Алексей Писемский - Русские лгуны
– Барыня, сделайте милость, уймите вашего барина!
– Что такое? – спросила Марья Николаевна, с беспокойством вставая.
– Помилуйте, с Танькой все балует… Она, проклятая, понесет теперь и покажет, что на здешнем этапе, – что тогда будет?
Марья Николаевна, кажется, не расслышала или не поняла последних слов солдата и пошла за ним. Там ей представилась странная сцена: сарай был освещен весьма слабо ночником. На соломе, облокотившись на деревянный обрубок, полулежал Имшин, совсем пьяный, а около него лежала, обнявши его, арестантка-баба.
Марья Николаевна прямо подошла к ней.
– Как ты смеешь, мерзавка, быть тут? Солдаты, оттащите ее! – прибавила она повелительным голосом.
Солдаты повиновались ей и оттащили бабу в сторону.
– А ты такая же, как и я – да! – бормотала та.
– И вы извольте спать сию же минуту, – прибавила она тем же повелительным голосом Имшину; лицо ее горело при этом, ноздри раздувались, большая артерия на шейке заметно билась. – Сию же секунду! – прибавила она и начала своею слабою ручкою теребить его за плечо, как бы затем, чтобы сделать ему больно.
– Поди, отвяжись! Навязалась! – проговорил он пьяным голосом.
– Я вам навязалась, я? – говорила Марья Николаевна – терпения ее уж больше не хватало. – Низкий вы, подлый человек после этого!
– Я бью по роже, кто мне так говорит, – воскликнул Имшин и толкнул бедную женщину в грудь.
Марья Николаевна хоть бы бровью в эту минуту пошевелила.
– Ничего; теперь все уж кончено. Я вас больше не люблю, а презираю, – проговорила она, вышла из этапа и в своей повозочке уехала обратно в город.
История моя кончена. Имшина, как рассказывали впоследствии, там уж в Сибири сами товарищи-арестанты, за его буйный характер, бросили живым в саловаренный котел. Марья же Николаевна… но я был бы сочинителем самых лживых повестей, если б сказал, что она умерла от своей несчастной любви; напротив, натура ее была гораздо лучшего закалу: она даже полюбила впоследствии другого человека, гораздо более достойного, и полюбила с тем же пылом страсти.
– Господи, что мне нравилось в этом Имшине, – решительно не знаю!.. – часто восклицала она.
– Стало быть, и героиня ваша лгунья? – заметят мне, может быть, читательницы.
Когда она любила, она не лгала, и ей честь делает, что не скрывала потом и того презрения, которое питала к тому же человеку. За будущее никто не может поручиться: смеем вас заверить, что сам пламенный Ромео покраснел бы до конца ушей своих или взбесился бы донельзя, если бы ему напомнили, буква в букву, те слова, которые он расточал своей божественной Юлии, стоя перед ее балконом, особенно если бы жестокие родители не разлучили их, а женили!
Примечания
«Русские лгуны»
Впервые напечатаны в «Отечественных записках» за 1865 год (NoNo 1, 2, 4, январь, февраль, апрель).
Работа над рассказами данного цикла начата в 1864 году. Первоначальный замысел «Русских лгунов» был изложен Писемским издателю «Отечественных записок» А.Краевскому в письме от 25 августа 1864 года: «…пишутся у меня очерки под названием „Русские лгуны“ – выведен будет целый ряд типов вроде снобсов Теккерея. Теперь окончена мною первая серия: Невинные врали – то есть которые лгали насчет охоты, силы, близости к царской фамилии, насчет чудес, испытываемых ими во время путешествий; далее будут: Сентименталы и сентименталки, порожденные Карамзиным и Жуковским. Далее: Марлинщина. Далее: Байронисты россейские. Далее: Тонкие эстетики. Далее: Народолюбы. Далее: Герценисты и в заключение: Катковисты…
Теперь у меня написано листа на два печатных, а печатать я желал бы начать с генваря. Уведомьте пригоден вам этот труд мой или нет; если не пригоден, не стесняйтесь и пишите прямо».[27]
На основании этого высказывания можно судить, что Писемский рассматривал «Русских лгунов» как продолжение начатой «Фанфароном» серии рассказов под общим заглавием «Наши снобсы». Об этом свидетельствует также и то, что в «Русских лгунах» (рассказы «Сентименталы» и «История о петухе») снова появляется образ кокинского исправника Ивана Семеновича Шамаева, который фигурировал и в «Фанфароне».
В задуманном цикле рассказов «Русские лгуны» писатель намеревался направить удары как против сторонников «чистого» искусства и катковистов – самых крайних реакционеров того времени, – так и против революционеров – сторонников Чернышевского и Герцена. 21 сентября 1864 года Писемский сообщил Краевскому о завершении первой серии «Русских лгунов»: «Вместе с этим письмом я высылаю Вам 1-ю серию „Лгунов“ – это пока все еще невинные врали – дальнейшую программу я писал уже Вам. Всех очерков, я полагаю, хватит листов на 7 или на 8 печатных… Следующую серию я непременно надеюсь изготовить к генварю и много к февралю».[28]
Однако первоначальный замысел «Русских лгунов» в процессе его осуществления скоро изменился. Уже к январю 1865 года Писемский, по-видимому, отказался от намерения выполнить полностью тот план, который он изложил в письме к Краевскому от 25 августа 1864 года. 24 января 1865 года, посылая Краевскому рассказы из второй серии «Русских лгунов», Писемский сообщал: «…ко 2 февр. или 1 мартовской (книжке. – М.Е.) я Вам вышлю еще два рассказа; один будет называться: „Лживой красавец“ (первоначальное заглавие рассказа „Красавец“. – М.Е.); опишется мужчина, у которого уже тело лжет: он прелестной наружности, но подлец душой; и второй – называемой: „Все лгут“, где опишется, что все лгут, чиновники, артисты, хозяева, барышни, и никто того не замечает»[29]. Рассказ «Все лгут», который, как показывает уже и само его название, должен был, вероятно, иметь итоговый характер, не был написан, и предшествовавший ему «Красавец» оказался последним рассказом цикла.
Таким образом, было написано только восемь рассказов, охватывающих лишь первые три серии изложенного в письме к Краевскому плана: 1. «Невинные врали» – рассказы «Конкурент», «Богатые лгуны и бедный», «Кавалер ордена Пур-ле-мерит», «Друг царствующего дома» и «Блестящий лгун»; 2. «Сентименталы и сентименталки» – рассказ «Сентименталы»; 3. «Марлинщина» – рассказ «Красавец». Рассказ «История о петухе», включенный Писемским во вторую серию «Русских лгунов», был напечатан в журнале после «Сентименталов», хотя в герое «Истории о петухе» едва ли можно отыскать какие-либо признаки сентиментальности.
Основной причиной изменения первоначального плана «Русских лгунов» были цензурные препятствия. Уже при посылке первой серии рассказов Писемский высказал опасение насчет цензуры. «С цензурой, бога ради, употребите все усилия, – писал он Краевскому. – Если она будет ставить препятствия в рассказах о кавалере ордена Пур-ле-мерит и о друге царствующего дома, то объясните им, что если эти люди хвастаются своею близостью к царям, то это показывает только любовь народную, – в предисловии у меня прямо сказано, что лгуны стараются обыкновенно приписать себе то, что и в самом общественном мнении считается за лучшее, а если очень станут упираться, то, не давая им марать, напишите мне, что их особенно устрашает».[30]
Опасения Писемского оправдались: цензор запретил два рассказа: «Кавалер ордена Пур-ле-мерит» и «Друг царствующего дома». Получив от Краевского сообщение об этом, Писемский настаивал на том, чтобы хлопоты о разрешении по крайней мере одного из этих рассказов не прекращались. С этой целью он даже советовал обратиться за содействием к фаворитке министра двора – Мине Бурковой. «Думал я, думал, – писал он Краевскому 24 октября 1864 года, – по получении Вашего письма, и вот что придумал: к министру двора вы пошлите только один рассказ. „Друг царствующего дома“ и уж хлопочите, бога ради, чтобы его пропустили – этот рассказ может быть напечатан: в нем тронуто все так легко. Нельзя (ли) попросить покровительства в этом случае Мины. Мне как-то в Петербурге говорили, что она благоволит ко мне, как к автору. „Кавалер ордена Пур-ле-мерит“, вероятно, никак не пропустят, а потому я переделаю, вероятно, невдолге и к вам вышлю».[31]
«Друг царствующего дома» был послан министру двора под измененным заглавием: «Старуха Исаева». Не надеясь на то, что министр двора разрешит этот рассказ, Писемский советовал Краевскому напечатать его без цензуры: «Есть нынче правило… что редакция, если цензор чего не пропускает, печатает с личной своей ответственностью и штрафу за это подвергается 50 руб. сер. Ваши „Отеч. Записки“, вероятно, еще ни разу не подпадали штрафу этому, а потому, если старуху Исаеву Адлерберг не пропускает (благо его, говорят, снимают), то печатайте без цензуры, я эти 50 руб. плачу из собственного кармана. Как вы об этом думаете, уведомьте меня, пожалуйста, не поленитесь и черкните, меня это очень беспокоит»[32]. В конце ноября 1864 года председатель С. – Петербургского цензурного комитета М.Н.Турунов получил решение министерства двора: «Вследствие отношения Вашего превосходительства от 19-го сего ноября за No 838 имею честь Вас, милостивый государь, уведомить, что препровожденная при оном и у сего возвращаемая статья под заглавием „Русские лгуны“ была представлена господину министру императорского двора, и его сиятельство изволил отозваться, что он полагал бы отклонить напечатание означенной статьи, так как некоторые из приведенных в ней случаев относятся к высочайшим особам, а между тем рассказ, как и самое заглавие свидетельствует, заключает в себе лишь грубый вымысел и вообще не имеет никакого интереса».[33]
