Нина Воронель - Моя карта мира
Сезон был не туристский, и вокзал был очаровательно пуст - это были славные времена, когда озверевшие от доступности любой точки мира туристские толпы еще не затопили итальянские улицы. Мы пересекли маленький мостик, переброшенный над заросшей лопухами канавой, и очутились на пустынной аллее, окаймленной высокими деревьями. Кроме нас, других пассажиров, сошедших на этой сонной станции не было, станционные работники тоже в поле зрения не мелькали, так что не у кого было спросить, как попасть в эти самые Помпеи.
Единственным доказательством того, что мы приехали в нужное место, была слабо курящаяся над головой громада вулкана Везувий. По спинам нашим пробежала дрожь – ведь если у этого монстра есть склонность взрываться без предупреждения и мгновенно засыпать все окрестности раскаленным пеплом, почему бы ему не отколоть этот номер именно сейчас?
Пока мы размышляли на эту захватывающую тему, из-под деревьев выкатился радужный четырехколесный гибрид между телегой и каретой, запряженный вислозадой лошадкой и управляемый пожилым лихачом в шляпе с пером.
«Прокатимся в Помпеи?» - спросил лихач на скудном, но все же доступном пониманию английском.
«Прокатимся!», - взликовали мы дружным трио, потрясаясь простоте решения трудной задачи, минуту назад казавшейся абсолютно неразрешимой.
«А далеко?» - поинтересовался осторожный Чаплин.
«Через двадцать минут там будем», - бодро ответил лихач.
«Кванто коста?» - блеснула своим итальянским практичная я.
«Пять тысяч», - последовал ответ по-английски, вероятно, во избежание недопонимания.
Саша не сразу оценил ситуацию и наивно спросил:
«Со всех?».
«С каждого! - обиделся лихач. – Мне ведь лошадь каждый день кормить надо».
С этим трудно было спорить, но денег у нас осталось маловато. Заметив затуманившую наши лица тень нерешительности, лихач добавил, как истинный знаток человеческой души:
«С моими билетами вас впустят в Помпеи даром», - и показал нам увесистый бумажный рулон.
Делать было нечего, и мы взобрались в его бричку, обнаружив, что от телеги в ней больше качеств, чем от кареты. Лошадка неспешно затрусила вдоль высокой стены, которая все тянулась и тянулась, никак не кончаясь. Наконец, стена свернула вправо и мы очутились перед невысоким кирпичным зданием, очевидно принадлежавшим эпохе гораздо более поздней, чем злополучное извержение Везувия, прикончившее Помпеи.
«Тпру!» - крикнул наш возница и лошадка немедленно остановилась, как вкопанная.
«Но это ведь не Помпеи?» - усомнилась я.
«Нет, это еще не Помпеи, - покладисто согласился возница, - это фабрика, изготовляющая камеи. Я подумал, раз вы уже сюда приехали, почему бы вам не купить наши замечательные камеи по дешевке?».
Зачарованные его простой народной логикой, мы выбрались из телеги и отправились на охоту за камеями. Не успели мы оглянуться, как нам всучили пару неплохо исполненных камей, довольно ловко имитирующих античные оригиналы, заставив при этом распрощаться со сладкой мечтой об ужине в римском ресторане.
Покончив с камеями, мы снова взгромоздились на жесткие сиденья нашего экипажа и трусцой направились обратно вдоль той же бесконечной стены. Когда мы подкатили к тому месту, с которого началось наше путешествие, возница отановил лошадку и счастливым голосом объявил:
«Можете выходить! Приехали!».
«А как же Помпеи?» - тем же дружным трио отзвались мы.
«Да вот они, ваши Помпеи!» - и возница изящным взмахом руки указал на неприметные ворота все в той же стене. Скрытые деревьями, они как-то ускользнули от нас по приезде на вокзал, хоть были расположены точно напротив выхода из него.
«Значит, вы нас обманули?», - гневно воскликнул Саша.
«Зачем обманул? Я обещал привезти вас в Помпеи – и привез!».
С этими словами он поспешно хлестнул лошадку и она, освобожденная от нашей тяжести, бойко поскакала галопом, увозя своего хозяина подальше от греха. Однако, сердце у него было доброе, и он крикнул нам на прощание – уже издалека:
«Зато с моими билетами вас впустят в Помпеи бесплатно!».
Как хохотали кассиры Помпейского музея при виде наших билетов! Они так веселились, что и нас заразили своим весельем – осознав, какими мы оказались фраерами, мы стали хохотать так же безудержно, как они. Все было прекрасно – перед нами лежали Помпеи, и денег на настоящие билеты нам хватило. Везувий курился не грозно, а скорее нежно, словно пуская дым кольцами, старался нас завлечь – идите, мол, идите, полюбуйтесь на мою работу!
А полюбоваться было на что! Город, засыпанный раскаленным вулканическим пеплом, сохранился под ним поразительно хорошо, словно его спрятали в надежный непроницаемый футляр. Говорят, никакая машина времени не смогла бы так верно воспроизвести чужую жизнь двухтысячелетней давности, как законсервировал ее намертво застывший пепел. Ни дожди, ни ветры, ни коррозия не коснулись городских улиц, уютных домов и благополучных интерьеров, и не порушила их шкодливая человеческая рука. Все осталось, как было 28 августа 79 года нашей эры, за исключением разве мелочей – вещи в основном сохранились, сгорели только человеческие тела. Но по обуглившимся скелетам удалось без особого труда восстановить их позы – кто где лежал, кто где сидел, кто с кем лежал, кто с кем сидел. Хорошо, что ревнивые жены и мужья уже никогда не получат этой информации.
В этом благополучном городе было все – архитектурно совершенный Форум, элегантный амфитеатр для зрелищ, общественные бани, стадион с плавательным бассейном, и даже некое подобие бара, где можно было выпить и поболтать. В виллах с мозаичными полами, за стенами, украшенными фресками, шла полная довольства жизнь, которая прервалась мгновенно и без предупреждения. Смерть обрушилась на ничего не подозревающий город лавиной раскаленного пепла, который обволок его и похоронил под собой на сотни лет.
Я бы назвала Помпеи музеем «мементо мори» - «помни о смерти!».
ЕКАТЕРИНБУРГ
В Екатеринбург, в девичестве Свердловск, мы прилетели на рассвете июньского дня 2002 года. Летели мы из Москвы, о которой после двадцати лет разлуки ничего нового рассказать я не могу, кроме того, что там все говорят по-русски, даже милиционеры. Впрочем, к этому чуду можно еще добавить, что в Москве живут героические женщины. Не взирая на то, что в городе слишком много подземных переходов без эскалаторов, почти все женщины любого возраста ходят там в модельных лодочках на высоченных шпильках, таща в руках тяжеленные сумки с продуктами.
Однако, какой бы ни была Москва, она никак не подготовила нас к встрече с Екатеринбургом. Там, правда, тоже все говорили по-русски, но этим, пожалуй, сходство исчерпывалось. Я не встретила там ни одной женщины, даже самой что ни на есть юной, в лодочках на острых шпильках. Да практически ни одной по настоящему нарядной женщины. Зато в отличие от Москвы о Екатеринбурге можно рассказывать и рассказывать.
Можно начать с аэропорта, куда прибыл в то июльское утро наш московский Боинг. Щурясь от сияния только что взошедшего, очень юного и ретивого, солнца, мы спустились по трапу на идиллически тихую зеленую лужайку, на которой не было ни одного самолета, кроме нашего. И, притаптывая девственно-зеленую травку, побрели с чемоданами в руках к возвышающемуся невдалеке зданию, на стене которого красовалась схема полетов из Свердловска во все концы земного шара. Начерченные золотой краской прямые лучи выходили из сердцевины схемы по всей окружности, достигая Лондона, Парижа, Чикаго, Пекина, Иоганнесбурга и Калькутты. Простирающееся вокруг травяное поле, явно не тронутое самолетным шасси, никак не подтверждало правдивости горделивой схемы.
«Это все осталось в прошлом, теперь у нас есть только два полета в сутки – один из Москвы, другой из Петербурга, - печально сказал встречавший нас физик из местного Института Металлов. И добавил, не дожидаясь нашего вопроса - Авиакомпания разорилась, билеты слишком дороги, и у людей нет таких денег».
Выходит, у жителей с Екатеринбурга денег на билет нет, а у жителей Свердловска были! Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!
Загрузив чемоданы в автобус, мы покатили в отведенную нам резиденцию. Все, кроме меня, были члены израильской научной делегации, приглашенной для совершения взаимного акта российско-израильской дружбы, и потому нас поселили в санатории для новых русских. Но хоть во имя этой дружбы принимали нас по первому разряду, нормального шоссе нам обеспечить не смогли – всю дорогу из аэропорта нас швыряло, качало и грохало о разбитый асфальт.
Санаторий для новых русских оказался не слишком шикарным и почти приемлемым, если не замечать постоянно протекающих унитазов и отваливающихся дверных ручек. Зато вокруг шелестел и благоухал сказочный хвойный лес, главный объект моей ностальгии.
