марксистов 27 декабря 1929 г., в речи «К вопросам аграрной политики в СССР» Сталин закономерно назвал коллективизацию вторым этапом Октябрьской революции. Первым была конфискация помещичьих земель. Он говорил: «Мы перешли от политики ограничения эксплуататорских тенденций кулачества (курсивы мои. – К.Р.) к политике ликвидации кулачества как класса». Он пояснял, что наступление на кулачество означает «сломить кулачество и ликвидировать его как класс. Вне этих целей наступление есть декламация, царапанье, пустозвонство, все, что угодно, только не настоящее большевистское наступление».
И дело не было пущено на самотек. Для оперативного руководства процессом 5 декабря в ЦК была образована «Комиссия по коллективизации». В ее состав вошли Яковлев, Каминский, Клименко, Рыскулов и другие кадровые партийцы, а 7 декабря правительство образовало Наркомат земледелия СССР. Его возглавил Яков Аркадьевич Яковлев (Эпштейн). Сын учителя, в начале 20-х гг. он работал в ЦК заведующим отделом печати агитпропа; позже был редактором «Крестьянской газеты» и «Бедноты», а с 1926 г. – заместителем наркома Рабоче-крестьянской инспекции.
Именно Яковлев-Эпштейн в дальнейшем и определял методы осуществления коллективизации на практике, и в конце 1929 года в высших эшелонах преобладала уверенность, что коллективизация развивается успешно. Но фактической точкой отсчета начала реформы стало постановление ЦК ВКП (б) от 5 января 1930 г. «О темпе коллективизации и мерах помощи государства колхозному строительству».
Первоначально предполагалось: в первые пять лет коллективизировать лишь 5–6 миллионов крестьянских хозяйств. В важных зерноводческих районах (Нижняя и Средняя Волга и Северный Кавказ) завершение коллективизации намечалось на весну 1931 г., а в целом – к концу 32-го. Причем к концу пятилетки должны были еще сохраниться до 20 миллионов единоличных крестьянских дворов. Однако темпы коллективизации продолжали нарастать, вне зависимости от этого постановления. Если в начале зимы ее уровень составлял 7,6 %, то к 20 января 30-го года он достиг 21,6 %. Особенно высокие темпы обеспечили Косиор – 25 % хозяйств на Украине, Хатаевич – 41 % на Средней Волге и Шеболдаев – 67 % на Нижней Волге.
В целом деревня благожелательно встретила начинавшиеся преобразования. Особенно повзрослевшая после революции молодежь. Иначе отреагировали на события зажиточные слои. В отличие от пролетариев сельского труда им было что терять. Как уже говорилось, на начало образования колхозов кулак ответил террором. Убийством председателей и членов сельсоветов, поджогами амбаров и хозяйственных построек, порчей колхозного имущества. Обозленный кулак взялся за обрез и стал мстить как колхозам, так и их колхозникам.
