Марк Шевелев - Здравствуй, Снежеть!
…С утра было тихо. В лощине, где пряталась медсанбатовская палатка, стоял густой туман. Не было видно даже кукурузного поля, которое начиналось сразу же за старой полевой дорогой. Расстояние между полем и палаткой не превышало пятнадцати — двадцати метров. Вечером, после боя, когда наступила полная тишина, к палатке долетело сухое шелестение кукурузных листьев. Во время боя кукурузу посекло пулями и осколками, и ветер доносил к палатке резкий, с кислинкой запах сочной зелени.
— Ну й пахнэ, як дома! — кряхтел бронебойщик Пивень, высовывая из палатки крупную забинтованную голову. — Я ж, хлопци, до вийны тракторыстом робыв. Як кукурудзу косылы, завжды качаны у радиатори варыв. Два круги по полю трактором обийду — качаны готови.
Военврач с вечера ушел добывать транспорт, чтобы эвакуировать тяжелораненых. Единственная санитарка, помогавшая в эти дни Элле Федоровне, по просьбе командира роты бронебойщиков заменила погибшую медсестру. Ратушняк осталась одна с четырьмя тяжелоранеными бойцами. До полуночи она перевязывала их, кормила тем, что находила в тощих солдатских вещмешках. Видно, из-за сильного обстрела к медсанбату не смогла прорваться полевая кухня, а может быть, ее разбило по дороге…
Утром, думая, чем бы покормить раненых, военфельдшер вспомнила слова бронебойщика о вареных початках кукурузы. Ратушняк тоже любила это нехитрое лакомство. «А ведь это выход, — обрадовалась она, — и кукурузное поле рядом».
Женщина взяла вещмешок и выбралась из палатки.
Свежий утренний воздух слегка кружил голову. Ратушняк глубоко, с удовольствием вдохнула в себя бодрящую влажную прохладу.
Такими же свежими, умытыми росой утрами их, студенток Харьковского медицинского техникума, когда-то возили в колхоз помогать на уборке урожая. Кажется, давным-давно это было, может, даже не с ней, Эллой, — так долго помнит она себя в сапогах, гимнастерке, грубого сукна юбке.
Как весело работалось будущим медикам на колхозных полях! Широко на просторе звенели их задорные голоса, столько нерастраченной энергии угадывалось в стремительных движениях ловких девичьих рук!.. Это была замечательная пора первых открытий, неясных еще надежд, загадочных робких свиданий… А в воздухе уже носилась гроза, клокотала в гражданской войне Испания, и студентки ходили проситься добровольцами…
Женщина углубилась в кукурузное поле. Когда впереди задвигались стебли, она не сразу смекнула, что в кукурузе пробирается человек. Он был в грязно-зеленом мундире с автоматом на изготовку. Враг был тоже немало ошарашен. Это обстоятельство и спасло Эллу Федоровну. В следующее мгновение она запустила в ненавистное лицо увесистый початок. Фашист упал, а потом, поняв, чем в него бросили, долго и злобно бил из автомата.
— Немцы! — крикнула Элла Федоровна, выбегая на дорогу.
Раненые уже услышали пальбу на поле.
— Трэба йты звидсы, сэстрычко, — сказал бронебойщик.
Военфельдшер и сама это понимала. Но куда же с ними уйдешь, с четырьмя, из которых двое на ногах, да и у тех сквозь бинты проступают пятна крови.
— Пивень, — обратилась Ратушняк к бронебойщику, — назначаю вас своим заместителем, в случае чего — примете командование группой.
С первого дня пребывания на фронте Элла Федоровна находилась на передовой. Она ежедневно и ежечасно общалась с бойцами, только вышедшими из боя, на лицах которых еще не остыло ожесточенное выражение борьбы. Были и другие лица: опустошенные, подавленные. Ратушняк научилась различать людей, сейчас она безошибочно угадала в бронебойщике Пивне опытного, уверенного бойца, крепкого духом человека.
Это он вчера ночью, когда за ранеными не пришла машина да к тому же где-то пропала кухня, отвлекал товарищей от тяжелых мыслей своими байками о довоенном житье, а сегодня, заслышав стрельбу, первым с оружием в руках выполз из палатки, ведя за собой других.
И там, в довоенном своем колхозе, был Пивень, видно, незаменимым работником. Такие, как он, всегда тянут основной груз и считают это обыкновенным делом, потому что они с ним вполне справляются.
Из кукурузы, откуда ждали фашистов, никто не показывался. Может быть, обнаруженный военфельдшером вражеский солдат был послан в разведку, а может, оказался там во время боя да так и отсиживался всю ночь.
Тишина, наступившая после вчерашнего полудня, беспокоила раненых. Когда стрельба, боец знает, с какой стороны враг и как действовать. А вот в такой неопределенности часто таится большая опасность.
«Что же делать? — напряженно думала Элла Федоровна. — Что предпринять? Добрался ли военврач до медпункта дивизии?»
Одно она знала твердо, что судьба ее крепко связана с жизнью этих четверых раненых солдат и их уже ничто не может разделить.
— Сестра! — крикнул один из раненых. — Там кто-то ползет!
Все приподнялись, вглядываясь в ту сторону, куда, прикрыв глаза ладонью, смотрел их товарищ.
Над землей вставал огромный малиновый шар солнца. Его яркие лучи пронизывали крупные дрожащие капли росы, и они изумрудно поблескивали в траве, на вывороченных взрывами комьях земли.
— Братцы, так это же жратуху нам несут! — хлопнул себя здоровой рукой по колену один из бойцов.
Теперь и Элла Федоровна различала ползущую с восточной стороны по краю лощинки хрупкую фигурку с термосом на спине. Термос то и дело опасно поблескивал на солнце.
О «жратухе» кричал солдат, у которого Ратушняк вчера вытаскивала осколок, застрявший между ребрами. Упрямый парень никак не хотел снимать тельняшку.
— Из моряков? — спросила военфельдшер.
— В Одессе все из моряков, — с гонором ответил боец.
Но оказалось, что он и не из моряков, и не из Одессы вовсе. Правда, к этому знаменитому городу отношение имеет непосредственное — оборонял в сорок первом. Оттуда и тельняшка. А снимать ее он не хотел, потому что вся грудь в татуировке. Ратушняк, пряча улыбку, спросила:
— Не больно было, когда вам эту птицу рисовали?
— Ерунда, — подмигнул «моряк».
Но надо отдать ему должное: не пикнул, пока военфельдшер вытаскивала осколок.
Сколько разных людей прошло через ее руки: молодых и пожилых, веселых и хмурых, открытых рубах-парней и неразговорчивых бирюков. И у каждого из них была когда-то своя мирная жизнь, свои мечты и надежды. Трудно поверить, что, скажем, Пивень и этот «моряк» могли бы до войны дружить. Первый — неунывака, но человек серьезный, основательный. А второй — легкомысленный, в речи — жаргонные словечки. Видно, босяковал в детстве.
Боец с термосом перестал ползти, затаился, и раненые заволновались.
— Может, немцы увидели? — предположил кто-то.
— Всем оставаться на местах! — приказала Ратушняк. — Я сейчас.
И быстро поползла навстречу пробиравшемуся к ним солдату. Солдатом оказалась девушка лет семнадцати, скуластая, веснушчатая, коротко стриженная…
— Фух-фух, — еле отдышалась она. — Думала, задавит меня проклятый термос. Вчера немцы кухню по дороге обстреляли, повара ранили, вернулся весь в кровище.
— Ты из пополнения, что ли?
— Да, добровольно я. Нас, амвросиевских, человек двадцать девчат взял военкомат. Обещали на курсы медсестер отправить. Ну а пока кто где. Я вот при кухне.
— Звать-то как, землячка?
— Марусей. А вы тоже амвросиевская?
— Нет, я из Мариуполя.
Теперь термос тащила Элла Федоровна, а девушка — вещмешок с хлебом и автомат военфельдшера.
Раненые встретили их радостными возгласами. Разом приободрились. И дело было не только и не столько в том, что дождались наконец горячей пищи, которая так нужна потерявшим много крови бойцам, а в том, что появление девушки означало: их не забыли, о них помнят, заботятся.
Пока солдаты ели, Ратушняк поманила Марусю в сторону.
— Тебе не сказали, когда нас заберут?
— Велели передать, чтоб сидели на месте. Пришлют повозку.
— Сколько же можно сидеть? — сказала военфельдшер. — Фашисты уже в кукурузе шныряют.
Солнце поднялось и высушило росу.
Пробираясь между ранеными бойцами, военфельдшер вдруг услышала тяжко стелящийся свист и шелест, а впереди, за кукурузным полем, увидала поднимающееся зарево над немецкими позициями. И вновь протяжный свист.
— «Катюши» играют! — радостно воскликнул один из бойцов.
Да, это била батарея гвардейских минометов.
Раненые напряглись, прислушались. Теперь наши должны были вот-вот перейти в атаку. Но пробегали секунды, минуты, а привычное «ура» так и не прозвучало.
Не успели растаять в небе следы от реактивных снарядов, как землю в лощине сильно рвануло. Это противник открыл артиллерийский огонь в направлении батареи «катюш». Никто в этой маленькой группе тяжелораненых бойцов не мог знать, что залпы гвардейских минометов были отвлекающим маневром нашего командования. «Катюши», выполнив задание, тут же быстро передислоцировались, и ответный удар вражеской артиллерии пришелся на пустое место.
