Алексей Цветков - Антология современного анархизма и левого радикализма
Отношения между массами и сознательным меньшинством создают проблему, разрешения которой не нашли ни марксисты, ни даже анархисты, проблему, последнее слово по которой еще не прозвучало.
В поисках нового общества: Анархизм не утопичен
Поскольку доктрина анархизма по своей сути конструктивна, анархистская теория горячо отвергает любые обвинения в утопизме. Она использует метод исторической реконструкции, чтобы доказать, что общество будущего — не изобретение анархистов, а продукт незаметных глазу побочных эффектов от событий прошлого. Прудон утверждал, что в течение 6000 лет человечество томилось под пятой неумолимой системы власти, но все же жило за счет «тайной добродетели»: «Под аппаратом правительства, под сенью его политических институтов, общество медленно и молчаливо производило свою собственную организацию, создавая для себя новый порядок, в котором выразилась его жизнеспособность и автономность».
Каким бы вредоносным ни было государство, оно содержит в себе свою собственную противоположность. Оно всегда было «феноменом коллективной жизни, публичной демонстрацией силы наших законов, выражением общественной спонтанности, и все это было направлено на то, чтобы подготовить человечество к более высокому и правильному порядку вещей. То, что человечество ищет в религии и зовет Богом, содержится в нем самом. Точно так же и то, что гражданин ищет в государстве... содержится в нем самом это свобода». Французская
революция ускорила это неизбежное продвижение в сторону анархии: «В тот день, когда наши отцы утвердили принцип свободного проявления воли человеком как гражданином, небо и земля отреклись от власти, а правительство, пусть делегированное, стало невозможным».
Завершила дело промышленная революция. По ее истечении экономика получила примат над политикой и полностью подчинила ее себе. Государство более не могло избегать непосредственной конкуренции между производителями и превратилось в нечто подобное центру разрешения конфликтов заинтересованных сторон. Эту революцию завершил рост пролетариата. Несмотря на протесты, только социализм теперь признавался властью: «Кодекс Наполеона настолько же бесполезен для нового общества, насколько и концепция республики Платона: в течение нескольких лет абсолютный закон собственности будет повсеместно заменен относительным, гибким законом промышленного сотрудничества, после чего этот карточный домик будет необходимо заново отстраивать сверху донизу».
В свою очередь Бакунин признавал «огромную и неоценимую услугу, оказанную всему человечеству Французской революцией — матерью всех нас. Принцип власти был навсегда устранен из сознания людей, и порядок, устанавливаемый кем-то свыше, стал теперь невозможен. Остается лишь организовать общество так, чтобы оно смогло существовать без правительства». Здесь Бакунин рассчитывал на ресурсы самого народа. «Несмотря на назойливую и разрушительную опеку государства», массы на протяжении веков «спонтанно развивали в себе многие, если не все, элементы, необходимые для материального и морального устройства настоящего единства людей».
Необходимость организованности
Анархизм вовсе не отождествляет себя с беспорядком, это понятия далеко не синонимичные. Еще Прудон заявлял, что анархизм — не хаос, а порядок, что это, в отличие от искусственно насаждаемого верхами жизненного устройства, — естественное положение вещей; настоящее, цельное единство в отличие от единства, формирующегося под гнетом ограничений. Такое общество «думает, действует и разговаривает как один человек именно потому, что представлено теперь не одним человеком, потому что больше не признает личной власти и, как Паскалева бесконечность[7], имеет центр в любой точке, а края не имеет вовсе».
Анархия — это «организованное живущее общество», «высшая степень свободы и порядка, какую только может достичь человечество». Возможно, некоторые анархисты считали иначе, но итальянец Эррико Малатеста призвал их к порядку:
Под влиянием полученного авторитарного образования им кажется, что власть - суть социальной организованности, и они, с тем чтобы поразить власть, отвергают и организованность как таковую... Эти анархисты, находящиеся в оппозиции к любой форме организованности, совершают роковую ошибку, полагая, что организованность и власть - понятиянеразделимые. Принимая эту гипотезу, они отрицают любую организацию, дабы не пойти и на минимальную уступку власти. Но если бы мы считали, будто организованности без власти не существует вовсе, мы были бы отъявленными авторитаристами, потому что в таком случае у нас не было бы выбора, кроме как предпочесть власть (пусть такую, которая закует жизнь в цепи и сделает ее серой) тотальному беспорядку, который сделает ее совсем невозможной.
Уже в двадцатом веке анархист Волин так осветил и развил эту идею:
Ошибочное - а чаще нарочито некорректное - представление таково, что либертарианская концепция заключается в отсутствии какой бы то ни было организации. Эта позиция всецело неверна: дело не в «организованности» или «неорганизованности», а в двух разных принципах организации... Конечно, утверждают анархисты, общество должно быть организованно, но эта новая организация... должна быть устроена на свободной социальной основе, а инициатива ее в первую очередь должна исходить снизу. Принципы организации не должны исходить из центра, который был заранее создан с тем, чтобы захватить все и подчинить себе, но напротив, должны происходить отовсюду и создавать естественные координационные точки, которые будут обслуживать всю систему. С другой стороны, такая манера «организации», которую можно позаимствовать у деспотического эксплуататорского общества, лишь многократно увеличила бы все пороки старой системы... Содержать ее тогда можно будет лишь с помощью нового трюкачества.
Фактически же анархисты стали бы не только главными действующими лицами в новой организационной системе, но и превратились бы в «первоклассных организаторов», как признавал в своей книге о Парижской коммуне Анри Лефевр. Однако, по мнению этого философа, здесь скрывалось противоречие — «довольно удивительное противоречие, которое мы постоянно видим в истории рабочих движений вплоть до нынешнего времени, а особенно в Испании». И действительно, это может лишь «шокировать» тех, для кого либертарианцы — a priori дезорганизаторы.
Самоуправление
Подготавливая в 1848 г. накануне революции «Коммунистический манифест», Маркс и Энгельс предвидели, что в течение долгого переходного периода все орудия производства будут сосредоточены в руках всеобъемлющего государства. Они взяли авторитаристскую идею Луи Блана о соединении как сельскохозяйственных, так и промышленных рабочих в «трудовые армии». Прудон был первым, кто предложил антигосударственную форму управления экономикой.
Во время революции 1848 г. рабочие объединения по производству спонтанно возникли в Париже и Лионе. В 1848 г. этот росток самоуправления показался Прудону гораздо более революционным событием, чем политическая революция. Он не был изобретен теоретиками и не проповедовался доктринерами, государство не дало ему изначального толчка, он был воплощен народом. Прудон побуждал рабочих организовываться таким образом во всех областях республики, втягивать в это мелкий бизнес, торговлю и индустрию, затем крупный бизнес и предприятия и, наконец-то, самые большие предприятия (шахты, каналы, железные дороги и т.д.), таким образом «становясь хозяевами всего».
Современная тенденция заключается в том, чтобы постоянно поминать Прудону наивную и сиюминутную идею о сохранении мелкой торговли и кустарных мастерских. Это действительно было наивно и, без сомнения, неэкономично, но его идеи на этот счет были неоднозначны. Прудон был ходячим противоречием: он рассматривал собственность как источник несправедливости и эксплуатации и испытывал к ней слабость, хотя только до того предела, за которым он видел независимость индивидуума. Более того, на Прудона слишком часто влияло то, что Бакунин называл «маленькой прудоновской кликой», которая собралась вокруг него в его последние годы. Эта довольно-таки реакционная группа была мертворожденной. Во времена Первого интернационала она тщетно пыталась подчеркнуть противоречие между частной собственностью на средства производства и коллективизмом. Главной причиной, почему эта группа оказалась недолговечной, была та, что большинство ее участников слишком просто подпадали под влияние бакунинской аргументации и отказывались от своих так называемых прудоновских идей в поддержку коллективизма.
В своем последнем выражении эта группа, называвшая себя мю-тюэлистами, была лишь частично оппозиционной к коллективизму: они отказались от него в сельском хозяйстве ввиду индивидуализма французского крестьянина, но приняли его в транспорте, и в вопросах промышленного самоуправления, на самом деле, требовали его, при этом отвергая это название. Их страх перед термином был обязан своим происхождением их неуверенности перед лицом временно объединившегося фронта, выставленного против них бакунинскими учениками-коллективистами и определенными авторитарными марксистами, которые являлись почти открытыми сторонниками государственного контроля над экономикой.