Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 23. Лесные жители
На повороте в деревню.
Исторический край селения у реки.
Имеет смысл освежить в памяти то далекое уже время. Церковные реформы честолюбивого патриарха Никона, которого поддержал царь Алексей Михайлович – отец Петра I, взбудоражили православный мир, разделив его надвое. Великие страсти заставили старообрядцев покидать родные места и селиться в лесах на севере. Вождей раскола, яростно защищавших старую веру, власть подвергла гоненьям. Неистовый протопоп Аввакум, сосланный в припечорский Пустозерск, был сожжен. На картине Сурикова «Боярыня Морозова» мы видим еще одного протестанта. Боярыню на дровнях везут в Боровск, где она была посажена в яму и в ней скончалась.
Царь Петр пошел дальше отца и начал большие гоненья на староверов. С севера они «потекли» на восток, обосновавшись поначалу в скитах за Волгой у реки Керженец, а потом, теснимые быстрым развитием государства, «потекли» далее.
Клан Лыковых (братья родные и двоюродные) дошел до земель Тюменской губернии, до земель «пашенных», примыкавших к лесам, из которых текла небольшая, но чистая, богатая рыбой река Боровая. Тут и осели.
Остановившись возле моста, по неглубокому снегу прошли мы по берегу речки, куда выходили лыковские огороды. Дома на приречной улице ныне стоят большие, но сохранилось меж ними несколько почерневших нежилых сейчас изб, принадлежавших, по рассказам уже умерших стариков, братству Лыковых.
Занимались поселенцы хлебопашеством – сеяли рожь, пшеницу, ячмень, просо, выращивали коноплю, лен. Держали скот. Кормил их и лес, богатый ягодами и грибами. Житье было длительным, если судить по кладбищу с восьмиконечными староверческими крестами, теперь исчезнувшему. Лыковы принадлежали к старообрядческой секте «бегунов». Их главным правилом в жизни было: «От мира надо бегати и таиться». И когда рядом с ними стали селиться ревнители новой веры, Лыковы где-то во второй половине XIX века снялись с насиженного места и подались к Енисею, растворившись в сибирских лесах.
Карп Осипович и жена его Акулина родились уже в таежной Сибири. С тюменской земли ушли их родители. Со слов матери и отца младшие Лыковы узнали, где жили предки. А здешние местные люди, тоже по рассказам людей, теперь тоже умерших, знают, как жили основатели поселенья у реки Боровой.
После подробного рассказа в нашей газете о лыковской одиссее на реке Абакан тюменский профессор Витольд Игнатьевич Шадурский снарядил экспедицию к староверам. Застал живым Карпа Осиповича, беседовал с ним, и тот по рассказам матери и отца поведал, как Лыковы уходили с тюменской земли. Витольд Игнатьевич хранит командировку, «отмеченную» Агафьей, и привез в подарок местному музею лыковскую обувку из бересты. Я тоже привез сюда посошок и берестяной туес, подаренные Лыковыми в первые дни знакомства с ними – летом 1982 года.
Дорога из Лыкова через мост.
Беседа с Галиной Андреевной Калуниной.
Главной рассказчицей о давних жильцах селения у реки была Галина Андреевна Калунина – пенсионерка, учительница местной школы. Она подчеркнула, что говорит со слов матери, и показала реликвии давней жизни.
К нашему приезду находки выставили в помещении школы, и я увидел примитивную прялку, точно такую же, какую видел в таежном убежище. Была тут и глиняная посуда, остатки ткацкого стана, чесалка для шерсти и конопли, источенные ножи, большой деревянный молот, долбленное из тополя корыто, совок для зерна и муки, шило, сверло, заржавевшие ножницы…
Сходили мы посмотреть и нежилые избушки Лыковых. Кровля у них сейчас шиферная, нижние венцы срубов менялись, но средние были старинные, изначальные…
Уже приехав в Москву, получил я письмо, начинавшееся словами: «Мы тоже Лыковы…» Написала его Надежда Федоровна (в девичестве Лыкова) из тюменского села Бердюжье. Ссылаясь на рассказ матери, Надежда Федоровна говорит, что не все Лыковы удалились в тайгу. Часть остались, но жизнь разметала их по разным местам. Одних раскулачили в свое время, другие благополучно живут по сию пору с фамилиями Лыковы в Сибири, в Москве и других местах. «Про дядю Проню написано в книге «Золотые имена». Он хорошо работал и воевал, имеет медали и орден. Но прославили наш род Лыковы, которых приютила тайга. А все мы, скорее всего, потомки староверов, рожденных в Каргополе».
За столом в школе, уставленным местными яствами – салом, бараниной, солеными груздями и вареньем из лесной земляники, – мне тоже кое-что пришлось рассказать. Школьники, создавшие маленький музей старины, немедля уткнулись в книжку о Лыковых, а старшие за столом о многом спрашивали и подарили для Агафьи-таежницы лестовку (мягкие староверческие четки) и старинную трепалку для конопли.
На прощанье мы постояли возле моста, наблюдая, как над заснеженной речкой играют сороки, как громко спорят о чем-то у трактора на бугре чумазые парни. Я подумал: «А что сейчас там, в тайге, у Агафьи?» Среди вопросов, мне заданных, главным был этот: как там сейчас?
Я был в гостях у Агафьи минувшим летом, но свежие новости получил неделю назад от редактора красноярской газеты, тоже у Агафьи бывавшего. До него окольными путями дошло письмо с жалобами таежницы на драматические трудности, которых следовало ожидать. Резко ухудшилось здоровье. «Козы орут, а я не могу встать дать им корма. Есть нужда в лекарствах, обувке». Но проблема главная – одиночество, не хватает «хорошего человека». За двадцать пять лет наблюдений за бытьем остатков семьи я не знаю случая, чтобы кто-нибудь тут прижился. Конец был всегда одинаковый: уходили – кто сразу, кто немного пожив. Причины понятные, но, к сожаленью, неустранимые. И самое главное, к человеку, живущему в таежной глуши, сейчас крайне трудно попасть. Вертолет – это тысячи не рублей даже, а долларов. Кого и как сюда переправить, заранее зная, какими будут последствия? Об этих последствиях Агафье было сказано, когда я привозил ее к родственникам и все вместе мы уговаривали ее остаться у них. Один старик из родни даже встал на колени: «Агаша, останься! Одна погибнешь, и мы не сможем к тебе дотянуться, чтобы помочь». Агафья решительно отказалась. Сейчас старики уже умерли, а молодым Агафья, можно сказать, чужая. На помощь издалека рассчитывать ей сейчас трудно. Это и есть тупик – не первый и не последний драматический финал всякого отшельничества.
Уголок старины в школьном музее.
• Фото В. Пескова и Г. Крамора. 10 мая 2007 г.
Коростели и «водяной бык»
В детстве две птицы занимали мое воображенье – коростель и «водяной бык». Коростель обитал в мокрых лугах у речки, и в начале лета каждый вечер я слышал его монотонный скрипучий голос: «Крэкс! Крэкс!» Временами птица кричала так близко, что казалось: чуть подбежав, непременно заставлю ее взлететь. Но ни разу не получилось! Птица убегала бесшумно и незаметно. Как она одолевала травяные заросли, было загадкой. Через две-три минуты она снова невдалеке подавала свой голос. Опять я бежал на него, но результат был прежним – травяные джунгли надежно скрывали резвого бегуна.
Коростель превратился для меня в существо таинственное и загадочное. Желанье его увидеть укрепилось после того, как однажды где-то прочел: коростель с юга к местам гнездовий не летит, а бежит. Это оказалось легендой, рожденной, видимо, тем, что мало кто коростеля видел летящим.
Выпь затаилась…
Спустя много лет – уже в Подмосковье – я все же увидел таинственного бегуна. Шли мы с внуком в начале лета по лугу у Внукова. С ревом поднимались ввысь самолеты, и в это же время скрипел на лугу, как видно, привыкший к этому шуму «дергач» (так коростеля иногда называют).
Простой прием заставил птицу взлететь. Заметив точку, где она пряталась, мы с внуком побежали к ней с двух сторон. И коростель «себя показал». Летел он низко и неуверенно. Глядя вслед ему, заметил я красноватое оперение у спины. Позже мы не раз, хотя и не всегда успешно, использовали прием, заставлявший бегуна стать на крыло.
А однажды я нечаянно коростеля спугнул. Взлетел он в панике из-под ног и тут же ударился о тонко натянутую проволоку садовой ограды. Удар был сильным – проволока зазвенела гитарной струной, и пострадавшего я увидел в канавке ограды. Коростель ушибся, но серьезного повреждения, видимо, не имел. Я взял его в руки – как следует рассмотреть. Был он примерно с перепела и так же окрашен, но вытянутое тело плавно переходило в клюв, напоминая обтекаемый клин. Это и помогает птице раздвигать траву и легко в ней бежать. Минут пять я держал коростеля в руке. Оправившись от шока, он стал вырываться, и я его отпустил. Полетел он, как всегда, неуверенно и нырнул в травы.
