Алексей Цветков - Антология современного анархизма и левого радикализма
Эти упреки были еще более горькими, потому что Штирнер, возможно, по незнанию, совершил ошибку, включив Прудона в число коммунистов-авторитаристов, которые осуждают индивидуальные порывы, клеймя их от имени «общественного долга». Верно, что Прудон высмеивал «преклонение» перед индивидумом в штирнеровском духе (без прямого указания на Штирнера, чью работу он, таким образом, может быть, и не читал), но вся его работа была поиском синтеза или, скорее, даже «равновесия» между властью индивидуума и властью коллектива. «Как индивидуализм является первоначальным качеством человека, точно так же склонность к объединениям является его дополнением».
Некоторые думают, что человек ценен только через общество... и склоняются к втягиванию индивидуума в коллективность. Таким образом... коммунистическая система является обесцениванием личности во имя общества... Это тирания, мистическая и анонимная тирания, это не объединение... Когда человеческая личность лишается своих прерогатив, общество остается без своего основополагающего принципа.
С другой стороны, Прудон отрицал индивидуалистический утопизм, который объединяет индивидуальности, не имеющие органической связи между собой, и, таким образом, предает его неспособность разрешить проблему общих интересов. «У нас слишком много общих интересов, слишком много общего».
Бакунин также был одновременно индивидуалистом и социалистом. Он без конца повторял, что общество может достичь более вы- . сокого уровня, если начнет со свободного индивидуума. Когда бы он ни рассуждал о правах, которыми должны располагать группы, таких, как право на самоопределение или право собраний, он всегда подчеркивал, что индивидуум должен быть тем первым, кто выиграет от этого. Индивид чем-то обязан обществу только до тех пор, пока он свободно соглашается являться его частью. Каждый свободен объединяться или не объединяться и, если человек так захочет, «идти и жить в пустынях или в лесу с дикими зверями». «Свобода является абсолютным правом каждого человека не искать никаких иных санкций на свои действия помимо санкций собственной совести, определять эти действия исключительно по своей воле и впоследствии быть ответственным в первую очередь перед самим собой». Общество, которое индивидуум свободно избрал для того, чтобы стать его членом, является всего лишь вторичным фактором в списке ответственностей. Оно имеет больше обязанностей по отношению к нему, чем прав на него, и при условии, что индивид достиг совершеннолетия, общество не должно «ни приглядывать за ним, ни управлять» им; оно обязано ему лишь обеспечить «защиту его свободы».
Бакунин развил идею «абсолютной и полной свободы» очень широко: я могу распоряжаться своей личностью так, как считаю нужным, я могу ничего не делать, а могу и трудиться, могу честно жить своим собственным трудом, а могу бесстыдно эксплуатировать благотворительность или частные анонимные пожертвования. Все это возможно только при одном условии: эта благотворительность или поддержка должны быть добровольными и предоставленными мне индивидами, достигшими совершеннолетия. У меня даже есть право вступать в объединения, субъекты которых являются «аморальными» или выглядят таковыми. В своей увлеченности свободой Бакунин зашел так далеко, что позволил индивиду вступать в объединения, задуманные в целях коррумпирования и уничтожения индивидуума или общественной свободы: «Свобода может и должна защищать себя только посредством свободы; пытаться ограничить ее под предлогом защиты свободы означает впадать в опасное противоречие».
В вопросе этических проблем Бакунин был уверен, что «аморальность» является последствием порочным образом организованного общества. Это последнее должно быть, таким образом, уничтожено сверху донизу. Одна только свобода может принести улучшение моральных качеств. Ограничения, вводящиеся под предлогом улучшения нравственного облика, всегда оказывались вредными для него. Репрессии не только не контролируют распространение аморальности, они лишь расширяют и углубляют ее. Поэтому наивно противостоять ей строгим законодательством, которое посягает на индивидуальную свободу. Бакунин допускал только одну санкцию против бездельников, паразитов и злоумышленников — лишение политических прав, то есть тех гарантий, которые индивид должен получать от общества. Из этого следует, что каждый индивид имеет право распоряжаться своей собственной свободой через свои поступки, но в этом случае ему отказывается в праве обладать своими политическими правами на протяжении его добровольной службы.
Если преступления все же совершаются, к ним надо относиться как к болезни и наказывать их так, как если бы их лечили, а не как если бы за них мстили. Более того, осужденный индивид должен пользоваться правом не подчиняться вынесенному приговору, если он объявляет, что больше не желает быть членом соответствующего общества. Последнее в свою очередь имеет право выслать подобного индивида и объявить его находящимся за рамками его защиты.
Бакунин, однако, отнюдь не являлся нигилистом. Провозглашение индивидуальной абсолютной свободы не привело его к отказу от всех общественных обязательств. Он считал, что свободным можно стать лишь через свободу других: «Человек может воплотить свою свободную индивидуальность, только если все индивидуумы соберутся вокруг него и только через работу и коллективную силу общества». Членство в обществе свободно, но Бакунин не сомневался, что вследствие своих колоссальных преимуществ «все изберут подобное членство». Человек — это и самое «индивидуальное, и самое общественное из всех животных».
Бакунин не выказывал склонности к эгоизму в его вульгарном смысле—к буржуазному индивидуализму, «который приводит индивидуума к обретению и установлению своего собственного благополучия... вместо всех, на спинах других, так, чтобы причинить им вред».
Обладая обширным и синтезирующим интеллектом, Бакунин пытался создать мост между индивидуумом и массовыми движениями: «Вся общественная жизнь является просто этой продолжающейся взаимной зависимостью индивидуумов и масс. Даже сильнейшие и самые умные из индивидуумов..; являются в каждый момент своей жизни и теми, кто осуществляет, и теми, что является продуктами желаний и действий масс». Анархист видит революционное движение как продукт этого взаимодействия; таким образом, он полагает, что индивидуальное действие и автономное коллективное действие масс равно плодотворными и активными.
Испанские анархисты были интеллектуальными наследниками Бакунина. Хотя и очарованные социализацией, в самый канун Революции 1936 г. они не преминули дать торжественное обещание защищать священную автономию индивидуума. «Вечное стремление быть уникальным, — писал Диего Абад да Сантильян, — будет выражено тысячью способов: индивидуум не будет удушен принижающим выравниванием... Индивидуализм, личный вкус и оригинальность будут иметь равное право на самовыражение».
Источники вдохновения: массы
После революции 1848 г. Прудон понял, что тот источник, откуда революция черпает свою энергию, — это массы. В конце 1849 г. он писал: «Революции не имеют зачинщиков; они начинаются, когда к тому благоволит судьба, и заканчиваются с окончанием того загадочного импульса, что дает им силу». «Все революции происходили посредством спонтанных действий народа; если случайно правительства и отвечали на народную инициативу, так только потому, что были принуждены к тому и скованы в своих ответных действиях. В остальном же они всегда запрещали, подавляли, наносили удар». «Ведомый своими инстинктами, народ почти всегда видит дальше и лучше, чем если им управляет горстка лидеров». «Социальная революция... происходит не по велению хозяина с теорией наготове и не по завету пророка. Истинно органичная революция — это результат общественной жизни, и хотя у нее есть исполнители и глашатаи, она не есть дело рук кого-то одного». Революция должна направляться снизу, а не сверху. Едва лишь закончится революционный кризис, восстановление общества должно стать делом рук самих народных масс. Прудон подтверждал, что «массы обладают автономностью и личностью».
Бакунин тоже без устали повторял, что революция не может быть начата по указу и не может быть организована сверху; она может начаться и развиться только под влиянием спонтанных и продолжительных действий народа. Революции приходят «аки тать в нощи». Они «производятся силой событий». «Они долго готовятся в глубине инстинктивного сознания масс — а затем взрываются, часто как будто по незначительным причинам». «Их можно предвидеть, замечать предзнаменования их появления... но ускорить их прорыв на поверхность нельзя». «Анархистская социальная революция... спонтанно вырастает в сердцах людей, уничтожая все, что подавляет и регламентирует жизнь, с тем чтобы потом создать новую форму общественной жизни, которая вырастет из самых потаенных глубин народной души». В Парижской коммуне 1871 г. Бакунин увидел поразительное подтверждение своих взглядов, ведь коммунары были убеждены, что в революции «действовать поодиночке бессмысленно» и «все определяется спонтанными действиями масс».
