Газета День Литературы - Газета День Литературы # 92 (2004 4)
А потом, стоит разобраться, для чего держат армию, в которой ты будешь служить? Сильная армия нынешней Системе без надобности. Страна у нас не самостоятельная, Система преследует любые интересы, кроме национальных, поэтому столкновение с Америкой или НАТО не грозит... Принципиальной внешней позиции Россия не имеет, кроме одной — обслуживать Америку... Во всей истории рабам оружия иметь не полагалось, кроме палок. Поэтому прекратилась поставка в войска новых видов техники, а что поставляется — для балета. Для локальных конфликтов советская техника и полуобученное пушечное мясо без идеологии подходит — дешево и много. Неслучайно Вооруженные Силы получают гораздо меньше, чем ВВ, — армия постепенно приобретает вид не защитника страны, а защитника Системы. Контрактная основа и служба граждан стран СНГ за российское гражданство других целей иметь не может. Будет ли узбек защищать Россию за деньги так же, как русский из патриотизма, — вопрос, а вот то, что он в случае чего будет добросовестно лупцевать восставших внутри страны, — это я тебе гарантирую. И потенциальный враг, на которого будут натаскивать армию, — это ты, уважаемый соратник, и другие недовольные, как ты. Для нынешней Системы врага снаружи нет — там хозяева, а вот внутри страны — масса недовольных, которые пока спят, но надо же готовиться к их возможному пробуждению. А ведь они боятся — иначе бы "СПАС" и Национал-Державников так по беспределу бы не резали.
Та Россия, патриотом которой ты являешься (и я тоже), ее еще необходимо завоевать и построить... Во-первых, в такой армии все порядочные и честные русские — наши потенциальные союзники (в той или иной степени), а во-вторых — в случае повторения 93 года вовсе не факт, что твой зачуханный ровесник в камуфляже и в бэтэере, которым он толком управлять не умеет, не понимающий толком за что и против кого его кинули воевать, окажется лучшим бойцом, чем ты сам.
Виталий Пуханов “ХОРОШО БЫТЬ ПОЭТОМ...”
***
Нам жизнь прожить — что поле перейти.
У леса оглянуться и споткнуться.
Сухой травы на миг щекой коснуться
И деревом безмолвно прорасти.
Поверить каждой трещиной коры:
Не век пройдет — в печи огонь раздуют,
В дом приведут хозяйку молодую,
Взойдут леса, затупят топоры...
Дверь приоткрыть, в избе приют найти,
Родиться землепашцем безлошадным
И в плуг впрягаться жадно, беспощадно.
Нам жизнь прожить — что поле перейти.
В дорогу собираться налегке,
Мечтать о счастье, о нездешней воле.
И в отраженье звезд увидеть — поле,
Себя на нем и лес невдалеке.
Что выстоит? Что даром пропадет?
Что по чужим краям растащат ветры?
На этом свете даже звезды смертны.
Взойдет ли колос? — дерево взойдет.
Так в плуг впрягаться, уставать до слез,
Почувствовать, но не поверить с болью,
Что смерть вороной побредет по полю,
Выклевывая зерна из борозд.
***
Хорошо быть поэтом
На свете золотом.
Хочешь — живи на этом.
Хочешь — на том.
Будет и бог в стакане,
И звезда на Кремле.
Хочешь — умри в камне.
Хочешь — в земле.
***
Нет сумрака под небесами,
И в слове спасения нет.
Но даже когда не спасает —
Оно называет предмет.
И в слове, от смысла далеком,
Знакомом, прозрачном на свет,
Есть тысячи странных волокон,
Которым названия нет.
Он видит травинку в бинокль,
Глядит в микроскоп полевой —
И в смысле своем одиноком
Восходит она над травой.
Тогда он снимает ботинки
И голову прячет в траву,
И рифма “травинка—кровинка”
Впервые приходит к нему.
Он благо-дарит, засыпая,
Что в слове спасения нет,
Что он никого не спасает
И лишь называет предмет.
***
Где-то есть еще русское поле.
Не удержишься, стоя на нем.
Тает белая сталь на припое
И антоновым греет огнем.
Отобьешься от вражьего стана —
Не узнаешь, каких ты кровей.
Пролетала подметная стая,
Распахала лицо до бровей.
Со своей нерадивой мечтою:
Жить трудом и погибнуть в бою,—
Я шатаюсь по русскому полю,
Как последний в разбитом строю.
Мы уйдем без земного поклона
Чужеродные звезды стеречь.
Не дари мне последнего слова —
Я забыл тебя, русская речь.
***
У Себастьяна Баха
Была одна рубаха.
Он в ней ходил на службу
И так ее носил.
Когда она протерлась
На вороте и локте,
Он новую рубаху
У Бога попросил.
Он попросил у Бога
Так мало, так немного:
Не смерти, не спасенья,
Не истины земной...
И Бог был опечален —
Ведь Бах необычаен.
Но не было у Бога
Рубахи ни одной.
***
Чем больше в полях высыхало колодцев,
Тем меньше боялся я жажды и зноя.
Тем больше любил я упрямых уродцев,
Прозвавших поэзию — влагой земною.
Чем больше страну оставляли пророки,
Тем меньше я думал о будущем света,
Тем больше я верил в прозрачные строки
Забытых, неузнанных нами поэтов.
Чем меньше я плакал, боялся, молился,
Тем больше терял дар обыденной речи.
Я видел поэтов усталые лица.
Прекрасные лица — но не человечьи.
Они открывались случайно, однажды,
Мне стало неважно, что будет со мною.
Чем больше они умирали от жажды —
Тем меньше боялся я жажды и зноя.
***
Что мне сказать народу моему?
Он много лет не верит никому
И, нас в пути встречая по одежде,
В последний провожает по уму,
Благословив наш подвиг безнадежный.
Чтоб не солгать народу моему,
Скажу, что я не верю ни ему:
Строителю, страдальцу, погорельцу,
Пожары созывающему в рельсу,—
Не канул в Лету, канул в Колыму.
Скажу, что я не верю ни ему,
Ни времени, ни месту своему
И даже смерти той, что за плечами
Уже крадется к слову одному,
Но и оно не значилось в начале.
***
Пока чернел над полем крест орлиный,
И зарастала житница бурьяном,
По слову собирая на былину,
По нищим деревенькам шли баяны.
Мать пела сыну, пела-выпевала:
“Ты утром встанешь — и взойдет Ярила”.
Обугленная Русь полудышала,
Который век дыхание копила.
Все ожидали, укрывая глиной
Отцов и братьев, данников недавних,
Когда баяны пропоют былиной
Богатыря, не знающего равных.
И тысячи за ним пойдут по зову,
И он шагнет бесстрашными полками —
На поле, избавляться от позора:
