Николай Черкашин - Последняя гавань Белого флота. От Севастополя до Бизерты
И сердце у Ильяшенко дрогнуло, отдал за драгоценный инструмент все свое заграничное жалованье за все месяцы вперед.
ВИЗИТНАЯ КАРТОЧКА. Кузьма Александрович Ильяшенко родился в 1885 году в Курской губернии, селе Глушково Рыльского уезда. Работал в Николаевском военном порту. Рассчитан в 1905 году за участие в забастовках. В 1907 году безработный Ильяшенко поступил на военную службу в Балтийский флот. Служил в Учебном отряде подводного плавания мотористом Совершил поход на подводной лодке «Святой Георгий» из Специи в Архангельск. В 1918 году вернулся в родной Николаев, откуда вскоре ушел с отрядом моряков-черноморцев воевать с белыми. После Гражданской работал на Черноморском судостроительном заводе. Попал под немецкую оккупацию. Был сбит немецким мотоциклистом, тяжело повредил ногу, долго болел. Скончался в послевоенные годы.
Все это открылось самым неожиданным образом. В начале 90-х грянула так называемая «перестройка» с приватизацией, ваучеризацией и прочей чертовщиной. И без того небогатый российский народ обнищал враз и надолго. Люди, как после «перестройки» 1917 года, понесли продавать вещи, чтобы свести концы с концами. У ворот того же Преображенского рынка, где когда-то на складе макулатуры я наткнулся на старые газеты с заметкой об угоне «русской подводной лодки», вытянулись предлинные шпалеры торговцев поневоле. Слезы наворачивались на глаза при виде бабулек, которые выставляли на продажу кто горшочек с геранью и пузырек валокордина, кто давно вышедшие из моды дочкины туфли, пластмассовые расчески, чашки, ложки, поварешки... Ложки отнюдь не серебряные, как в послецарские времена, а из нержавейки, а то и вовсе алюминиевые. Деды продавали старые армейские ремни, стираные гимнастерки, болты, гвозди, молотки, долота и прочий «струмент». На меня, как, впрочем, наверное, и на других москвичей, которые слыли состоятельными, как-никак, писатель, обрушился поток самых неожиданных предложений.
Мне предлагали купить лунный глобус и старинный фотоаппарат с пневматическим спуском — от резиновой груши, собрание сочинений Гарина-Михайловского и коллекцию армейских пуговиц времен Крымской войны, дозиметр и действующий полевой телефон... На такой волне всплыла передо мной и скрипка Страдивари, та самая, которую доставил из Италии в Россию унтер-офицер Ильяшенко на подводной лодке «Святой Георгий». Привез ее в Москву на продажу кто-то из потомков старшины машинной команды и вышел на меня. Денег на приобретение столь дорогого и к тому же не нужного мне инструмента (разве что как реликвию, связанную со «Святым Георгием») у меня не было. К тому же накануне знакомства с продавцом шедевра Страдивари в газете «Советская Россия» вышла статья «Фальшивый автограф», где директор государственной коллекции уникальных музыкальных инструментов В. Куликов рассказывал:
«...После показа телевизионного фильма “Визит к Минотавру” к нам в госколлекцию ежедневно приходят по 10—15 писем с сообщениями о находках ценных инструментов. Без преувеличения могу сказать, что за это время мы осмотрели не менее тысячи скрипок, но, увы, подлинных изделий Страдивари не обнаружили... Массовое, поточное производство подделок было налажено, кроме Италии, во Франции, Англии, Польше, в ряде других стран. Причем некоторые фирмы даже не стремились нарочно ввести в заблуждение потомков, для них клееная этикетка с именем Страдивари — знак признания и уважения к мастерству великого мастера из Кремоны. Но вместе с тем было немало фирм, которые, копируя автографы, хотели подороже сбыть свою продукцию...»
... Во время нашей беседы Владимир Михайлович несколько раз брал телефонную трубку. Звонили из разных городов страны, сообщали: «Найдена скрипка Страдивари!»
Короче, я так и не стал счастливым владельцем раритетной скрипки, но зато познакомился с родственниками бывшего механика «Святого Георгия» (по существу, Ильяшенко выполнял на лодке обязанности инженера-механика) и узнал, во-первых, точный маршрут и точную хронологию командировки Ризнича с экипажем из Мурмана в Италию, а во-вторых, познакомился с замечательными потомками машинною старшины. Его сын стал видным конструктором подводных лодок в питерском бюро «Малахит», а дочь Ирина Кузьминична служила военным врачом в медсанбате той самой 150-й Идрицкой стрелковой дивизии, чей флаг был водружен над поверженным Рейхстагом в победном мае 1945 года. Но это уже другая история.
Ирина Кузьминична написала мне несколько писем, куда включила и отрывки и из писем отца времен Первой мировой войны. В них — живые штрихи быта российских перводподводников в Либаве:
«...Вот сейчас пишу, а рядом в комнате граммофон вовсю орет, а братва в домино на квас, колбасу и конфеты очки зажимает, шары по биллиарду катает да друг над другом подтрунивают — кому уши приделают или лопухи (они же уши) обобьют. А как обобьют, тогда и запевают: “Ой, вы уши, мои уши, уши длинные мои на мотив “Солнце всходит”.
...Сегодня был в городе в театре, смотрел “Фауста”, хотя опера и на итальянском языке, но все-таки понял...
Новостей особенных нет, разве что у нас в отряде теперь живет медведь, а имя ему Машка. Это “Сигу” (подводной лодке. — Н.Ч.) подарок.
В четверг мы ходили в море, и в тот же день как раз пришло одно судно из-за границы, а на нем есть и бывшие подводники-офицеры. И вот они в Норвегии купили медведицу “Сигу” в подарок. И когда вели ее с “Сига” в отряд, она как испугалась музыки да бежать в лес. А мы за ней и никак не возьмем ее в руки, все выворачивалась, если удавалось схватить. А мне палец порядочно укусила. И теперь Машка ходит ночью по роте — то одеяло с кого-нибудь стащит, то одежду посбрасывает, то по шкафчикам лазает. А наш командир оставил ее ночевать в своей каюте, так за ночь она у него все там побила и по полу раскидала. А днем по роте целая толпа матросов за ней ходит, борются с ней, валяют ее, перекидывают, покамест не удерет...»
Из письма от 5.09.1914 года:
«...У нас задержали шведские и германские коммерческие суда, за которыми мы смотрим, и вот на одном из шведских пароходов пишу это письмо... У нас в Либаве вокзал переполнен выезжающими жителями и запасными.
...Теперь вот опишу, как я уходил из Либавы на войну. В последние часы перед уходом вышли мы все во двор, составили ружья и ожидаем приказаний. Между тем я все придумывал, как захватить с собой скрипку. В последний раз сыграли кто на чем. Потом приказали строиться и уходить. Гармонии и гитары так и оставили во дворе, старьевщики еще при нас собирали их в свои мешки. Был слух, что мы уходим на передовые сухопутные позиции. И вот сверх прочего всего вооружения прицепил я и скрипку свою за спину. Ребята тоже говорят: “Бери!” Нашли в отряде кусок канифоли и вышли. Васе (это Шершову) я говорил дорогой к вокзалу: “Буду нести, пока не надоест, а потом брошу или отдам кому- нибудь”. А он говорит: “Неси, неси, если тяжело будет нести, я буду подсменять!” В вагоне, конечно, скрипка послужила. И Сережа Косолапов даже про свою молодую жинку забыл на время. Все “Псковскую” под скрипку напевал. Приехали в Петроград, и там меня один нечаянно штыком под глазом оцарапнул. Фельдшер постарался и всю голову мне забинтовал. От строя отстал и поехал с лазаретом на подводе с ружьем. Бабы как увидали: “Раненый, раненый!” А с другой стороны посмотрели, увидели скрипку — смеются. И на самом деле смешно: несмотря на то, что за пазухой патроны, табак, трубка, сверху тоже патроны, сумка с сухарями, ружье, шинель и... скрипка со смычком. Только вот не знаю, как улажусь с нею (со скрипкой. — Н.Ч.) на подводной лодке...
Теперь две наших лодки заканчивают, и скоро уйдем в Ладожское озеро на пробное погружение».
Ирина Кузьминична писала: «К сожалению, здесь мало о Святом Георгии , но это все равно из морской жизни... А из Италии было только одно письмо — из Турина. Может быть, где-нибудь осталось в Ленинграде? Но, кажется, взяла все. Из писем узнала, что папа за 10 лет службы плавал на учебном судне “Океан”, на подлодках № 1, № 2, № 3, на “Сиге” (наверное, там была очень дружная команда, так как в письмах — “наш «Сиг»”, наш Сиговский ) и закончил службу на “Святом Георгии”.
Цыганка в Специи нагадала ему долгую жизнь и избавление от смертельной опасности. “Святой Георгий” был послан на боевое задание, но был отозван, вместо него погибла другая (итальянская) лодка. Отец жил, не веря, что доживет до 70 лет. Но дожил.
Остались у нас: 1. Папины карманные часы “За спускъ подводныхъ лодокъ в Вологде от ст. лт. Ризнич”. 2. Медаль “За храбрость” 3 ст. (кажется, за спасение итальянского судна). 3. Ленточка с бескозырки “Сигъ” 4. Портсигар с надписью “Лучшему стахановцу завода Марти т. Ильяшенко К.А. в день трехлетия стахановского движения. 29 авг. 1938 г.”. (Папа все время работал на судостроительном заводе, теперь он называется ЧСЗ — Черноморский судостроительный завод — машинистом на плавдоке.)
